Агата Кристи - Загадочное происшествие в Стайлзе

– О чем не знаю?

– О нем.

– А что с ним?

– С ним покончено.

– Что значит «покончено»? Не умер же он?

– Нет, его забрали эти, как их бишь… пелисейские.

– Полицейские?! – ахнул я. – Вы имеете в виду, что они арестовали его?

– Да, точно, ну, в общем, так, кажись… арестовали…

Я не стал больше ничего слушать и помчался к дому Пуаро.

К моему большому огорчению, Пуаро тоже отсутствовал, и открывший на мой стук пожилой бельгиец сообщил, что тот, очевидно, уехал в Лондон.

Я был ошеломлен. Что, черт возьми, могло понадобиться Пуаро в Лондоне? Неожиданно ли он принял такое решение или уже собирался туда, когда расставался со мной всего несколько часов тому назад?

Пребывая в некотором раздражении, я направился обратно в Стайлз. Пуаро уехал, а я не знал толком, как действовать дальше. Предвидел ли он этот арест? Или же, скорее всего, сам спровоцировал его?

Я не знал ответов на все эти вопросы. Но между тем что же мне теперь делать? Должен ли я громогласно объявить в Стайлзе об аресте Бауэрштайна? Я упорно отказывался признаваться себе в том, что меня тяготили мысли о судьбе Мэри. Станет ли такое известие ударом для нее? На тот момент я уже полностью оправдал ее поведение. Она не могла быть соучастницей… иначе я услышал бы подозрительные намеки Пуаро в ее адрес.

Конечно, невозможно долго скрывать от Мэри арест доктора Бауэрштайна. Ведь завтра об этом напишут все утренние газеты. Однако я предпочел уклониться от роли дурного вестника. Если бы Пуаро оказался поблизости, я спросил бы его совета. Что за новая версия могла родиться у него, раз он так скоропалительно укатил в Лондон? Помимо воли, мое мнение о его проницательности безмерно повысилось. Мне и в голову не пришло бы подозревать доктора, если бы Пуаро не направил в его сторону мои мысли. Да, несомненно, наш маленький бельгиец по-прежнему чертовски умен.

По здравом размышлении я решил довериться Джону и предоставить ему решать, кого еще посвящать в это дело.

Когда я поделился с ним новостью, он дал выход своим чувствам громким свистом.

– Великий боже! Выходит, вы были правы. А мне, честно говоря, пока не верилось.

– Да, поверить действительно трудно, пока не привыкнешь к этой поразительной версии и не осознаешь, что она проясняет все дело. Так как же мы теперь поступим? Разумеется, завтра об этом уже будет всем известно.

Джон углубился в размышления.

– Не важно, – наконец сказал он, – пока мы ничего никому не скажем. Нет необходимости. Как вы и сказали, скоро эта новость все равно станет известна.

Но, к моему глубокому удивлению, в полученных следующим утром свежих газетах ни слова не говорилось о вчерашнем аресте! Очередную колонку просто посвятили новым материалам по делу «Преступное отравление в усадьбе Стайлз», но больше никаких упоминаний. Поначалу такое замалчивание показалось мне необъяснимым, но, подумав, я предположил, что по той или иной причине Джепп пока предпочел утаить новые важные сведения. Хотя я слегка встревожился, поскольку это допускало возможность последующих арестов.

После завтрака я решил пройтись до деревни и узнать, не вернулся ли Пуаро, но не успел я выйти, как в окне появилось хорошо знакомое мне лицо и давно знакомый голос произнес:

– Bonjour, mon ami![38]

– Пуаро! – с облегчением воскликнул я и, завладев его руками, увлек в комнату. – Как же я рад вас видеть! Послушайте, я никому ничего не сказал, кроме Джона. Правильно?

– Друг мой, – спокойно ответил Пуаро, – я не понимаю, о чем вы говорите.

– Об аресте доктора Бауэрштайна, естественно, – нетерпеливо пояснил я.

– Значит, доктор Бауэрштайн арестован?

– Так вы не догадывались об этом?

– Ни сном ни духом… – ответил Пуаро, но, задумчиво помедлив, добавил: – Однако же меня это не удивляет. В конце концов, мы находимся всего в четырех милях от побережья.

– Побережья? – в недоумении повторил я. – При чем тут побережье?

Пуаро пожал плечами.

– Но это же очевидно!

– Не для меня. Несомненно, я чертовски глуп, но никак не уловлю, какое отношение может иметь побережье к убийству миссис Инглторп.

– Разумеется, никакого, – с улыбкой ответил Пуаро. – Однако мы же говорили об аресте доктора Бауэрштайна.

– Да, но его-то арестовали за убийство миссис Инглторп и…

– Что? – воскликнул Пуаро в очевидном изумлении. – Доктора Бауэрштайна арестовали за убийство миссис Инглторп?

– Да.

– Невероятно! Это чересчур даже для грубого фарса! Кто вам сказал такое, друг мой?

– В общем-то, никто не говорил, – признал я, – но его же арестовали.

– О да, его арест вполне возможен. Но за шпионаж, mon ami.

– За шпионаж? – ошеломленно повторил я.

– Именно так.

– Не за убийство миссис Инглторп?

– Нет, если только наш приятель Джепп не потерял рассудок, – безмятежно произнес Пуаро.

– Гм… но я полагал, что вы тоже думали о его виновности?

Пуаро одарил меня взглядом, явно выражавшим изумленную жалость и полнейшую убежденность в абсурдности подобной мысли.

– Вы хотите сказать, – медленно произнес я, переваривая новость, – что доктор Бауэрштайн – шпион?

– А вы не подозревали его? – кивнув, спросил Пуаро.

– С чего бы, даже не думал…

– А вам не показалось странным, что знаменитый лондонский ученый прозябает в такой деревушке, да еще имеет обыкновение разгуливать по ночам в полной экипировке?

– Нет, – признался я, – мне не пришло в голову то, что причина может быть иной…

– По происхождению он, безусловно, немец, – задумчиво заметил Пуаро, – хотя уже так давно работал в этой стране, что все принимали его за англичанина. Он принял английское гражданство около пятнадцати лет тому назад. Весьма хитроумный человек… с примесью еврейской крови, конечно.

– Мерзавец! – возмущенно крикнул я.

– Ну, это с какой стороны посмотреть. Напротив, он своего рода патриот. Подумайте, на какие жертвы он идет… Нет, я восхищаюсь этим человеком.

Но я не мог взглянуть на шпионаж с философской отстраненностью Пуаро.

– И с этим негодяем Мэри Кавендиш повсюду разгуливала! – негодующе воскликнул я.

– Да. Полагаю, он счел ее весьма полезным прикрытием, – заметил Пуаро. – Пока сплетники усердно склоняли их имена, другие причуды нашего доктора оставались незамеченными.

– То есть вы полагаете, что на самом деле она ничуть ему не нравилась? – пылко спросил я… вероятно, слишком пылко в данных обстоятельствах.

– Об этом, конечно, трудно сказать с уверенностью, но… хотите, Гастингс, я выскажу вам мое частное мнение?

– Разумеется, хочу.

– Что ж, вот оно: миссис Кавендиш не волновал, ничуть не волновал лично доктор Бауэрштайн!

– Вы вправду так думаете? – мне не удалось скрыть радости.

– Я в этом вполне уверен. И даже скажу вам, почему.

– И почему же?

– Да потому, mon ami, что ее волнует совсем другой человек.

Я тихо охнул. Кого он имеет в виду? Невольно меня окатила волна приятного тепла. Я не тщеславен в отношении женщин, но мне сразу вспомнились некоторые знаки внимания, возможно, легкомысленные, но явно показывающие…

От столь приятных размышлений меня оторвал неожиданный приход мисс Говард. Окинув стремительным взглядом комнату, она убедилась в отсутствии лишних глаз и быстро достала какой-то помятый лист коричневой оберточной бумаги; вручив его Пуаро, загадочно пробурчала: «Со шкафа» – и торопливо покинула комнату.

Оживившись, бельгиец развернул лист и, взглянув на него, издал довольный возглас. Расправив лист на столе, он пригласил меня:

– Идите сюда, Гастингс. Как вы думаете, какая это буква – Д или Л?

Я увидел среднего размера лист бумаги, довольно пыльный, словно забытый где-то на время. Но внимание Пуаро привлекла этикетка. Сверху отпечаталось фирменное клеймо господ Парксонов, известных театральных костюмеров, и адрес отправления: «(спорный инициал) Кавендиш, эсквайр, Стайлз-корт, Стайлз-Сент-Мэри, Эссекс».

– Возможно, так небрежно написана буква «П» или «Л», – заметил я после минутного изучения. – Но это определенно не Д.

– Отлично, – ответил Пуаро, вновь складывая бумагу, – я тоже пришел к такому выводу. И это «Л», уж будьте уверены!

– Откуда взялась эта обертка? – с любопытством спросил я. – Она имеет какое-то важное значение?

– Относительно важное. Она подтверждает мою догадку. Придя к заключению о существовании такой бумаги, я попросил мисс Говард поискать ее, и, как вы видите, поиски увенчались успехом.

– Но что она подразумевала под словами: «Со шкафа»?

– Она имела в виду, – сразу пояснил Пуаро, – что нашла ее на каком-то шкафу.

– Странное место для хранения оберточной бумаги, – задумчиво произнес я.

– Отнюдь. На шкафах зачастую хранятся картонные коробки и оберточная бумага. Я сам храню их там. Если их аккуратно сложить, то они совсем не портят вид.

– Пуаро, – озабоченно спросил я, – вы стараетесь еще разобраться в этом преступлении?

– Да… скажем так, полагаю, я уже знаю, как его совершили.

– Ах!

– К сожалению, помимо догадок, у меня нет никаких доказательств, если только…

С неожиданной силой он схватил меня за руку и стремительно увлек за собой к лестнице, спускавшейся в холл, от волнения призывая по-французски:

– Mademoiselle, mademoiselle Dorcas, un moment, s’il vous plaît![39]

Доркас, взбудораженная этими странными и громогласными призывами, быстро вышла из буфетной.

– Любезная Доркас, простите, у меня родилась одна версия… скромная версия… если она подтвердится, у нас появится великолепный шанс! Скажите мне, Доркас, не случалось ли что-нибудь в понедельник – не во вторник, а именно в понедельник, за день до несчастья – с сонеткой в спальне миссис Инглторп?

Доркас изумленно посмотрела на него.