– Привет, – сказал он. – Хочешь зайти куда-нибудь? Где мы сможем посидеть?

– Нет. – Она переминалась с ноги на ногу в своих мокасинах, засунув руки в карманы, поеживаясь, как от холода, хотя на улице было довольно тепло. Она пришла без носков. Мэрилин всегда забывала о носках и шарфах, когда наступали холода. – Скорее всего, за нами следят, так что с равным успехом можно гулять или зайти куда-нибудь, какая разница?

– Ты замерзла.

– Сегодня утром у Денни испортилось отопление.

– О! – Кларенс в глубине души порадовался, что квартира Денни явно не похожа на те роскошные апартаменты, которые он представлял себе.

Они решили прогуляться, Мэрилин шла своими тяжелыми короткими шагами, опустив голову. Они направлялись в сторону центра.

– Меня уже просто тошнит от этой фашистской свиньи, – заявила Мэрилин.

– Знаю. Денни сказал по телефону.

– Он опять заявился. Вчера вечером. Сначала позвонил по телефону, ладно, но не успели мы выбраться из дома, как он оказался у нас. Мы не могли уйти, и почему мы должны делать это? У Денни были гости. Этот коп сказал, что только что виделся с мистером Рейнолдсом. Жуть как интересно!

– Врет. Когда он пришел?

– Около восьми. Заявил, что мистер Рейнолдс покрывает тебя и я тоже и что ты... ты знаешь. Человек семь-восемь слышали это. Я велела ему заткнуться, да что толку? Денни попытался не впускать его в квартиру, но он настоящая свинья, ворвался силой. Денни спросил, есть ли у него ордер на обыск, а он сказал, что пет, потому что он ничего не ищет. Нет, он просто спрашивает. Это фашистское государство, Клар! С ними нельзя бороться. Они вооружены! Ты увяз по уши, но не впутывай меня в это!

Кларенс подумал, что вчера вечером Эд встречался не с автором, он виделся с Манзони. Теперь он вспомнил, что Эд вчера вечером в ресторане был немного холоден. Вероятно, Эд, как и Мэрилин, тоже сыт по горло.

– Я не хотел впутывать тебя.

– Нет? Побойся бога, я сказала им, что была с тобой в ту ночь! Как ты. И еще утверждаешь, что не собирался впутывать меня!

Кларенс понял. Все правда: он действительно виноват.

– Мне бы лучше переехать в Бронкс или на Лонг-Айленд. Но большая часть работы у меня здесь. Придется остаться.

– Понимаю. Извини, Мэрилин.

– Ты все время извиняешься. Пусть мистер Рейнолдс покрывает тебя, но избавь меня от этого, слышишь? Только ты слабак, – добавила она с насмешкой. – Нельзя, чтобы они видели, как мы ссоримся, на случай, если за нами следят. Тот подонок живет на Джейн, тебе это известно. Черт его знает, когда у него дежурства. Мы должны держаться по-приятельски. Как подруги.

Кларенс и не догадывался, что Мэрилин способна на такое издевательство. Они остановились на углу, около женской тюрьмы, где сходилось пять улиц.

– Может, тебе дадут оправиться после ранения, – заметила Мэрилин, – по тот коп сказал, что тебя снова будут допрашивать.

– Послушай, Мэрилин, я уверен, что выдержу все это.

– В самом деле? Я слышала, что они избивают людей.

– Вытерплю и это.

Мэрилин свернула направо, на Гринвич-авеню, и медленно пошла назад. Кларенс шагал рядом с ней.

– Мне, конечно, не хочется выглядеть сукой, Клар. Но ты не вини меня, если я не выдержу, ладно?

Он понял. Он хотел успокоить ее, приободрить, но не нашел подходящих слов.

– Надеюсь, мы увидимся, когда все останется позади.

Она неуверенно пожала плечами:

– Конечно, все может быть. Как-нибудь встретимся.

Меньше чем через минуту – Мэрилин не захотела, чтобы он провожал ее до Одиннадцатой улицы, – Кларенс остался один и направился по Гринвич-авеню к Рейнолдсам. «Как-нибудь» – ужасная перспектива, уж лучше бы Мэрилин окончательно порвала с ним. Она и не любила, и не ненавидела его. Что-то среднее. Похоже, она никогда не любила его и никогда не полюбит.

Грета сегодня целый день занималась праздничным обедом, а Эд вернулся домой к четырем, чтобы докончить кое-какую работу. Он сказал, что раза два-три в месяц работает целый день дома. Кларенс с удовольствием ходил два раза в бакалею, чтобы купить кое-какие мелочи, забытые Гретой. Днем Грета села за пианино и заиграла вальс Шопена, а когда Кларенс подошел поближе послушать, она шаловливо улыбнулась, заиграв «Увядшую розу», и спела всю песенку, заставив Кларенса смеяться.

– Мы поем ее, – объяснила Грета, отбарабанив последний куплет, – пока один за другим поднимаются паршивые поэты и читают свои опусы.

За этим последовала еще одна песенка: «Другой занимает мое место», но тут Эд не выдержал и завопил:

– Это что, портовый кабак? Нас выселят из квартиры!

– В день рождения мне можно! – возразила Грета.

В квартире пахло жареной свининой, гвоздикой и жженым сахаром. К семи на великолепном столе красовалось блюдо рольмопсов в сметанном соусе.

Пришли гости, случайно встретившиеся у лифта. Эрик принес цветы, Лили – большую плоскую коробку шоколада, и были, конечно, подарки, завернутые в бумагу. Грета сказала им, что Кларенс останется до завтра, поскольку он сейчас живет здесь. Лили и Эрик по-дружески приветствовали его. Подали коктейли и ломтики поджаренного хлеба с закуской. Грета развернула подарки. Лили подарила этюдник, которому Грета, похоже, очень обрадовалась, и объяснила, что это самая последняя модель и самая удобная, изготовленная в Дании: максимум предметов в минимальном объеме. Эрик принес два итальянских подсвечника из кованого железа. Эд вручил жене потрясающий жакет, серебристо-зеленый, с блестками, – для вечернего туалета. Грета ахала над каждым подарком. Кларенс с удовольствием наблюдал за ней. О цепочке Кларенса она сказала:

– О, Кларенс! Это просто великолепно! – и надела подарок на шею.

Кларенс понемногу оттаивал. Никто явно не собирался возвращаться к Роважински. Но при этом он чувствовал себя чужаком, случайно затесавшимся в компанию. Рейнолдсы и те двое были старыми друзьями, они казались одной семьей, несмотря на немецкий акцент Греты и Эрика, отличавшегося от нью-йоркского выговора Эда и Лили. Все они были милы с Кларенсом. За исключением Эда: Кларенс чувствовал, что тот старается не смотреть на него.

– Грета сказала, что вы лежали в госпитале, – обратилась Лили к Кларенсу во время обеда. – Вас ранили во время дежурства? – Сейчас он не заметил в ней цинизма. Она наслаждалась вкусной едой и вином.

– У нас это называется «подстрелили», – ответил Кларенс. – Ничего серьезного.

– Какой-то тип стрелял по застекленным дверям, – объяснил Эд. – Ближе к центру, в нашем старом районе.

– А что нового слышно о том человеке с польской фамилией? Ты как будто говорила, Грета, что его убили? Да! – воскликнула Лили, словно только что вспомнила об этом.

– Да, – подтвердила Грета. – Я рассказывала тебе об этом пару недель назад.

– Конечно. Я слышал, – подхватил Эрик. – По телевизору еще до того, как мне рассказала Грета.

– Уже известно, кто это сделал? – спросила Лили.

– Нет, – ответила Грета. – Кто-то стукнул его на улице. Кто знает?

– Этот Verruckter![4] Сам напросился! – воскликнул Эрик.

– Ты говорила: его задушили или пристрелили? – поинтересовалась Лили.

– Просто стукнули, – ответила Грета.

– Избили, – пояснил Эд.

– Что за тема, – вмешался Эрик, – что за тема в день рождения!

– Еще вина! – Грета поднялась, чтобы принести из кухни новую бутылку.

Эд очень долго раскуривал сигару. Тема была исчерпана, и разговор плавно перешел на другой предмет. Лили вспомнила, что принесла кассеты, и предложила послушать музыку. Они включили магнитофон, пока пили кофе. Эрик хмыкал и делал замечания. Несколько слов, сказанных по-немецки женским голосом, были прерваны внушающим суеверный страх, похожим на крик совы стоном и хриплым воплем. Мысли Кларенса беспорядочно блуждали. Он видел в своем воображении сад с металлическими цветами, потом темный тоннель, душную преисподнюю, в которой могло случиться или внезапно появиться что угодно. То был неизведанный мир, однако хорошо знакомый, ибо каждый помнит свои сны, хотя и не понимает их, поскольку невозможно полностью объяснить то, что видишь во сне, но отнюдь не потому, что тебе не знакома их особая атмосфера. Кларенс думал о Мэрилин: у нее своя жизнь, и, возможно, он слишком далек от этого всего? В глубине души она не верила, что он принимает ее образ мыслей, потому и отвергла его, думал Кларенс. Похоже, это уже свершившийся факт. Ему надо бы обнять ее в то утро и как-то убедить ее – как? – что они должны быть вместе и оставаться вместе. Как всегда, в критический момент он ошибся в выборе.

Эрик отбыл первым, расцеловав Грете обе ручки, обменявшись с ней по-немецки приветствиями. Потом уехала Лили, унеся мистическую кассету.

Было около полуночи. Кларенс сделал Грете комплимент по поводу обеда и пожелал им с Эдом спокойной ночи, думая, что им, возможно, хочется побыть вдвоем.

Эд постучал в дверь комнаты Кларенса спустя полчаса. Он был в пижаме и домашнем халате.

– Кларенс, я увидел у тебя свет.

– Входите! – Кларенс читал в постели.

Эд сел:

– Что ж. Как я понимаю, ты все еще не выбрался из дебрей?

– Нет. – Кларенс уселся повыше в постели. – Мне сказали, что вы вчера вечером встречались с Манзони.

– О!

– Мэрилин рассказала мне. Я виделся с ней сегодня утром.

– Откуда она узнала? – спросил Эд и сразу же понял откуда.

– Манзони приходил к ней. Туда, где она живет. Она, конечно, до смерти устала от бесконечных вопросов. Я ненавижу себя... из-за нее.

– Насколько я понимаю, вопросы будут продолжаться.

– Да. Они попытаются сломать Мэрилин. Не думаю, что они будут с ней грубы, но... Это все из-за того, что я сказал, будто провел там ночь, понимаете, и Мэрилин подтвердила.

– Понимаю. Конечно. – Эд пытался собраться с мыслями, но фразы рассыпались.