— Так они действительно собираются грабануть музей? — спросила Джилл.

— О да, да, это правда. Кори знаком с разными нужными людьми, которые помогут все это провернуть. Он всегда зарабатывал этим на жизнь.

— Чем? Грабил музеи?

— О нет, нет, не музеи… Разные другие места. Он был вооруженным грабителем.

— Дальше?

— Нет, правда. Сидел в тюрьме, и все такое.

— И ты легла в койку с Джеком и бывшим заключенным?

— Ну… э-э… да.

— О Господи!

— Да. Понимаю, но…

— Вот уж не думала, что у Джека хватит храбрости.

— Вообще-то он боялся.

— Чего именно?

— Ну, знаешь, боялся, что он его трахнет.

— Да я не об этом.

— А о чем?

— Об ограблении музея. Это ведь «Ка Де Пед», верно?

— Да. И туда привозят какую-то чашу. В феврале. В следующем месяце. И вот они планируют ее взять.

— Не думаю, что у него хватит храбрости.

— Но с ним же будет Кори. И другие люди, настоящие профессионалы. Джек вовсе не собирается проворачивать это дельце в одиночку.

— Гм…

— И если уж быть до конца честной… Знаешь, мне кажется, он слишком глуп, чтобы задумать и провернуть такое в одиночку.

— Согласна.

— Исходя из чего, лично мне кажется, мы должны их кинуть.

— В каком смысле кинуть?

— Да спереть у них эту чашу, и все.

— Спереть?..

— Да, да. После того, как они сопрут ее из музея.

— Шутишь!

— Ничуть не шучу! Ведь знаешь, если по правде, поэтому я и вернулась, Джилл. Хотела…

— А я думала, потому, что соскучилась по мне…

— Да, конечно, и это тоже. Но мне казалось, что мы с тобой вполне можем придумать, как увести у них эту чашу. Ну, может, устроить оргию, накачать их чем-нибудь, напоить, чтоб ничего не соображали. Чтоб окончательно потеряли всякое соображение. Ну, может, даже усыпить, если понадобится. А потом забрать эту гребаную чашу и смыться. Исчезнуть с лица земли…

— Шутишь… — протянула Джилл.

— Я никогда не шучу, когда речь заходит о деньгах, — сказала Мелани.

Молчание.

— И сколько, ты говоришь, денег?

— Два с половиной миллиона баксов. Этот грек дает им целых два с половиной «лимона»!

Молчание.

— Но если исчезнуть… то куда? — спросила Джилл.


Когда во вторник, в шесть тридцать вечера, Карелла приехал в коктейль-бар «Серебряный пони», там было полно шумных и нахальных молодых людей. В целом молодых, поскольку возраст варьировался от двадцати пяти до тридцати пяти лет, и Карелла, которому было уже под сорок, сразу же почувствовал себя среди них чужаком, а всех этих ребят с полным основанием мог бы назвать неоперившимися юнцами.

Стены в зале были черного цвета и украшены вырезанными из нержавеющей стали фигурками галопирующих пони — очевидно, подобный интерьер был призван создать у посетителей ощущение скорости, динамичности жизни. Но эффект получился несколько иной — какая-то карусель, мелькание, словно кадры из черно-белого кино, от которых рябило в глазах. Даже официантки, разносившие коктейли, — а их было трое, — носили униформу, состоящую из коротких черных юбочек и белых фартучков, напоминавших те, что были на французских горничных в старые добрые времена. Кожаные туфли на высоких каблуках, чулки в сеточку и со швом. Белые шелковые блузки, которые они носили без бюстгальтера, отчего под переливчатой тканью зазывно колыхались груди и вырисовывались соски. «Контора Хейса»[31] непременно обратила бы внимание на столь вызывающий наряд, но теперь уже никто, кроме Кареллы, не помнил, что это за штука такая, «Контора Хейса», если, конечно, не читал книжек.

Бармен сообщил ему, что в ту ночь, когда Лоутон с Коррингтоном учинили здесь совершенно непристойную драку, в зале работала официантка по имени Жаклин Рейнз. Он показал ее Карелле, но тот не стал пока что отрывать девушку от дела. Она обносила напитками сразу пять столиков, и вот он выждал, пока в заказах не наступит перерыв, затем подошел к сервировочному столику, возле которого она стояла. Брюнетка лет двадцати с небольшим, на ней красовался такой же, как и на остальных девушках, скромный и одновременно вызывающий костюмчик. Она одарила его приветливой улыбкой.

— Я детектив Карелла, — сказал он. — 87-й участок. — И он, стараясь, чтоб не заметили посетители, продемонстрировал ей жетон. — Не могли бы вы уделить мне несколько минут? Я подожду, если вы заняты.

— Конечно, — кивнула она. — А в чем, собственно, дело?

— Да я по поводу той драки, что была тут в конце декабря.

— Ага, понятно, — она обернулась и обвела взором зал, словно мысленно оценивая наплыв посетителей. — Знаете, где-то после семи народу у нас обычно меньше. Может, тогда и поговорим?

Она ошиблась где-то минут на пятнадцать. И вот наконец уселась напротив него за черный мраморный столик футах в пяти-шести от бара и закурила сигарету, что, согласно принятым в баре правилам, на таком расстоянии допускалось. На стене, прямо над их головами, встал на дыбы стальной пони. Взбрыкнул, точно необъезженный мустанг.

— Так что можете сказать насчет той драки? — спросил он.

— Да, я была тут, — сказала она и глубоко затянулась, явно получая удовольствие от сигареты и совершенно не отдавая себе отчета в том, что в глазах многих людей эта дурная привычка делала ее аутсайдером, отмечала принадлежность к низшему классу. Карелла же хотел лишь одного — чтоб она не выпускала дым в его сторону.

— И во сколько началась драка? — спросил он.

— Ну, около десяти или десяти тридцати, — ответила она. — Почему-то драки вечно случаются в это время.

— И вы знали тех людей?

— О, конечно. Наши завсегдатаи. Обычно приходили к нам с такой симпатичной рыженькой девчонкой, но только в тот вечер они были без нее.

— Вы говорите о Лоутоне и Коррингтоне?

— Да, о Кори и Джеке. А девушку звали Холли. Кажется, она артистка. Кстати, и Кори тоже играет в театре. Тоже артист, да. И еще мне показалось, они живут втроем… Впрочем, какое мне дело!

— Так, стало быть, двое мужчин и Холли, — кивая, произнес Карелла.

— Да, именно так. Хотя двадцатого ее с ними не было. Кажется, они говорили, что она уехала во Флориду. Или в Калифорнию. Одним словом, туда, где тепло.

— Ну а остальные трое?

— Три клоуна, как же… Заявились около одиннадцати. Ну и, как обычно, стали здороваться с приятелями, хлопать их поднятой ладонью по рукам. Ну, знаете, как сейчас ведут себя мужчины в барах…

Тут она отвела от него взгляд и уставилась на мужчину и женщину, которые только что вошли с холода. И наблюдала за ними до тех пор, пока не убедилась, что пара уселась возле стойки бара, а не за один из столиков, которые она обслуживала. Тогда Жаклин снова жадно затянулась сигаретой и, полузакрыв глаза, медленно выпустила струйку дыма.

— Так, значит, здоровались с приятелями.

— Да, со своими старыми дружками-алкашами.

— Ну и когда же началась драка?

— Они все сидели у бара, пили вместе, смеялись, потом вдруг Джек упомянул…

— Простите, вы сказали «пили вместе». Кто именно?

— Ну, все пятеро.

— Кори с Джеком?..

— Да, и дружная троица клоунов.

— Так, получается, они были знакомы?

— Да, конечно.

— И значит, когда эти трое вошли в бар, они здоровались и с Джеком, и с Кори, так?

— А вы быстро соображаете, — заметила она и снова затянулась сигаретой.

— А почему вы называете их клоунами?

— Потому что одного из них зовут Ларри. И потом все трое — полные дураки.

— Ларри, а дальше как?

— А Бог его знает. Вам, ребятам из полиции, видней. Вы ж их загребли. Разве не записали в участке все данные?

— Итак, все эти пятеро были приятелями, — сказал Карелла.

— Да.

— Ну а дальше что произошло?

— А дальше они стали нести всякую муть о том, что все женщины обманщицы, ну и так далее. Сами небось знаете, к чему сводятся все эти мужские разговоры. Какой хороший сегодня был футбол и какие все женщины мерзавки. И тут Джек говорит Кори, что якобы подозревает, что жена обманывает его с кем-то другим. Что всегда подозревал это, а потому бросил ее и приехал сюда. И тогда один из трех клоунов вдруг говорит: «А я-то думал, эта Холли твоя жена!» А Джек отвечает: «Нет, ни хрена подобного, просто эта самая Холли мне очень нравится». И тогда Ларри… да, кажется, это точно был он, Ларри, вдруг и говорит: «Готов держать пари, что и Кори эта девушка тоже очень нравится». Ну и еще что-то на тему того, что они живут как трехслойный пирог. И тогда Кори и Джек сказали ему, что это не его собачье дело. Ну и сами знаете, такие типы терпеть не могут, когда им затыкают рты, особенно после того, как пропустят по маленькой. Ну и тут начались тычки, пинки и всякие такие разговоры, типа «А ты кто такой?» Пинок. «Да какое твое собачье дело?» Пинок, толчок, удар, бам-бам-бам, тут вся эта драчка и заварилась.

— А вы не помните, кто ударил первым?

— Один из клоунов.

— Кого?

— Кого? О-ля-ля! — и она игриво закатила глаза и затушила наконец сигарету. — Короче, вроде бы Кори схлопотал по морде первым. Ну, и тут Джек, естественно, вмешался и попер на них, а потом и Ларри тоже попер, и третий клоун встрял. И тут такое началось! Швыряли и колошматили друг друга чем попало, сшибали табуреты, опрокидывали столы, и бутылки, и бокалы, и сцепились в одну кучу, и катались по полу, а потом эта куча выкатилась на улицу, но и там они продолжали драться. И вся троица дружно лупила именно Кори, а Джек все пытался их остановить, чтоб, не дай Бог, не убили. Ну, и тут он достал пушку…

— Кто?

— Кори.

— Какую пушку?

— Я в них не шибко разбираюсь.