Бантер важно поблагодарил его за хорошее мнение о его искусстве и поставил перед ним коробку, в которой было тошнотворное нечто под названием «Турецкие сладости». Оно имело свойство не только забивать рот и склеивать зубы, но еще и осыпало едока с ног до головы сахарной пудрой. Мистер Эркварт с набитым ртом неразборчиво пробормотал, что это настоящее восточное лакомство. Уимзи, горько улыбнувшись, сделал несколько глотков крепкого черного кофе и налил себе в стакан старого бренди. Бантер удалился, и лорд Питер, положив себе на колени открытую записную книжку и бросив взгляд на часы, приступил к рассказу.

Он довольно долго описывал обстоятельства жизни и смерти Филипа Бойза. Мистер Эркварт, зевая тайком, ел, пил и слушал.

Уимзи снова посмотрел на часы и приступил к истории завещания миссис Рейберн.

Мистер Эркварт, чрезвычайно этим удивленный, перестал зевать, отставил в сторону кофейную чашечку, вытер липкие пальцы носовым платком и удивленно воззрился на него.

Почти сразу же он спросил:

— Могу ли я узнать, как вы получили эту столь важную информацию?

Уимзи небрежно махнул рукой.

— Полиция, — сказал он, — полицейская организация — чудесная вещь. Просто удивительно, что они могут разузнать, если как следует постараться. Вы ведь не отрицаете ничего из того, что я сказал, я полагаю?

— Я слушаю, — мрачно ответил мистер Эркварт. — Когда вы закончите свое необыкновенное сообщение, я, возможно, буду точно знать, против чего мне возражать и что отрицать.

— О да, — сказал Уимзи, — я приложу все усилия, чтобы вам было ясно. Я, конечно, не юрист, но я постараюсь изложить все как можно понятнее.

Он продолжал монотонно рассказывать, а стрелки часов отмеряли время.

— Итак, я доказал, — заявил он, когда был полностью рассмотрен мотив преступления, — что именно в ваших интересах было избавиться от мистера Филипа Бойза. И в самом деле, парень был, по моему мнению, жалким типом и презренной личностью, и на вашем месте я бы испытывал те же самые чувства по отношению к нему.

— Это все, что вы можете сказать по поводу вашего фантастического обвинения? — спросил поверенный.

— Ни в коем случае. Сейчас я подхожу к самому главному. «Медленно, но верно» — вот лозунг вашего покорного слуги. Я заметил, что уже отнял у вас семьдесят минут, но, поверьте мне, этот час был потрачен не без пользы.

— Допустив, что вся ваша нелепая история является правдой, против чего я конечно же решительно возражаю, — заметил мистер Эркварт, — я бы полюбопытствовал узнать, что вы думаете по поводу того, каким образом мне удалось применить мышьяк. Вы нашли какое-нибудь остроумное решение этой проблемы? Или вы думаете, что я привлек к сообщничеству свою горничную и кухарку? Несколько опрометчиво с моей стороны, не так ли? И открывает такие замечательные возможности для шантажа.

— Настолько опрометчиво, — ответил Уимзи, — что это совершенно исключено для такого мужчины, как вы, который предвидит все возможные последствия. Эта запечатанная бутылка бургундского, например, свидетельствует об уме, который учитывает все возможности, — это так необычно. В самом деле, этот эпизод с самого начала привлек мое внимание.

— Правда?

— Вы интересуетесь, как и когда вы использовали мышьяк. Это случилось не перед обедом, я думаю. Предусмотрительность, которая проявилась в том, что вы из графина в спальне вылили воду, — о нет, это вы тоже не упустили, — те усилия, которые вы приложили, чтобы встретиться с вашим кузеном при свидетеле и не оставаться с ним наедине, — я думаю, это полностью исключает период времени перед обедом.

— Думаю, что это можно исключить.

— Шерри, — задумчиво продолжал Уимзи. — Это была новая, только что распечатанная бутылка. Можно бы, конечно, порассуждать по поводу исчезновения его остатков. Но кажется, мы можем исключить и шерри.

Мистер Эркварт иронически поклонился.

— Суп — его также ели кухарка и горничная, и с ними ничего не случилось. Я склонен исключить суп, то же самое относится и к рыбе. Можно было бы легко отравить порцию рыбы, но для этого потребовалось бы привлечь к сотрудничеству Ханну Уэстлок, а это противоречит моей теории. Теория же для меня священна, мистер Эркварт, для меня она почти то же, что вы называете догмой.

— Небезопасное направление мысли, — заметил юрист, — но в данных обстоятельствах я не склонен с этим спорить.

— Кроме того, — сказал Уимзи, — если бы яд был подсыпан в суп или рыбу, то он мог бы начать свое действие прежде, чем Филип — надеюсь, я могу его так называть? — покинул дом. Переходим к тушеной курице. Мне кажется, миссис Петтикан и Ханна Уэстлок могут выдать курице свидетельство о ее безупречности. И кстати, судя по их описанию, она была необыкновенно вкусна. Я говорю об этом как человек со значительным опытом в гастрономических вопросах, мистер Эркварт.

— Я отдаю себе в этом отчет, — вежливо заметил гость.

— Таким образом, остается только омлет. Восхитительнейшая вещь, особенно если его хорошо приготовить и — это очень важно — съесть немедленно. Очаровательная идея — подать яйца и сахар и приготовить омлет прямо за столом. Кстати, я так понимаю, что остатки омлета на кухню не попали? Нет, нет! Как можно не доесть такое чудесное блюдо! Будет гораздо лучше, если кухарка приготовит свежий, хороший омлет для себя и для своей коллеги. Никто, кроме вас и Филипа, омлет не ел, я в этом уверен.

— Именно так, — сказал мистер Эркварт, — и мне нет нужды это отрицать. Но вы должны помнить, что на меня омлет не оказал никакого воздействия. И более того, мой кузен сам его приготовил.

— Да, да. Четыре яйца с сахаром и джемом из общих запасов, если можно так выразиться. Нет, с сахаром и джемом все было в порядке. Э-э... я думаю, я не ошибусь, если скажу, что одно из яиц было подано к столу треснутым?

— Возможно. Я не помню.

— Не помните? Что ж, вы не под присягой. Но Ханна Уэстлок помнит, что, когда вы принесли яйца домой, — вы ведь сами купили их, мистер Эркварт, помните? — вы сказали, что одно яйцо треснуло, и выразили желание, чтобы вечером оно было подано для приготовления омлета. На самом деле, вы сами положили его в миску, приготовленную для этой цели.

— А что с ним? — спросил мистер Эркварт, несколько менее беспечно, чем раньше.

— Совсем нетрудно ввести мышьяк в порошке внутрь яйца, особенно треснутого, — сказал Уимзи. — Я сам проводил эксперимент с использованием маленькой стеклянной трубочки. Наверное, с маленькой воронкой это было бы легче. Мышьяк — довольно тяжелое вещество, в чайную ложку помещается семь-восемь гран, а следы на поверхности скорлупы можно легко вытереть. Жидкий мышьяк было бы ввести еще легче, конечно, но по некоторым причинам я проводил свой опыт с обычным белым порошком. Он довольно легко растворяется.

Мистер Эркварт достал сигару из коробки и с некоторым трудом зажег ее.

— Вы что, полагаете, — спросил он, — что среди четырех взбитых яиц одно — отравленное — чудесным образом было отделено и вместе со своим грузом мышьяка попало только в одну порцию омлета? Или что мой кузен тщательно выбрал и взял себе отравленный участок омлета, а остальное оставил мне?

— Вовсе нет, вовсе нет, — ответил Уимзи. — Я только предполагаю, что мышьяк находился в омлете и попал туда вместе с яйцом.

Мистер Эркварт бросил спичку в камин.

— В вашей теории есть кое-какие трещины, так же как в яйце.

— Я еще не закончил ее излагать. Мой следующий пункт основан на маленьких любопытных свидетельствах. Разрешите мне их перечислить. Ваше нежелание пить за обедом, ваш цвет лица, обрезки ваших ногтей, несколько прядей ваших ухоженных волос — я складываю это, добавляю пакетик с белым мышьяком из вашего тайника в офисе, легко потираю руки — вот так, — и получается пенька, мистер Эркварт, пенька.

Он беззаботно очертил в воздухе петлю.

— Я не понимаю вас, — хрипло сказал юрист.

— О, вы понимаете меня, — ответил Уимзи. — Пенька — то, из чего делают веревки. Замечательная штука — пенька. Так, насчет этого мышьяка. Как вы знаете, обычно он вреден людям, но есть некоторые — вот как эти странные крестьяне в Стирии, о которых все так наслышаны, — они, и это известно, его едят. Он улучшает дыхание, как они говорят, и цвет лица и придает волосам лоснящийся вид, по этим же причинам они дают его своим лошадям, исключая из этих причин разве что цвет лица, так как у лошадей цвет лица постоянный, но вы понимаете, что я хочу сказать. А потом был еще этот ужасный человек — Мейбрик. Опять же все говорят, что у него была привычка принимать мышьяк. Как бы то ни было, известно, что отдельные люди после некоторой практики могут без вреда для себя получать довольно большие дозы — достаточные для того, чтобы убить обычного человека. Впрочем, вы все это знаете лучше меня.

— Впервые об этом слышу.

— Ну что ж, сделаем вид, что все это ново для вас. Итак, один парень — я забыл, как его звали, но можно посмотреть у Диксона Манна — задался этим вопросом и принялся за собак и других животных. Он давал им мышьяк и, я полагаю, убил их очень много. Но в конце концов выяснил, что в то время как жидкий мышьяк сразу же попадает в почки и наносит непоправимый вред организму, порошкообразный мышьяк можно принимать день за днем, понемногу увеличивая дозу. Со временем организм привыкает к нему и, если можно так выразиться, перестает обращать на него внимание. Я читал где-то, что все это делают лейкоциты — знаете, такие маленькие беленькие частички, которые собираются вокруг яда и выталкивают его из организма, таким образом, он не может нанести вреда. Во всяком случае, смысл всего этого заключается в том, что если вы будете принимать порошкообразный мышьяк в течение достаточно долгого времени — скажем, года или около того, — у вас выработается невосприимчивость к нему, иммунитет, и вы сможете принять шесть-семь гран яда за один раз без малейшего признака желудочного расстройства.