И с типичным для него легким пожатием плеч он выкинул из головы то, что беспокоило его. Я мог бы с самого начала сказать ему, что одержимость кофе заведет его в тупик, но тактично сдержался. В конце концов, пусть он постарел, но в свое время по праву считался великим детективом.

– Завтрак готов, – входя в гостиную, сообщил Джон Кавендиш. – Не желаете ли позавтракать с нами, месье Пуаро?

Тот, склонив голову, принял приглашение. Я пригляделся к Джону. Выглядел он уже практически как обычно. Ему плачевно не хватало воображения, в отличие от своего брата, имевшего его, пожалуй, сверх меры.

С раннего утра сегодня Джон усердно занимался делами, отправляя телеграммы – одна из первых полетела к Эвелин Говард – и составляя извещения для газет; в общем, исполнял печальные обязанности, которые всегда влечет за собой смерть близких.

– Позвольте спросить, как продвигаются ваши поиски? – поинтересовался он. – Расследование склоняет вас к мысли о естественной кончине моей матушки… или… или нам надо готовиться к худшему?

– Полагаю, мистер Кавендиш, – серьезно ответил Пуаро, – вы поступите разумно, не обольщаясь ложными надеждами. Не могли бы вы поделиться со мной мнениями других членов семьи?

– Мой брат Лоуренс убежден, что мы делаем из мухи слона. Он считает, что все указывает на обычный случай сердечной недостаточности.

– Вот, значит, как? Интересное мнение… весьма интересное, – тихо пробурчал Пуаро. – А миссис Кавендиш?

Лицо Джона слегка омрачилось.

– Понятия не имею, что думает по этому поводу моя жена, – вежливо, со сдержанной церемонностью ответил он и, пытаясь преодолеть щекотливый момент, неловко добавил: – Не помню, говорил ли я вам уже, что вернулся мистер Инглторп?

Пуаро склонил голову.

– Все мы сейчас находимся в неловком положении, – продолжил Джон. – Разумеется, приходится вести себя с ним как обычно, но, черт подери, как же отвратительно сидеть за одним столом с возможным убийцей!

– Я вас отлично понимаю, – кивнув, сочувственно произнес бельгиец. – Да, мистер Кавендиш, вы попали в сложнейшую ситуацию. Мне хотелось бы прояснить у вас один вопрос. Насколько я понимаю, мистер Инглторп не вернулся домой вчера вечером по причине того, что забыл ключ. Я прав?

– Да.

– И полагаю, вы не сомневаетесь, что он действительно забыл ключ… то есть не брал его с собой?

– Не знаю, что и сказать. Мне не пришло в голову проверить. Обычно ключи лежат в холле в ящике комода. Могу сейчас сходить и проверить…

– Нет, уже поздно, мистер Кавендиш, – махнув рукой, с легкой улыбкой сказал Пуаро. – Я уверен, что сейчас вы уже обнаружите там ключ. Если мистер Инглторп и брал его, то вполне мог успеть вернуть на место.

– Но неужели вы думаете…

– Я ничего не думаю. Однако, если бы кто-то случайно убедился в наличии ключа до его возвращения, то это могло бы стать ценным свидетельством в его пользу. Только и всего.

Джон выглядел озадаченным.

– Не беспокойтесь, – ободряюще добавил Пуаро, – я уверен, что вам нечего об этом даже думать. Давайте лучше пойдем завтракать, раз уже вы любезно пригласили нас.

Все уже собрались в столовой. В сложившихся обстоятельствах наша компания, естественно, выглядела безрадостно. Последствия потрясения обычно мучительны, и все мы, по-моему, так или иначе переживали их. Правила приличия и хорошее воспитание, естественно, предписывали нам вести себя с обычной сдержанностью, однако я невольно задумался, так ли уж трудно на самом деле домочадцам сохранять самообладание. Я не заметил покрасневших от слез глаз, не услышал тяжких вздохов, не увидел никаких признаков затаенной скорби. Видимо, я не ошибся, полагая, что более всего эта трагедия затронула чувства Доркас.

Я обошел вниманием Альфреда Инглторпа, который разыгрывал роль безутешного вдовца в манере, показавшейся мне отвратительно лицемерной. Интересно, догадался ли он, что мы подозреваем его? Несомненно, он не мог не сознавать такой возможности, как бы мы ни скрывали свои чувства. Не дрожал ли он втайне от страха – или же не сомневался, что это преступление сойдет ему с рук? Наверняка витавшая в столовой атмосфера подозрительности предупредила его о том, что к нему относятся настороженно.

Но все ли подозревают его? Непонятно, что думает миссис Кавендиш. Я заметил, как она села во главе стола – элегантная, спокойная, загадочная. В своем светло-сером платье с белыми кружевными манжетами, прикрывающими ее изящные руки, она выглядела очаровательно. При желании, однако, выражение ее лица в своей непостижимости могло бы превзойти самого сфинкса. За завтраком Мэри почти не разговаривала, едва открывала рот, но тем не менее я почувствовал, что каким-то странным образом незаурядная сила ее личности довлеет над всеми собравшимися.

А юная Синтия? Какие подозрения у нее? Она явно выглядела очень усталой, даже больной. В ее поведении определенно выражалась какая-то вялая подавленность. Я спросил, не заболела ли она, и получил честный ответ:

– Да, у меня голова раскалывается.

– Не желаете ли еще кофейку, мадемуазель, – заботливо предложил Пуаро, – он взбодрит вас. Этот напиток бесподобно снимает… – он замялся, подыскивая английское слово и в итоге закончил по-французски: – Mal à la tête[15].

Встав из-за стола, бельгиец взял у нее пустую чашку.

– Без сахара, – вяло обронила Синтия, заметив, что он поднял щипчики для сахара.

– Совсем несладкий? Вы не думаете, что в данном случае можно отбросить привычки военного времени?

– Нет, просто я никогда не пью сладкий кофе.

– Sacre![16] – пробурчал себе под нос Пуаро, возвращая наполненную чашку.

Только я расслышал его бурчание и, с любопытством взглянув на моего маленького друга, увидел, что на лице его отразилось сдержанное волнение, а позеленевшие, точно у кошки, глаза сверкнули потаенным огнем. Похоже, его сильно заинтересовало что-то увиденное или услышанное, но что же именно? Я не отношу себя к тупицам, однако должен признать, что пока ничего особенно не привлекло моего внимания.

Через минуту открылась дверь и в столовой появилась Доркас.

– Сэр, к вам пришел мистер Уэллс, – сообщила она Джону.

Я вспомнил, что так звали адвоката, которому миссис Инглторп как раз вчера отправила письмо.

Джон мгновенно поднялся из-за стола.

– Проводите его в мой кабинет, – ответил он Доркас и, взглянув на нас с Пуаро, пояснил: – Адвокат моей матери. Видите ли, он также занимает должность коронера, – понизив голос, добавил он. – Возможно, вы пожелаете присоединиться к нам?

Молча приняв его предложение, мы вышли вслед за ним из столовой. Уверенно шагая к кабинету, Джон немного опередил нас, и я, улучив момент, шепотом спросил Пуаро:

– Значит, будет расследование?

Бельгиец рассеянно кивнул. Казалось, он поглощен глубокими размышлениями; что значительно подогрело мое любопытство.

– В чем дело? Похоже, вы меня не слушаете.

– Это правда, друг мой. Я крайне обеспокоен.

– Чем же?

– Тем, что мадемуазель Синтия не пьет кофе с сахаром.

– Что? Уж не шутите ли вы?

– Увы, я более чем серьезен… Ах, я пока не могу понять одну странность. Но интуиция не подвела меня.

– При чем тут ваша интуиция?

– Интуиция заставила меня проверить кофейные чашки… Chut![17] Потом поговорим.

Джон пропустил нас в кабинет и плотно закрыл дверь.

Мистер Уэллс, располагающий к себе мужчина среднего возраста, обладал проницательным взглядом и типичной для адвокатов напыщенностью. Джон представил нас обоих и объяснил причину нашего присутствия.

– Вы же понимаете, Уэллс, – добавил он, – что все это строго конфиденциально. Мы пока надеемся, что вскоре вообще отпадет нужда в расследовании.

– Вполне, вполне понимаю, – успокаивающе произнес мистер Уэллс. – И мне тоже хотелось бы, чтобы мы с вами избежали мучительной огласки дознания, но, разумеется, оно станет неизбежным, если мы не получим убедительного заключения о естественной смерти.

– Да, видимо, вы правы.

– Бауэрштайн, знаете ли, слывет большим ученым. Весьма авторитетным, полагаю, в области токсикологии.

– Несомненно, – с долей напряженности согласился Джон и, помедлив, неуверенно добавил: – То есть нам придется предстать в роли свидетелей… я имею в виду, всем нашим домочадцам?

– Да, конечно… и м‑да… э‑э… и мистеру… э‑э… Инглторпу.

Последовала выразительная пауза, после чего адвокат продолжил в своей успокаивающей манере:

– Любые другие свидетельства будут взяты просто для подтверждения, это чисто формальная процедура.

– Понятно.

На лице Джона слабо отразилось облегчение. Оно озадачило меня, поскольку я не видел для этого никаких причин.

– Если у вас не будет никаких возражений, – добавил мистер Уэллс, – я предложил бы повременить до пятницы. Тогда мы уже наверняка получим отчет медэксперта. По-моему, вскрытие собирались сделать сегодня вечером?

– Да.

– Тогда, видимо, вас устроит мое предложение?

– Отлично устроит.

– Нет необходимости, мой дорогой Кавендиш, говорить вам, как сам я опечален этим прискорбным событием.

– А не могли бы вы, месье, оказать небольшую помощь в прояснении одного вопроса? – вставил Пуаро, впервые со времени появления в кабинете подав голос.

– Я?

– Да, нам сообщили, что вчера вечером миссис Инглторп написала вам письмо. Вы, должно быть, получили его с утренней почтой?

– Получил, но оно вам ничем не поможет. Это просто записка с просьбой навестить ее нынче утром, она хотела посоветоваться со мной о каком-то крайне важном деле.

– А она не намекнула, с чем связано это дело?

– К сожалению, нет.

– Жаль, – сказал Джон.

– Да, очень жаль, – озабоченно поддержал его Пуаро.

Молчание затягивалось. Бельгиец погрузился в какие-то размышления. Но через пару минут он вновь обратился к адвокату:

– Мистер Уэллс, мне хотелось бы спросить вас об одном деле… то есть если это не противоречит профессиональной этике. Кто унаследует деньги миссис Инглторп в случае ее кончины?