— Разумеется, нет, — сказал он.

— Вообще никакого?

— Абсолютно.

Я почувствовал, как спадает напряжение.

— А деньги в сейфе были?

— Почти двести фунтов в однофунтовых купюрах, — ответил Готч.

С натянутыми нервами я ждал дополнительного объяснения, что у банка есть список номеров банкнотов, но мой коллега промолчал. О спрятанных под полом моей квартиры пятифунтовых бумажках я больше не думал.

— Хорошенькая сумма, — сказал я, надеясь, что Готч не заметил моих губ, поджатых на короткое мгновение, предшествовавшее следующему вопросу. — Номера известны?

— Что?

— Номера банкнотов известны?

Почему сегодня этот дурак был тупее, чем обычно?

— Не слишком ли ты оптимистичен? — с презрением спросил он. — Разумеется, нет. Такая женщина никогда не отмечает даже чеки, которые подписывает. Она…

— И в банке списка тоже нет?

— Нет, — ответил Готч.

— Как получилось, что у нее оказалось столько денег?

— Вообще-то они не ее, а ее брата. Ему повезло на скачках в Хейдок-парке. Он выиграл двести фунтов, может быть, даже больше, и попросил у сестры разрешения положить их в ее сейф.

— Простой способ делать деньги, — заметил я.

Я чувствовал огромное облегчение. Если деньги пришли от букмекера, почти наверняка никто не записывал номера банкнотов. Это могло объяснить и присутствие пятифунтовых купюр; возможно, они были не опаснее других. Я так обрадовался, что Боб унес с собой не заряд динамита, что несколько минут не задавал вопросов. Я рассеянно пролистал досье Клайтона и отчет Готча, приложенный к нему. Его отчеты похожи на него: жутко нудные и набиты деталями и банальными рассуждениями.

— Как думаешь, они предъявят рекламацию на что-либо, кроме бриллиантов и денег? — спросил я.

— Вряд ли, — ответил Готч. — Нужно доказать, что все бриллианты были там, и все.

Я едва не сказал: «Да, они там были».


Мои губы раздвинулись, готовые произнести эти слова, даже прежде, чем я осознал, что собираюсь говорить. Мной снова овладел страх. Что со мной, черт возьми? Такого со мной еще не бывало! Я всегда говорил себе, что риска совершить ошибку не существует. И вот я чуть-чуть не выдал себя. Я почувствовал, что мой лоб покрылся ледяным потом, но Готч, кажется, этого не заметил. На его столе зазвонил телефон, избавивший меня от продолжения разговора. Я закрыл досье Клайтона, снова открыл его и начал внимательно читать отчет Готча. Он записал все, о чем его спрашивала полиция, и было очевидно, что Плейделл очень хотел узнать, было ли в сейфе что-либо еще. Некоторые фразы наводили на мысль, что он в этом уверен. Если это было именно так, то эта мысль, несомненно, родилась в его голове от сложившегося у него впечатления о миссис Клайтон. «Он, — подумал я, — главным образом хотел получить возможно более полный список похищенного в надежде, что вор проявит неосторожность с той или иной вещью».

— Кажется, мне осталось мало работы, — сказал я, когда Готч положил трубку.

— Не строй себе иллюзий, — возразил он. — Плейделл зайдет к тебе в полдень. Кажется, он что-то нашел и хочет поговорить об этом с тобой.

Я вовремя удержался, чтобы не спросить: «Почему со мной?»

Я посмотрел на часы: было без десяти двенадцать, а Плейделл отличался пунктуальностью. В обычный день я бы не волновался, но этот был необыкновенным, и, что было куда страшнее, я не мог больше быть уверенным в самом себе. Плейделл замечает и внимательно анализирует любое неудачно сказанное слово. Один вопрос крутился у меня в голове, как будто без него не хватало забот.

Почему этот детектив хотел увидеть меня?

11

Просьба о помощи

Когда секретарша предупредила меня о приходе детектива из Скотленд-Ярда, я вышел из кабинета ему навстречу. Я увидел его в самом узком месте коридора, и он показался мне огромным. Еще он показался мне старее, чем в тот момент, когда я увидел его на вокзале Ватерлоо. У него был мрачный вид, как будто он все время ожидал, что дела пойдут плохо и над ним станут насмехаться. Его рукопожатие было энергичным. Ничто не говорило, что он пришел допрашивать меня как подозреваемого, для этого не было никакой причины, но страх глубоко въелся в меня.

Плейделл редко приходил в контору. Обычно я встречался с ним на месте кражи или в Скотленд-Ярде. Я всегда считал, что он приходил сюда, желая отдохнуть от атмосферы Ярда. Но мне было трудно убедить себя, что и сегодня он пришел по той же причине.

Готч вышел. Харрисон послал его встретиться с клиентами, догадываясь, что я захочу остаться в кабинете один. Я поговорил по телефону с Харрисоном, не видевшим ничего необычного в том, что случилось.

— Садитесь, суперинтендант, — сказал я, указывая на кресло, и в ту же секунду отметил, как удобно оно стоит: солнце как раз светило в лицо детективу.

Сам я сел перед окном так, чтобы Плейделл не мог видеть мое лицо достаточно четко.

— Готч мне сказал, что вы не совсем удовлетворены делом Клайтона. Если я могу вам чем-либо помочь…

— Не знаю, можете вы помочь или нет, — ответил он.

В моем кабинете было очень жарко, и суперинтендант расстегнул ворот рубашки. Он взял сигарету из серебряного портсигара, который я ему протянул.

— Спасибо. Вы хорошо знаете миссис Клайтон?

— Почти совсем не знаю, — ответил я. — Я ее встречал раз или два в то время, когда мы готовили документы по страховке. Ее мужа, конечно, я видел чаще.

— Вы его знаете?

— О, нельзя сказать, что знаю по-настоящему, — ответил я.

Я не видел опасности в вопросах этого рода, однако у меня было ощущение, что Плейделл пришел ко мне со вполне определенной целью. Думаю, если бы я почти не выдал себя в разговоре с Готчем, эта беседа доставляла бы мне удовольствие, тем более что теперь я знал, что однофунтовые билеты, отданные мной Бобу, не представляют никакой опасности. Но сейчас мне надо было взвешивать все мои слова, в то же время делая вид, что отвечаю без затруднений.

— Однажды я обедал с ним, — сказал я. — Он показался мне хорошим парнем.

— Вы знали Маллена? — спросил Плейделл.

К чему он клонит? У меня появилось чувство, что мне не хватает воздуха, и я спросил себя, сумею ли вести себя нормально в ходе этого разговора.

— До того как прочитал газеты, я даже не подозревал о его существовании, — ответил я. — Помню, было написано, что он награжден за героизм крестом Виктории… В общем, ужасно, что такой человек умер подобным образом.

Плейделл смотрел на меня проницательным взглядом. Дым, поднимавшийся от сигареты, образовывал завесу перед его глазами, что придавало им почти зловещий вид. Я заставил себя перестать играть с портсигаром. Одно во всяком случае утешало: Плейделл смотрел на меня против света.

— Да, — согласился он. — Это невероятно.

— Что невероятно?

— Я не могу найти никого, по-настоящему знавшего Маллена.

— Не понимаю, почему его должен знать я?

— Вы не сталкивались с совпадениями? — спросил он тоном, явно показывавшим, что он говорит, только чтобы провести время, хотя думает совсем о другом. — Вы знаете кого-нибудь, кто знал его?

— Нет, — ответил я, думая о старике из Клуба путешественников. — Впрочем, я не задумывался об этом. Фамилия показалась мне знакомой, когда я увидел, что Маллен был награжден крестом Виктории, но полагаю, что само по себе его имя у меня ни с чем не ассоциировалось. Я не очень хорошо вас понимаю… Почему вам не удается найти кого-нибудь, кто его знал?

— Он много лет провел за границей, — заявил Плейделл, — и вернулся всего две недели назад.

— Я где-то читал, что у него есть жена?

— Была, — поправил суперинтендант.

— Она умерла?

— Развелась.

— О, — сказал я и почти добавил — почему.

Мне показалось, теперь я могу продемонстрировать, что не заинтересован разговором и даже что он начинает мне надоедать. Я стал водить пальцем вдоль края портсигара, наблюдая за Плейделлом, продолжавшим пристально смотреть на меня. Мне не нравилось то, как он на меня смотрит, и я все больше убеждался, что его мысли приняли угрожающее направление. Это была почти передача мыслей: он хотел дать понять, что считает, будто я знаю о деле больше, чем показываю. Я не мог бы объяснить, что чувствовал: возможно, это была интуиция или просто мнительность. Плейделл, казалось мне, пытался дать понять, что если бы мог, то задавал бы совсем другие вопросы. Я вспомнил о длинном разговоре, который состоялся у нас с ним однажды за обедом, когда он рассказал мне о важной роли психологии в изобличении преступника, особенно не профессионала, например человека, убившего всего раз в жизни. Главное в общении с подозреваемым или тем, кто может им стать, как он мне заявил, — вызвать у него тревогу. Настороженный или неуютно чувствующий себя человек скорее совершит ошибку. Он рассказал мне, как сломил сопротивление одного человека, звоня ему по телефону ежедневно в течение семи месяцев, правда, всего раз в день, чтобы задать тот или иной невинный вопрос. Таким был склад ума Плейделла. Он спокойно сидел в кресле, не говорил ничего особенного, а я думал о человеке, снимавшем трубку телефона всякий раз, когда он звонил, и приходившем в ужас при мысли, что услышит голос Плейделла. Тот человек покончил с собой. Он предпочел это суду, который, скорее всего, привел бы его на эшафот.

— Я не хотел бы выставлять вас за дверь, суперинтендант, — сказал я, — но мне нужно заниматься многими срочными делами…

— Вы свободны, чтобы пообедать? — спросил он.

Его вопрос настолько удивил меня, что мне пришлось поторопиться с ответом. Я должен был выбрать немедленно: сделать вид, что слишком занят работой, или принять это неожиданное приглашение.