– Да, до завтрашнего вечера, – ответил Кларенс.

Фенуччи забрал с собой также ремень.

– Теперь... что было на вас прошлой ночью? Можно осмотреть ваш шкаф?

Кларенс открыл дверцу шкафа. Там висели три или четыре костюма, непарные пиджаки и брюки, пижама и пара рубашек на вешалке, ботинки в беспорядке валялись на полу. Темно-красные башмаки, которые он мыл, стояли сверху, слева, на других ботинках.

– Во что вы были одеты прошлой ночью?

Кларенс задумался.

– Эти брюки, – сказал он, указывая на те, которые были на нем, серые фланелевые брюки. – И этот свитер... кажется, поверх еще один свитер. – На нем был серый свитер с угловым вырезом.

Фенуччи, похоже, не заинтересовало, какой еще свитер он имел в виду. Он мельком взглянул на одежду, которая была на Кларенсе, потом повернулся к шкафу:

– Пальто?

– Плащ, – ответил Кларенс и прикоснулся к темно-зеленому плащу, висевшему в шкафу.

Фенуччи вытащил плащ, осмотрел его спереди и сзади, оглядел рукава.

– Башмаки?

– Вот эти ботинки. – Кларенс указал на коричневые мокасины, которые были на нем.

Фенуччи кивнул.

Ему неинтересно, подумал Кларенс. Фенуччи рассчитывает на револьвер. А может, он уже составил мнение, выслушав показания Мэрилин. Он явно не собирается отправлять вещи в лабораторию на обследование.

– Вы сказали, что Рейнолдс приятный человек, джентльмен. Воспитанный. – Фенуччи слегка улыбнулся. – Не мог он нанять кого-то, чтобы пристукнуть этого пария?

Кларенс покачал головой:

– Мне кажется, он не такой человек. Он говорил мне, что хочет забыть обо всем. Он любил собаку, а собака была мертва.

– Когда Рейнолдс говорил вам, что хотел бы все забыть?

Кларенс вспомнил разговор в понедельник в кабинете мистера Рейнолдса. Кларенс не хотел упоминать об этом визите, хотя мистер Рейнолдс, вероятно, расскажет о нем.

– Он сказал мне об этом, когда узнал, что собака мертва.

– Хорошо. Ладно, патрульный Духамель. На сегодня все. – Фенуччи направился к двери. – У вас выходной до какого времени?

– До восьми вечера в четверг, сэр.

– Я смогу застать вас здесь?

– Да.

– Не уезжайте из города... несколько дней. – Фенуччи ушел, прихватив револьвер с ремнем.

Кларенс перевел дыхание, прислушиваясь к шагам Фенуччи на лестнице. По крайней мере половина его вопросов задавалась со смыслом, подумал Кларенс. «Не мог ли Рейнолдс напять кого-то, чтобы пристукнуть этого пария?» Неужели Фенуччи ожидал, что Кларенс клюнет на такое? Собрал ли уже детектив все необходимые доказательства? А что с револьвером? Кларенс тщательно вымыл его. Но лабораторные исследования – вещь невероятная. Ответ будет либо «да», либо «нет». Сейчас это уже не в его власти. Кларенс не знал, поехал ли Фенуччи к Мэрилин или к мистеру Рейнолдсу, кроме того, детектив работал над этим делом наверняка не в одиночку. Кларенс поднял телефонную трубку и посмотрел на часы: без семнадцати одиннадцать.

Мэрилин ответила, к громадному облегчению Кларенса.

– Здравствуй, дорогая. Клар. Как ты?

– Паршиво. Как раз собиралась выйти.

– Ты одна?

– Да-а. – В голосе ее звучали нетерпеливые и нервозные нотки.

– Копы... из отдела по расследованию убийств только что говорили со мной. Они приходили к тебе?

– Да. Явились сюда в семь. Может, заходили и раньше, но меня весь день не было дома.

– Что ты им сказала?

– Я сказала им, – ответила Мэрилин все тем же напряженным тоном, – что ты провел здесь всю ночь.

Кларенс судорожно вздохнул:

– Я сказал то же самое. Слава богу. Спасибо.

– Не благодари меня, я сделала это ради своего удовольствия.

Он замолчал на несколько секунд. Она имела в виду удовольствие навредить копам, солгать им.

– Они еще придут?

– Не знаю. Возможно. Но я не собираюсь оставаться здесь. Устала от всего этого. Но...

– Но?.. Что, дорогая?

– Я думаю, это сделал ты, верно? – спросила она шепотом.

Он плотно прижал трубку к уху:

– Ты сказала правду.

– Мне надо идти, Клар. Я не останусь здесь на ночь.

– Ты боишься, что они придут к тебе ночью?

– Мне просто тошно здесь, противно видеть легавого в моей квартире! – Похоже, у нее начиналась истерика.

Он спросил ее, где она будет ночевать. Возможно, у Эвелин на Кристофер-стрит.

– Ты позвонишь мне завтра? Я же не знаю, где искать тебя. Еще одно. Я сказал, что ушел от тебя в половине восьмого или в восемь утра.

– По-моему, я сказала: в десять. Около десяти.

– Не думаю, что это имеет значение.

– Мне надо идти.

– Обещай, что позвонишь мне!

– Я позвоню тебе. – Она повесила трубку.

* * *

В это время, около одиннадцати часов, Эд и Грета Рейнолдсы разговаривали с полицейским из отдела убийств, детективом по имени Морисси. Другой детектив позвонил Эду на работу около четырех часов дня, переговорив предварительно с Гретой и узнав номер его служебного телефона, чтобы назначить Эду встречу в его квартире в семь часов вечера. Но Эд отказался, объяснив, что они с женой должны присутствовать на похоронной церемонии на Лексингтон-авеню: умерла мать их знакомой, и он освободится не раньше десяти часов вечера. Эд был тверд. Эд полагал, что полиция хотела видеть его, чтобы выяснить какие-то детали, поставить заключительную точку в деле Лизы, потому что детектив не сказал, что он из отдела убийств. Мать Лили Брендстрам умерла после долгой болезни, и Эд с Гретой присутствовали на мрачной церемонии в похоронном бюро, а затем, вместе с другими, в основном друзьями покойницы, поехали в квартиру Лили на Восьмидесятой улице Восточного округа.

Эд с Гретой переехали. С начала недели они жили в новой квартире на Девятой улице Восточного округа, в доме, который казался им гораздо приятнее их прежнего дома на Риверсайд-Драйв.

Детектив Фред Морисси объяснил, что Фенуччи, который разговаривал с Эдом в его кабинете, предстояло отправиться к одиннадцати часам по какому-то делу.

– У нас по нескольку человек работают над одним делом, – объяснил Морисси с приятной ирландской ухмылкой. – Собираем все по кусочкам. Шерлоки Холмсы уже перевелись.

Эд вежливо улыбнулся. Они с Гретой не знали о смерти Роважински, пока им не сказал Морисси. Бэрроу-стрит. У Эда было смутное представление о том, где находится эта улица, к западу отсюда, на другой стороне Седьмой авеню, где улицы имели свои названия и не пересекались под прямым углом. Им задали несколько вопросов, в частности, где был Эд вчера вечером, во вторник, между восемью и двумя-тремя часами ночи. Вчера вечером они с Гретой хотели пойти в кино на Восьмой улице и не пошли, потому что Эду пришлось почти до часу ночи читать рукопись. Он выходил из дома в семь и еще раз около полуночи, ненадолго, чтобы прогулять нового щенка, Джульетту.

– Я, между прочим, никогда не видел Роважински, – сказал Эд.

– Нет? Даже когда он сидел в тюрьме? – Морисси знал о собаке и о выкупе.

– Нет. Мне предлагали увидеть его, но я отказался. Честно говоря, мне хотелось бы забыть обо всем, потому что наша собака мертва, и тут уж ничего не поделаешь. – Убийство довершило картину, думал Эд, зачем говорить, как все это омерзительно и гадко. Кому-то Роважински стал поперек горла, и нечего этому удивляться.

– Понятно. Вы, вероятно, не знаете никого, кто... Дело вот в чем: может, вы знаете, кто мог бы это сделать? Понимаю, что у вас с этим человеком разные сферы общения, но... – Морисси снова ухмыльнулся.

– Я не знаю никого, – ответил Эд. Он посмотрел на Грету, которая сидела на другом конце дивана, спокойная, внимательная и молчаливая.

– У меня здесь некоторые заметки... относительно патрульного Кларенса Духамеля, который помогал вам разыскивать собаку. Вы знаете патрульного Духамеля?

– Да, – подтвердил Эд.

– Этот Роважински оскорбил его подружку. – Морисси посмотрел в свои записи и привел фамилию Мэрилин и ее адрес. – Патрульный Духамель приходил также в комнату Роважински на Мортон-стрит и грубил ему. Он сказал, чтобы тот прекратил приставать к его подружке. Вам известно что-нибудь об этом? Говорил ли Духамель...

– Нет, я ничего не знаю об этом, – прервал Эд. – Мы не очень хорошо знаем Духамеля. – Эд задумался, мог ли Кларенс убить поляка. Нет, не может быть. Морисси сказал, что у Роважински в нескольких местах пробит череп.

– Забавная история, – сказал Морисси. – Роважински сбежал после того, как его нашел патрульный Духамель, потом Духамеля обвинили в том, что он позволил преступнику улизнуть за пятьсот долларов. Так нам сообщили в полицейском участке патрульного Духамеля.

– Да, – осторожно сказал Эд, – мы слышали. Духамель упоминал об этом. Он сказал нам, что не брал денег. Ничего ведь не доказано, правда?

Прежде чем ответить, Морисси заглянул в записи:

– Нет. Здесь сказано, что его обвинил Роважински. Голословное обвинение. Что вы думаете по этому поводу? Я никогда не видел патрульного Духамеля.

Первой заговорила Грета:

– Нет, думаю, что нет. Мы не знаем, но Кларенс не такой.

Эд улыбнулся, внезапно почувствовав облегчение, – спокойный голос Греты, ее знакомый немецкий акцент сняли напряжение.

– Сомневаюсь, что Духамель брал взятку. Он спешил к нам, вот почему поляк сбежал.

– Спешил? Что вы хотите этим сказать? – вежливо спросил Морисси.

Эд понимал, что Морисси хотелось бы знать, мог ли Кларенс убить поляка из-за того, что тот оскорбил его, обвинив, справедливо или ложно, в получении взятки.

– Я хочу сказать, что он не такой человек. Он приятный молодой парень, даже идеалист. Не думаю, что он вообще согласился бы делать что-то за взятку. – Особенно в данном случае, поскольку Кларенс ненавидел Роважински, хотел сказать Эд, но предпочел промолчать.

– Да, – сказал Морисси неопределенно. – Гм, вы, вероятно, не знаете, кому еще Роважински писал письма?