— Но только его там нет, — добавила она.

— С чего вы решили?

— Я часто с ней созваниваюсь. Моя свекровь — просто замечательная женщина! И мы прекрасно ладим.

— А сколько вашему мужу?

— Тридцать семь. На три года старше меня.

— Рост?

— Шесть футов два дюйма.

— Вес?

— Сто девяносто фунтов. — Немного поколебавшись, она добавила: — Но это было год назад… И я не знаю, сколько он сейчас весит.

— Так вы говорите, какой-то друг пустил его пожить в свою квартиру?

— Да.

— Не могли бы вы дать, мне его адрес и телефон?

— Конечно. Но Джек съехал оттуда в конце апреля. Перед тем, как Холдены должны были вернуться из Европы. Чарли и Лу Холден.

— А адрес?

— Это вам все равно ничего не даст.

— Как знать…

— Ну ладно, — сказала она, пожав плечами, и принялась листать маленькую записную книжечку в красном кожаном переплете. Мэтью записал адрес и номер телефона.

— А эта ваша подружка, которая с ним случайно встретилась… — сказал он. — Не могли бы вы…

— Клэр Филлипс. И ее номер дам, если хотите. Но тоже не вижу в том особого смысла. Она столкнулась с ним случайно, на улице…

— Какой именно улице?

— О… не знаю. Честное слово, не знаю.

— Что ж, попробуем выяснить. Возможно, он проживает где-нибудь по соседству.

— Конечно, — кивнула она и снова полезла в красную записную книжку.

— Ну а номер карточки социального страхования вашего мужа? Вы его знаете?

— Не помню. Но позвоню и скажу.

— А общий счет в банке имеется?

— Да. Но он не снимал с него ни цента с тех самых пор. С середины мая.

— Название банка?

— «Калуза Фёрст».

— Номер счета?

— Сейчас, он здесь, — ответила она, полезла в сумочку, достала специальный бумажник для чеков и кредитных карточек и считала номер с последнего из чеков.

— И когда он выписал этот последний чек?

— А… Это оплата за телефон. За апрель.

— Когда он его выписал?

— На второй неделе мая.

— И никаких сведений между маем и тем временем, когда подруга встретила его?

— Никаких.

— Таким образом, с уверенностью можно сказать лишь одно: до июля он был на севере.

— Да. Думаю, он до сих пор там.

— И с тех пор… ничего?

— Ничего. Словно испарился.

— Что ж, попробуем разыскать его для вас, — сказал Мэтью.

— Пожалуйста, очень вас прошу, — сказала она. — Обязательно найдите эту сволочь!


Когда в одиннадцать вечера того же дня Мэтью подъехал к месту происшествия, у обочины стояли, припарковавшись под углом, целых шесть автомобилей полиции города Калузы. Он услышал об этой душераздирающей истории в теленовостях и тут же позвонил в офис Блуму, но какой-то сержант довольно грубо ответил, что Блум отбыл на место происшествия. Двадцать четыре мили, отделяющие Фэтбэк-Кей от Норт-Гэлли, Мэтью преодолел за двадцать минут, и уже выбирался из машины, когда очередной грубый сержант — а может, и тот самый, с кем он говорил по телефону, — остановил его и спросил, какого черта он тут делает.

Мэтью сказал, что хочет видеть детектива Морриса Блума.

— А кто вы такой? — ворчливо осведомился сержант.

— Мэтью Хоуп. Адвокат, — добавил он, прекрасно отдавая себе отчет в том, что единственной фразой, которую большинство полицейских затвердили назубок, словно молитву из Библии, была: «Давайте первым делом перебьем всех этих адвокатов».

— Ждите здесь, — буркнул сержант и, пригнувшись, нырнул под заградительную ленту. А потом растворился в узком проходе между двумя лачугами в целом ряду таких же развалин, возведенных здесь лет шестьдесят тому назад. В те времена в Калузу как раз начали съезжаться люди со Среднего Запада, привлекаемые дешевизной земли, и бурно принялись возводить что попало и кто во что горазд — лишь бы избавиться от удручающе холодных северных зим.

Норт-Гэлли-роуд располагалась вдоль побережья, на узенькой полоске пляжа, в не слишком фешенебельной части города. Зато тут были свои преимущества — совсем рядом, по другую сторону от Санто-Спирито-Козвей, находился совершенно великолепный песчаный пляж. Даже у худших пляжей Калузы нет и не может быть на свете соперников. Напарник Мэтью Фрэнк, выходец из Нью-Йорка, пересаженный на новую почву, перевидал в своей жизни немало пляжей и клялся и божился, что нигде в мире нет больше такого мелкого и чистого белого песка. В свою очередь, ни один из пляжей Калузы не шел ни в какое сравнение с Сэнди-Коув, что находился совсем рядом, через дорогу. Буквально в пяти минутах ходьбы от гораздо худшего пляжа, на котором было найдено тело застреленного Джека Лоутона. Так, во всяком случае, Мэтью услышал в новостях.

Минут через пять из прохода, со стороны пляжа, вынырнул Морис Блум, сопровождаемый все тем же полнотелым и хамоватым сержантом. Крепко сбитый, примерно на дюйм, и то и выше Мэтью мужчина, на лице которого почти все время сохранялось кислое выражение, присущее скорее какому-нибудь владельцу похоронного бюро, а не детективу. Одет он был в мятый костюм, белую сорочку с синим галстуком и черные запыленные туфли. Он подошел к Мэтью, который стоял привалившись спиной к своей дымчато-голубой «Акуре». Протянул руку и сказал:

— Только не говори мне, что он был твоим клиентом.

— Недалеко от истины, — бросил Мэтью.

— Могу уделить тебе ровно минуту. Нет, погоди-ка. — Блум обернулся к мясистому сержанту, по-прежнему смотревшему хмуро. — Дай знать, когда прибудут медэксперты, — сказал он ему. — Мы будем вон в том кафе, через улицу.

Гэлли-роуд проходила параллельно автомагистрали под номером 41, известной также под названием Тамайями-Трейл, которую в просторечии местные жители называли просто Хвостом.[3] Жители не только Калузы, но и Сарасоты, и Брадентона — словом, всех трех городов, образующих так называемый Калбразский Треугольник. Аэропорт Калбраза делил Гэлли пополам и как бы определял, где север, а где юг. С захода солнца и до рассвета вдоль всей северной части Хвоста, что возле аэропорта, выстраивались и дефилировали проститутки, выставляющие напоказ свои прелести. В черных коротких юбочках в облипку, блестящих шелковых блузах и туфлях на высоченных шпильках.

Компания как раз таких девиц сидела за столиком в кафе, когда примерно в одиннадцать тридцать вечера туда вошли Мэтью с Блумом. Женщины подняли на них глаза, сразу смекнули, что это легавые, и мрачно принялись за кофе.

— Ну, выкладывай, — сказал Мэтью.

— Откуда ты его знаешь?

— Я не знаю. Его жена наняла меня, чтоб я его разыскал.

— Что ж, похоже, ты выполнил задание, — заметил Блум.

К ним подошла усталая блондинка-официантка, и оба они заказали по чашке кофе. Само это кафе выглядело каким-то усталым и изношенным — одно из тех жалких придорожных заведений, которые во множестве ютятся на улицах и набережных Флориды. В летний сезон движение на Хвосте просто чудовищное, и большая часть здравомыслящих местных обитателей заскакивают сюда ну разве что в том случае, если им по пути. Летом в этом кафе бизнес идет полным ходом, но стены обшарпанные, гриль не отмыт от жира, а все блюда и напитки, обозначенные в написанном от руки меню, стоят девяносто девять центов. Из музыкального автомата доносится песенка в стиле кантри, где слушателя призывают снять сапоги и бросить их на пол. Одна из проституток отбивала такт ногой в красной туфле на высоком каблуке.

— Лица, можно считать, вообще нет. Одна сплошная дыра, пробитая пулей, — сказал Блум. — Он что, «голубой» был?

— А вот этого не знаю.

— Потому как уж больно смахивает на убийство на гомосексуальной почве, — сказал он. — Полураздет, запястья и щиколотки связаны проволокой. Рядом с телом лежал пластиковый пакет, возможно, его использовали для каких-то их хитрых игр, надували и вставляли в задницу, черт их там знает, что они вытворяют, эти лидеры. И зачем это ей понадобилось искать такого? Я имею в виду, жене?

— Хочет развестись.

— Что ж, теперь и разводиться не надо, — заметил Блум.


В бумажнике у покойного обнаружили два документа с фотографиями. Водительские права, выданные во Флориде, и кредитная карточка «Виза». Фотографии резко отличались одна от другой, а также от снимка, который Джилл Лоутон показывала Мэтью в конторе. И ни одна из них не могла служить для более или менее надежной идентификации. Мэтью позвонил Джилл — та уже слышала новости по телевизору — и договорился о встрече с ней и Блумом в морге больницы Хенли.

Она приехала туда около полуночи. Джинсы, сандалии, белая рубашка мужского покроя. К этому времени Блум уже успел позвонить в прокуратуру округа, где ему сообщили, что дежурный прокурор, дама по имени Патриция Демминг, которую безжалостно вытащили из постели в доме на Фэтбек-Кей (где она, кстати, дожидалась, когда в эту самую постель вернется Мэтью), уже выехала и находится в Хенли. Надо сказать, что для столь позднего часа выглядела она просто отменно и была сказочно красива даже без грима, в накрахмаленном полотняном костюме и туфлях-лодочках без каблуков. Последние ничуть не преуменьшали стройности и великолепия ее длинных ног. О Господи, как же он был влюблен в эту женщину!

Больница Хенли считалась далеко не лучшей в Калузе, но морг ее ничем не отличался от любого другого морга в мире. Там стоял столь характерный для всех моргов запах, обычно не поддающийся определению, но хорошо знакомый тем, кому довелось побывать на полях сражений, где под солнцем гниют и разлагаются раздутые трупы. Дежурный отворил перед ними дверь из нержавеющей стали и выпустил целую волну этого воздуха, пахнущего смертью. Затем повел их к шкафам, тоже из нержавейки, где аромат стал просто удушающим, словно на головы им кто-то накинул вонючее одеяло. Мэтью казалось, что Джилл вот-вот потеряет сознание. За Патрицию он не беспокоился.