Агата Кристи - Загадка Эндхауза

Мисс Бакли, сообщила она, еще не возвращалась. Пуаро объяснил, что нам назначено свидание, и не без труда добился, чтобы нас впустили в дом. Женщины такого типа обычно не слишком доверяют иностранцам, и я льщу себя надеждой, что именно моя внешность заставила ее смягчиться. Наконец нас провели в гостиную, где нам предстояло ожидать возвращения мисс Бакли.

Вот где совсем не чувствовалось уныния. Комната – правда, довольно запущенная – выходила на море и была залита солнечным светом. На фоне тяжеловесной мебели времен королевы Виктории разительно выделялось несколько дешевеньких вещей – ультрамодерн. Парчовые гардины выцвели, зато чехлы были новенькие и яркие, а диванные подушки словно пылали чахоточным румянцем. На стенах висели фамильные портреты. Я подумал, что некоторые из них, должно быть, по-настоящему хороши. Рядом с граммофоном валялось несколько пластинок. Стоял небольшой приемничек; книг в комнате почти не было; на край дивана кто-то бросил развернутую газету. Пуаро поднял ее и, поморщившись, положил назад. Это была местная «Уикли геральд энд директори». Однако что-то заставило его снова взять ее в руки, и, пока он просматривал там какую-то заметку, дверь отворилась и в комнату вошла Ник Бакли.

– Эллен, несите лед! – крикнула она, обернувшись, и уже после этого заговорила с нами: – Ну, вот и я… а тех всех я спровадила. Сгораю от любопытства. Неужели я та самая героиня, которую никак не могут разыскать киношники? У вас был такой торжественный вид, – добавила она, обращаясь к Пуаро, – что ничего другого я просто и подумать не могла. Ну сделайте же мне какое-нибудь заманчивое предложение.

– Увы, мадемуазель… – попытался было заговорить Пуаро.

– Только не говорите, что все наоборот, – взмолилась она, – что вы пишете миниатюры и одну из них хотите мне всучить. Впрочем, нет, с такими усами… да еще живет в «Мажестике», где кормят отвратительно, а цены самые высокие во всей Англии… нет, это попросту исключено.

Женщина, отворявшая нам дверь, принесла лед и поднос с бутылками. Не переставая болтать, Ник ловко смешала коктейли. Мне кажется, непривычная молчаливость Пуаро в конце концов привлекла ее внимание. Наполняя фужеры, она вдруг остановилась и резко бросила:

– Ну, хорошо…

– Вот этого-то мне и хочется, мадемуазель: пусть все будет хорошо. – Он взял у нее фужер. – Ваше здоровье, мадемуазель, здоровье и долголетие.

Девушка была не глупа. Его многозначительный тон не ускользнул от нее.

– Что-нибудь… случилось?

– Да, мадемуазель. Вот…

Он протянул руку. На его ладони лежала пуля. Девушка взяла ее, недоуменно нахмурившись.

– Известно вам, что это такое?

– Да, конечно. Это пуля.

– Именно так. Мадемуазель, сегодня утром возле вашего уха пролетела вовсе не оса… а эта пуля.

– Вы хотите сказать… что какой-то оголтелый идиот стрелял в парке возле отеля?

– Похоже на то.

– Черт возьми! – чистосердечно изумилась Ник. – Выходит, я и вправду заколдована. Значит, номер четыре.

– Да, – согласился Пуаро. – Это четвертый. И я прошу вас рассказать об остальных трех… случайностях.

Девушка удивленно взглянула на него.

– Я хочу полностью убедиться, что это были… случайности.

– Господи! Ну конечно! А что же еще?

– Соберитесь с духом, мадемуазель. Вас ждет большое потрясение. Вы не подумали, что кто-то покушается на вашу жизнь?

Вместо ответа Ник покатилась со смеху. Предположение Пуаро, кажется, здорово ее позабавило.

– Волшебная идея! Ну, милый вы мой, кто ж это станет на меня покушаться? Я ведь не очаровательная юная наследница, после которой останутся миллионы. Я бы не прочь, чтоб кто-нибудь и в самом деле попытался меня убить, – это, должно быть, захватывающее ощущение, только, боюсь, напрасная надежда!

– Вы мне расскажете о тех случайностях, мадемуазель?

– Конечно, да только это все пустяки. Так, чепуха какая-то. У меня над кроватью висит тяжелая картина. Ночью она свалилась. Совершенно случайно я услыхала, что где-то в доме хлопает дверь, пошла посмотреть, где, и запереть ее… и таким образом спаслась. Она бы мне, наверно, угодила в голову. Вот вам и номер первый.

Пуаро не улыбнулся.

– Дальше, мадемуазель. Перейдем ко второму.

– О, этот и вовсе ерундовый! Здесь, в скалах, есть крутая тропка. Я хожу по ней к морю купаться. Там есть такая скала, с которой можно нырять. Так вот, когда я шла по этой тропке, откуда-то сверху сорвался валун и прогрохотал на волосок от меня. А третье – это уже совсем из другой оперы. У автомобиля что-то стряслось с тормозами – не знаю точно что, мне говорили в гараже, да я не поняла. Во всяком случае, если бы я выехала из ворот и спустилась с холма, тормоза бы не сработали, и я наверняка врезалась бы в ратушу и превратилась в лепешку. В конечном счете у города оказалась бы щербатая ратуша, а от меня осталось бы мокрое место. Но так как я всегда что-нибудь забываю, мне пришлось повернуть назад и врезаться всего-навсего в живую изгородь.

– А можете вы мне сказать, что именно было неисправно?

– Спросите в гараже Мотта. Там знают. По-моему, была отвинчена какая-то пустяковина. Я уже думала, не напроказил ли там чего мальчик Эллен. У моей горничной, у той, что отворяла вам дверь, есть маленький сынишка. Мальчишки ведь любят возиться с машинами. Эллен, конечно, клянется, что он и близко не подходил. А мне все кажется, что бы там Мотт ни говорил: в машине просто что-то разболталось.

– Где вы держите машину, мадемуазель?

– В сарае за домом.

– Вы его запираете?

Ник удивленно раскрыла глаза.

– Ох! Ну конечно нет!

– И каждый может незаметно подойти к машине и вытворять все, что угодно?

– Вообще-то да… пожалуй. Да только это глупо.

– Нет, это не глупо, мадемуазель. Вы все еще не понимаете. Вам грозит опасность, серьезная опасность. Это говорю вам я. Я! Вы знаете, кто я такой?

– Кто-о? – замирая, прошептала Ник.

– Я Эркюль Пуаро.

– О! – отозвалась та каким-то разочарованным тоном. – Ну еще бы…

– Вам известно это имя, а?

– Конечно.

Девушка съежилась. В ее глазах появилось загнанное выражение. Пуаро сверлил ее пронзительным взглядом.

– Вы чем-то смущены. Я делаю из этого вывод, что вы не читали посвященных мне книг.

– Да нет… собственно говоря, не все. Но фамилию я, конечно, слышала.

– Вы вежливая маленькая лгунья, мадемуазель. – (Я вздрогнул, вспомнив слова, которые слышал нынче днем в отеле.) – Я забыл, вы ведь еще ребенок – откуда вам знать? Как мимолетна слава! Вот мой друг – он вам расскажет.

Ник посмотрела на меня. Я откашлялся, немного смущенный.

– Мсье Пуаро… м-м… был знаменитым сыщиком, – объяснил я.

– Ах, мой друг! – воскликнул Пуаро. – И это все, что вы можете сказать? Ну, каково? Скажите, что я единственный, непревзойденный, величайший сыщик всех времен!

– В этом нет необходимости, – заметил я сухо. – Вы уже сами все сказали.

– Так-то оно так, но мне пришлось поступиться своей скромностью. Человек не должен сам себе петь дифирамбы.

– Зачем же пса держать, а лаять самому? – не без ехидства посочувствовала Ник. – Да, кстати, кто же пес? Я полагаю, доктор Ватсон?

– Моя фамилия Гастингс, – сказал я сухо.

– Битва при… – подхватила Ник. – 1066 год. Кто сказал, что я не образованна? Нет, это ужас до чего здорово! Значит, вы думаете, что кто-то в самом деле хочет со мной разделаться? До чего интересно! Жаль только, в жизни ничего такого не бывает. Разве что в книгах. Мсье Пуаро, вы похожи на хирурга, придумавшего какую-то новую операцию, или на врача, который обнаружил неизвестную болезнь и хочет, чтобы она была у каждого встречного.

– Черт побери! – загремел Пуаро. – Да будете ли вы говорить серьезно? Вы, нынешняя молодежь, бываете вы хоть когда-нибудь серьезны? Славная получилась бы шуточка, если бы вас нашли в саду возле отеля с этакой аккуратненькой маленькой дырочкой – только не в шляпке, а в голове. Вы бы тогда не стали смеяться, а?

– Сеанс сопровождался потусторонним хохотом, – сказала Ник. – Нет, серьезно, мсье Пуаро, я вам очень благодарна и все такое, но, честное слово, это какое-то совпадение.

– Упряма как черт!

– Которому я и обязана своим именем. Моего дедушку подозревали в том, что он продал душу черту. Его иначе и не называли здесь, как Старый Ник[3]. Он был зловредный старикан, но страшно занятный. Я его обожала. Ездила с ним повсюду, и нас так и звали: его – Старый Ник, а меня – Молодая Ник. А по-настоящему меня зовут Магдала.

– Редкое имя.

– Да. Оно у нас как бы фамильное. В семействе Бакли пропасть Магдал. Во-он там висит одна. – Она кивнула на один из портретов.

– А! – отозвался Пуаро. Потом, взглянув на портрет, висевший над камином, осведомился: – Ваш дедушка, мадемуазель?

– Он самый. Правда, хорош? Джим Лазарус хотел купить картину, но я не продала. Старый Ник – моя слабость.

– А! – Пуаро немного помолчал и очень серьезно проговорил: – Вернемся к нашей теме. Послушайте, мадемуазель. Я заклинаю вас, не будьте легкомысленны. Вам грозит опасность. Сегодня в вас стреляли из маузера…

– Из маузера? – Она была поражена.

– Да, а почему это вас удивляет? У кого-то из ваших знакомых есть маузер?

Она усмехнулась:

– У меня, например.

– У вас?

– Ну да, папин. Он привез его с войны. С тех пор он тут и валяется. На днях я его видела в этом ящике.

Она показала на старинную конторку. Внезапно, словно ее что-то осенило, девушка подошла к конторке и выдвинула ящик. Потом как-то растерянно оглянулась. И в голосе ее прозвучала новая нотка.

– Ох ты! – сказала она. – А ведь его нет!..

Вот тут-то наконец и наступил перелом. До сих пор их разговор больше походил на препирательство. Целая пропасть разделяла их поколения. Известность Пуаро, его репутация не значили для нее ровно ничего. Ведь нынешняя молодежь знает только сегодняшний день и сегодняшних знаменитостей. Потому и предостережения ни капельки ее не испугали. Для нее Пуаро был просто старым чудаком-иностранцем с забавной склонностью к мелодраме.