Я с силой постучал в дверь Роберта.

— Поторопись, старина, — крикнул я и прошел к комнате Джулии. Джулия не ответила на стук. Я медленно повернул ручку, приоткрыл дверь, заглянул в комнату и увидел, что моя дочь еще спит. Не помню, когда именно Джулия начала меня стесняться — кажется, довольно поздно, всего год или два назад. Лилиан всегда придерживалась мнения, что показная скромность хуже наигранной добродетели, но наступил момент, когда она решила, что Роберту не стоит слишком рано открывать глаза.

Я затаил дыхание, увидев, как Джулия красива. Она лежала в той же позе, в какой часто спала ее мать: повернув лицо к окну и положив поверх одеяла голые по плечи руки. В отличие от Лилиан у Джулии были светлые, почти пепельные волосы, вьющиеся от природы. Сейчас они разметались по подушке, как шелковые ленты, расходясь от лба и щек, оставляя открытым левое ухо. Лучи солнца осторожно ласкали их. Я медленно подошел к кровати, но Джулия не пошевелилась. Я залюбовался нежными линиями ее губ, небрежностью, с какой была застегнута пижама, изящными очертаниями ее еще не вполне сформировавшегося бюста. Прошло несколько секунд, прежде чем я позвал:

— Джулия, пора вставать.

Она не пошевелилась.

— Джулия! Поднимайся!

Ее тело слегка шевельнулось под одеялом, и я понял, что у нее такая же, как у Лилиан, манера потягиваться и зевать, словно кошечка, перед пробуждением. Я поближе подошел к кровати, протянул руку и легонько коснулся кончика ее носа. Она нахмурилась. Я продолжал щекотать ее указательным пальцем и увидел, как дрогнули ее веки и она подняла руку, чтобы оттолкнуть то, что ей досаждало. Она коснулась моих пальцев, тут же замерла, потом медленно открыла глаза.

— Поверишь или нет, уже четверть девятого.

Она опустила веки и посмотрела на меня сквозь ресницы.

— Да? — спросила она сонным голосом.

— Я тебе когда-нибудь врал?

— Ой! — Джулия снова потянулась с невинным сладострастием. — Ладно, я проснулась, — заявила она, широко открыв глаза. — Я больше не засну, обещаю.

— Надеюсь, — сказал я.

Дочь наморщила нос и дождалась, пока я дойду до двери, чтобы позвать меня:

— Папа…

Она произнесла это ласковым тоном, каким говорила, когда была маленькой девочкой и подлизывалась ко мне, желая получить что-то особенное. Она сохранила эту привычку, и, должен сказать, меня это радовало.

— Что теперь? — спросил я. — Если денег…

— Конечно, денег, — ответила она, быстро поднявшись.

Джулия сидела прямо. Ее пижамная куртка широко распахнулась, но она этого не замечала, по крайней мере, я так думал. Ее васильковые глаза были совершенно круглыми и откровенно просящими.

— Как я могу жить без денег? — спросила она. — Папа…

— Если ты сумеешь обернуться в ванной меньше чем за пять минут, обещаю выслушать тебя за завтраком.

Я вышел, быстро закрыв дверь, и услышал, как Джулия вскрикнула. Дверь Роберта была по-прежнему закрыта. Я громко постучал и вошел. Роберт лежал на спине, заложив руки под голову, с приоткрытым ртом. Его черные как смоль волосы выглядели блестящими на фоне белизны подушки. Роберт даже красивее, чем его сестра, но у него слишком тонкие черты лица. Когда он отдыхает, а тем более спит, у него всегда суровый вид. В это утро он хмурил брови, как будто с кем-то ругался во сне. Я подошел к нему ближе и прищемил пальцы ног под одеялом.

— Просыпайся! — крикнул я.

Он заворчал, открыл глаза и посмотрел в потолок.

— Мне кажется, тебя надо показать доктору, — сказал я.

— А? — пробормотал он. — Чего? Что это за история с доктором? — спросил он, снова закрыв глаза, потому что комнату ярко освещало солнце.

— Я думаю, у тебя сонная болезнь.

— Ой, это старая шутка! — сказал он. — Спокойной ночи.

— Пять минут, — бросил я в заключение.

Я вышел в тот момент, когда Лилиан появилась на пороге ванной комнаты, соседней со спальней Роберта; вторая ванная комната находилась в другом конце дома. Ею пользовались Роберт и я сам; Лилиан и Джулия предпочитали эту, нежно-желтого цвета, в которой всегда царил мягкий свет.

— Он никогда не поднимется, — сказала Лилиан.

— Посмотрим, — отозвался я. — И могу поспорить, что Джулия тоже не будет возиться.

— Меня это не удивит, — рассмеялась Лилиан. — Она хочет, чтобы ты оплатил ей углубленный курс обучения французскому кондитерскому делу. Вообще-то, дорогой, — продолжала Лилиан, направляясь к спальне, волоча по полу подол халата, а ее волосы, черные, как у Роберта, плясали в такт ее шагам, — она просила меня поговорить с тобой, но я ответила, чтобы она сама обратилась к тебе. В конце концов, мне ведь тоже может что-то понадобиться.

Я остановился и посмотрел, как она величественно входит в комнату.

— Чувствую, это утро будет мне дорого стоить, — сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно.

Через секунду из ванной комнаты вышла Джулия. Ее походка очень напоминала походку ее матери, даже фигура была такой же, как у Лилиан, с необыкновенно тонкой талией и высокой грудью. Она сильно затянула поясок халата.

— Я сумела! — торжествующе воскликнула она.

— Что сумела, хронометр ты мой?

— Вышла за четыре минуты без трех секунд… Папа!

Она остановилась рядом со мной и, взявшись за лацканы моего пиджака большими и указательными пальцами, стала водить руками вверх-вниз. «Да поможет Бог мужчине, который в нее влюбится», — подумал я. Ей совершенно невозможно сопротивляться. Я искренне надеялся, что она найдет человека, который ей нужен. Пока в моей голове мелькали эти мысли, она продолжала водить пальцами по лацканам моего пиджака. При этом она смотрела мне в глаза, но не ребячилась. Однако в ее умоляющем взгляде было что-то совсем детское.

— Папа, — сказала она, — ты не мог бы одолжить мне пятьдесят фунтов?

— Пятьдесят фунтов?! — воскликнул я.

Она кивнула, и ее губы скривились.

— Но зачем…

Я замолчал, вспомнив, что мне сказала Лилиан: пятьдесят фунтов стоил трехнедельный специальный курс обучения французскому кондитерскому искусству. Нельзя сказать, что Джулия или ее мать чрезмерно требовательны, но обе стоят мне дорого. Я сам всегда поощрял их любовь к красивым вещам.

Если бы это было другое утро, я, быть может, ответил бы, что подумаю. Естественно, проблема была не в деньгах: я имел почти тридцать тысяч фунтов, спрятанных в самых различных местах, часто под вымышленным именем, и я внимательно следил, чтобы никто не мог обнаружить, что я богаче, чем могу быть. Но я привык показывать детям, что недостаточно просто попросить денег, чтобы получить их, и что деньги не растут на деревьях. Но в то утро я был особенно счастлив, снова узнав радость, которая заставила себя так долго ждать, а потому не стал мучить дочь.

— Они тебе очень нужны? — спросил я.

— Ага, — кивнула она, продолжая поджимать губы.

— Это поможет тебе получить хорошее место?

— Ага.

— Какое?

— Второй ассистентки в «Мод», — ответила Джулия.

Я знал, что Джулия давно мечтает там работать.

— Ты уверена, что получишь это место?

— Если пройду этот курс, да… Мне обещала сама Мод.

— Ладно, Джу-Джу. Тебе наличными или чек?

Она заколебалась. Я понял, что она не рассчитывала получить деньги, во всяком случае, так быстро. К моему огромному удивлению, я увидел, как ее глаза наполнились слезами. Она не повисла у меня на шее, как часто делала, когда я дарил ей что-то, что она особенно хотела, а пристально посмотрела мне в глаза, наклонилась и совсем легко поцеловала меня в губы.

— Спасибо, папа, — сказала она. — Спасибо.

Я стоял неподвижно, глядя, как она быстро идет в сторону ванной. Она не обернулась. Я спросил себя, не означает ли ее поведение чего-то другого? Что происходит в голове моей дочери? Или тут дело в сердце? Надо будет поговорить об этом с Лилиан в среду. Я должен вернуться в этот день.

Роберт, кажется, не пошевелился после моего ухода. Я снова с силой постучал в его дверь и позвал. Он ответил мне ворчанием. Я отправился на кухню. Через несколько минут ко мне присоединилась Лилиан. Она оделась в старое домашнее японское платье со стоячим воротничком, украшенное великолепными золотыми вышивками. Это платье ей удивительно шло. Когда она купила его, мы назвали его одеждой для соблазнения.

— Ну, ты уступил? — спросила она.

— Да. Не следовало?

Лилиан заколебалась, открыла холодильник, взяла ведерко с яйцами и горшочек с жиром, поставила их на стол рядом с газовой плитой и заявила:

— Да, я так считаю, Боб. Я спрашиваю себя, понимают ли Роберт и Джулия, как им повезло?

— Повезло?

— Разве ты не даешь им почти все, что они могут пожелать? Иногда я задаю себе вопрос, сумеем ли мы когда-нибудь заставить их понять, что скоро им придется летать на своих крыльях и что мы не можем вечно содержать их?

— Пока что мы можем это делать, — ответил я. — Мне кажется, ты тоже хотела…

— Нет, — сказала Лилиан довольно резким тоном. — Я пошутила, Боб. Я ничего не хочу. Я слишком счастлива, что мы смогли наконец прогнать тот ужасный старый призрак. Никак не могу понять, почему я верю тебе теперь, хотя так долго сомневалась?

— Я бы обратил твое внимание на другое, — пошутил я. — Когда я был жертвой этих гнусных подозрений, ты не заставляла меня ждать завтрак.

Она сделала точно то же самое, что и Джулия: пристально посмотрела на меня, наклонилась вперед, легко поцеловала меня в губы и вернулась к плите, взяв два яйца. Она умеет делать невероятный трюк — брать одной рукой одновременно два яйца, сразу их разбивать и быстро выливать на сковородку. И только в очень редких случаях туда падал кусочек скорлупы.

Таковы были причины, по которым я был так счастлив, когда уходил из дома.