— Мисс Ховард и вы, похоже, знали, о ком говорите, — холодно проговорил я. — И возможно, даже не можете себе представить, что для меня это темный лес!

— В самом деле?

— Да. Просветите меня, пожалуйста!

Минуту-другую Пуаро внимательно смотрел на меня. Потом, к моему величайшему удивлению, решительно покачал головой:

— Нет, друг мой.

— О, послушайте! Почему же?

— Двух человек на один секрет достаточно.

— Мне кажется, это несправедливо — скрывать от меня факты.

— Фактов я не скрываю. Каждый известный мне факт является также и вашим достоянием. Из них вы можете сделать собственные выводы. А это вопрос идей.

— И все-таки было бы интересно знать.

Пуаро вновь серьезно посмотрел на меня и опять покачал головой.

— Видите ли, — с грустью произнес он, — у вас нет интуиции.

— Только что вы требовали интеллекта, — заметил я.

— Они часто сопутствуют друг другу, — загадочно произнес Пуаро.

Его высказывание показалось мне настолько неуместным, что я даже не потрудился на него ответить. Однако решил, что если сделаю какие-нибудь интересные и важные открытия (в чем я не сомневался!), то буду держать их при себе и удивлю Пуаро окончательным результатом.

Порой наступает время, когда человек обязан самоутвердиться.

Глава 9

Доктор Бауэрштейн

До сих пор мне не представлялось возможности передать Лоуренсу поручение Пуаро. Но сейчас, шагая вдоль газона и растравляя в себе обиду против своеволия моего друга, я увидел на крокетном поле Лоуренса, который лениво гонял несколько старых шаров еще более старым молотком.

Мне показалось, что это подходящий случай передать поручение, а не то, улучив момент, Пуаро сам переговорит с Лоуренсом. Правда, я не понимал смысла этой фразы, но льстил себя надеждой, что по ответу Лоуренса и, может быть, с помощью нескольких умело заданных вопросов смогу разгадать ее значение.

— Я вас искал, — сообщил я, слегка покривив душой.

— В самом деле?

— Да. У меня к вам поручение… от Пуаро.

— Да?

— Он просил, чтобы я выждал момент, когда мы с вами будем одни. — Я значительно понизил голос, краешком глаза внимательно наблюдая за Лоуренсом. По-моему, я всегда умел, что называется, «создавать атмосферу».

— Ну так что же?

Выражение смуглого меланхоличного лица Лоуренса ничуть не изменилось. Имел ли он хоть малейшее представление о том, что я собирался спросить?

— Вот поручение Пуаро! — Я еще больше понизил голос: — «Найдите еще одну кофейную чашку, и можете больше не волноваться».

— И что же это значит? — Лоуренс смотрел на меня с удивлением, но совершенно спокойно.

— Вы не знаете?

— Не имею ни малейшего представления. А вы?

Я вынужден был отрицательно покачать головой.

— Как это — «еще одну кофейную чашку»? Какую чашку? — с недоумением переспросил Лоуренс.

— Не знаю…

— Если Пуаро хочет что-то узнать о кофейных чашках, пусть лучше обратится к Доркас или кому-нибудь из горничных. Мне об этом ничего не известно. Но я знаю, что у нас есть чашки, которыми никогда не пользуются. Настоящая мечта! Старый «вустер»![42] Вы, Гастингс случайно не знаток?

Я снова покачал головой.

— Много теряете. Прекрасный образец старинного фарфора. Подержать в руках… или даже просто взглянуть на него — истинное наслаждение!

— Ну так что же мне передать Пуаро?

— Скажите ему, что я не понимаю, о чем он говорит. Для меня это сплошная галиматья.

— Хорошо, скажу.

Я уже направился к дому, когда Лоуренс вдруг меня окликнул:

— Послушайте! Что там было сказано в конце? Повторите, пожалуйста!

— «Найдите еще одну кофейную чашку, и можете больше не волноваться». Вы действительно не знаете, что это значит?

Лоуренс покачал головой.

— Нет, — задумчиво произнес он. — Не знаю. Но хотел бы знать.

Донесся звук гонга, и мы вместе вошли в дом. Джон пригласил Пуаро остаться на ленч, и, когда мы появились, мой друг уже сидел за столом.

По молчаливому соглашению все избегали упоминания о происшедшей трагедии. Мы говорили о войне и на всевозможные другие темы. После того как Доркас подала сыр и бисквиты и вышла из комнаты, Пуаро вдруг наклонился к миссис Кавендиш:

— Извините, мадам, что вызываю неприятные воспоминания, но у меня появилась маленькая идея (эти «маленькие идеи» стали у Пуаро истинным присловием!), и я хотел бы задать вам один-два вопроса.

— Мне? Разумеется!

— Вы очень любезны, мадам. Я хочу спросить следующее. Вы говорили, что дверь, ведущая из комнаты мадемуазель Цинтии в спальню миссис Инглторп, была заперта на засов, не так ли?

— Конечно, она была заперта на засов, — ответила несколько удивленная Мэри Кавендиш. — Я так и сказала на дознании.

— Заперта?

— Да. — Она, казалось, была в недоумении.

— Я хочу уточнить, — объяснил Пуаро, — вы уверены, что дверь была на засове, а не просто закрыта?

— О, теперь я понимаю, что вы имеете в виду. Нет, не знаю. Я сказала «на засове», думая, что она заперта и я не могла ее открыть, но ведь, как выяснилось, все двери были закрыты на засовы изнутри.

— Вы полагали, что эта дверь могла быть на засове?

— О да!

— Но, мадам, когда вы вошли в комнату миссис Инглторп, вы не заметили, была дверь заперта на засов или нет?

— Мне… мне кажется, была…

— Однако сами вы не видели?

— Нет. Я… не посмотрела.

— Я посмотрел, — внезапно перебил их Лоуренс. — И заметил, что дверь была заперта на засов.

— О! Это решает дело! — Пуаро выглядел удрученным.

Я не мог в душе не порадоваться этому. Хоть раз одна из его «маленьких идей» оказалась ничего не стоящей!

После ленча Пуаро попросил меня проводить его домой. Я довольно сухо согласился.

— Вы раздражены, не так ли? — спросил он с беспокойством, когда мы шли через парк.

— Нисколько, — холодно ответил я.

— Вот и хорошо! Вы сняли тяжесть с моей души, — сказал Пуаро.

Это было не совсем то, на что я рассчитывал. Я надеялся, что он обратит внимание на сухость моего тона. Тем не менее теплота его слов смягчила мое справедливое недовольство. Я растаял.

— Мне удалось передать Лоуренсу ваше поручение, — сообщил я.

— И что же он ответил? Был озадачен?

— Да, и я уверен, он понятия не имеет, что вы имели в виду.

Я ожидал, что Пуаро будет разочарован, однако, к моему удивлению, он ответил, что так и думал и очень доволен. Гордость не позволила мне задать ему новые вопросы.

Между тем Пуаро переключился на другую тему:

— Мадемуазель Цинтии сегодня не было на ленче. Почему?

— Она в госпитале. Сегодня Цинтия снова приступила к работе.

— О, трудолюбивая маленькая demoiselle.[43] И к тому же хорошенькая. Она похожа на портреты, которые я видел в Италии. Пожалуй, я не прочь взглянуть на ее аптеку в госпитале. Как вы думаете, она мне ее покажет?

— Уверен, Цинтия будет в восторге. Это любопытное местечко.

— Она ходит туда каждый день?

— Нет, по средам свободна и по субботам приходит домой к ленчу. Это ее единственные выходные.

— Я запомню. Женщины в наше время выполняют важную работу, и мадемуазель Цинтия умна. О да! У этой малышки есть мозги.

— Да. По-моему, она выдержала довольно трудный экзамен.

— Без сомнения. В конце концов, это очень ответственная работа. Полагаю, у них там есть сильные яды?

— Она нам показывала. Их держат закрытыми в маленьком шкафчике. Думаю, что из-за них им приходится быть крайне осторожными. Уходя из комнаты, шкафчик всегда запирают, а ключ уносят с собой.

— Этот шкафчик… он около окна?

— Нет, на противоположной стороне комнаты. Почему вы спросили?

Пуаро пожал плечами:

— Просто поинтересовался. Только и всего.

Мы подошли к коттеджу.

— Вы зайдете? — спросил Пуаро.

— Нет. Пожалуй, вернусь в Стайлз. Пойду длинной дорогой, через лес.

Леса вокруг Стайлза очень красивы. После солнцепека было приятно погрузиться в лесную прохладу. Дыхание ветра здесь едва чувствовалось, а птичий гомон был слаб и приглушен. Побродив немного, я бросился на землю под огромным старым буком. Мысли мои охватывали все человечество, были добры и милосердны. Я даже простил Пуаро его абсурдную скрытность. В общем, я был в ладу со всем мирозданием. И через некоторое время зевнул.

Я вспомнил недавнее преступление, и оно показалось мне далеким, совершенно нереальным.

Я снова зевнул.

Может, подумал я, преступления вовсе не было? Конечно же, это был просто дурной сон! На самом деле это Лоуренс убил Алфреда Инглторпа крокетным молотком. А со стороны Джона было полнейшим абсурдом поднимать из-за этого такой шум и кричать: «Говорю тебе, я этого не потерплю!»

Я вздрогнул и проснулся.

И сразу понял, что оказался в крайне неловком положении: футах в двенадцати от меня Джон и Мэри Кавендиш стояли друг против друга и явно ссорились. Они, по-видимому, не подозревали, что я нахожусь поблизости, так как, прежде чем я успел пошевельнуться или заговорить, Джон повторил слова, которые меня окончательно разбудили:

— Говорю тебе, Мэри, этого я не потерплю!

Послышался голос Мэри, холодный и сдержанный:

— У тебя есть право критиковать мои поступки?

— По деревне пойдут слухи! Только в субботу похоронили мою мать, а ты расхаживаешь повсюду с этим типом.

— О! Если тебя беспокоят только деревенские слухи…

— Не только. Мне надоело, что этот тип вечно здесь околачивается. И вообще он польский еврей.