Агата Кристи - Второй удар гонга

– Она покончила с собой? – спросил Пуаро.

– Именно к такому заключению пришла полиция… И я не оправился от удара до сих пор, месье Пуаро. Конечно, у нее могли быть причины… Так решила полиция. И я согласился.

Неожиданно он ударил по столу.

– Но не поверил… Нет, четыре года я вспоминал, думал над тем, что произошло, и не поверил! Ирис не могла покончить с собой. Ее убили, месье Пуаро, убил кто-то из тех, кто находится здесь. Я знаю.

– Послушайте, сэр…

Тони Чепелл хотел было вскочить.

– Успокойся, Тони, – сказал Рассел. – Я еще не закончил. Ее убил кто-то из вас, теперь я уверен. Кто-то, воспользовавшись темнотой, подбросил ей в сумку пакет с остатками цианистого калия. Мне кажется, я знаю, кто это. И намерен сегодня вывести на чистую воду…

Речь Рассела перебил звонкий голос Лолы:

– Вы сумасшедший, вы псих, кому бы в голову пришло поднять на нее руку? Вы сошли с ума. Я не хочу тут сидеть…

Конец фразы заглушила барабанная дробь.

– Варьете, – сказал Бартон Рассел. – Посмотрим и потом продолжим. Оставайтесь на месте все! Мне нужно успеть к танцовщицам. Мы для вас кое-что приготовили.

Он поднялся и вышел из-за стола.

– Потрясающе, – произнес Картер. – Бартон сошел с ума.

– Псих, – сказала Лола.

Медленно погас свет.

– С меня хватит, я ухожу, – сказал Тони.

– Нет, останься! – резко вскинулась Паулина. И тихо пробормотала: – О господи… о, господи…

– В чем дело, мадемуазель? – так же тихо спросил Пуаро.

Паулина ответила едва не шепотом:

– Все это ужасно! Точь-в-точь как в тот вечер…

– Ш-ш-ш! – зашикали на них из-за соседних столиков.

Пуаро еще больше понизил голос.

– Позвольте сказать вам кое-что на ухо, – шепнул он, осторожно коснувшись рукой плеча девушки. – Все будет хорошо.

– Господи, вы только послушайте! – воскликнула Лола.

– В чем дело, сеньора?

– Это та же самая песня! Та, которую играли в тот раз в Нью-Йорке. Бартон Рассел помнит всю мелочь. Мне это не нравится.

– Наберитесь мужества…

На них снова зашикали.

На середину площадки вышла девушка с черным как уголь лицом, на котором сверкали белки больших круглых глаз и белоснежные зубы. Низким, чуть хрипловатым голосом, трогавшим за душу, она запела:

Рыдания музыки и лившийся, будто теплое золото, негритянский голос околдовали зал. Голос притягивал, очаровывал. Заслушались даже официанты. Затаив дыхание, не отводя глаз, все смотрели на площадку и на певицу, завороженные чистым глубоким чувством.

К столику подошел официант и обошел кругом, шепотом предлагая шампанское, но внимание всех приковано было к сияющему кругу света, где чернокожая женщина, чьи предки приплыли из Африки, пела низким глубоким голосом:

Тишина взорвалась овациями. Снова зажегся свет. Вернулся и сел на место Бартон Рассел.

– Потрясающая певица!.. – воскликнул Тони.

Но не успел он закончить фразы, как Лола тихо вскрикнула:

– Смотрите… смотрите…

И тогда все посмотрели туда, куда она показала. Паулина Везерби лежала, уткнувшись в скатерть лицом.

– Она умерла… Как Ирис… Как Ирис в Нью-Йорке! – закричала Лола.

Пуаро вскочил на ноги, жестом приказав остальным оставаться на месте. Он склонился над Паулиной, осторожно взял за руку и нащупал пульс.

Лицо его было бледно и сурово. Все смотрели на него молча не в силах произнести ни слова. Смотрели будто во сне, будто их парализовало от шока.

Медленно Пуаро склонил голову:

– Да, она действительно мертва… la pauvre petite[12]. И я сидел рядом. Что ж, пусть убийца и не надеется от меня уйти.

Бартон Рассел посеревшими губами пробормотал:

– Как тогда Ирис… Значит, она все же что-то заметила… Паулина что-то заметила в тот вечер… Правда, она была не уверена. Она мне сказала, что не уверена… Нужно вызвать полицию… О господи, Паулина, малышка…

– Где ее бокал? – сказал Пуаро. Он взял бокал и поднес к носу. – Так и есть, цианистый калий. Запах горького миндаля. Метод тот же, яд тот же…

Он взял в руки сумочку Паулины.

– Посмотрим, что тут.

– Но вы ведь не верите в самоубийство? Она не могла этого сделать! – вскричал Бартон Рассел.

– Погодите, – остановил его Пуаро. – Нет, в сумочке ничего нет. Знаете ли, свет зажгли очень быстро, времени у убийцы не было. Он еще не успел избавиться от яда.

– Она, – сказал Картер.

И перевел взгляд на Лолу Вальдес.

Лола вспыхнула:

– Что вы хотите?.. Что вы сказали? Что я ее убила? Неправда… Неправда. Зачем мне ее убивать!

– Тогда в Нью-Йорке у вас был роман с Бартоном Расселом. Об этом все говорили, я слышал. Красавицы в Аргентине ревнивы.

– Вранье. И я не из Аргентины. Я из Перу. А-а! Плевать мне на вас. Я… – Лола перешла на испанский.

– Успокойтесь! – прикрикнул на них Пуаро. – Говорить буду я.

Бартон Рассел тяжело произнес:

– Нужно всех обыскать.

Пуаро спокойно произнес:

– Non, non[13], в этом нет необходимости.

– Как это нет необходимости?

– Эркюль Пуаро и так все знает. Я вижу насквозь. И говорить буду я. Мистер Картер, не соизволите ли вы достать пакетик, который лежит у вас в нагрудном карман?

– У меня нет никакого пакетика. Какого черта…

– Тони, друг мой, я был бы вам очень обязан.

– Какого черта!.. – воскликнул Картер.

Но прежде чем Картер успел прикрыть карман рукой, Тони аккуратно, двумя пальцами, извлек оттуда бумажный пакетик.

– Прошу, месье Пуаро, вот, как вы и сказали.

– Черт возьми, это клевета, – прорычал Картер.

Пуаро взял пакетик в руки и прочел надпись на этикетке:

– «Цианистый калий». Все, дело закончено.

– Картер! Я так и думал! – загремел Бартон Рассел. – Ирис любила тебя. И хотела к тебе уйти. Но ты не хотел скандала и потому ради своей драгоценной карьеры решил от нее избавиться. А теперь тебя вздернут, мерзавец.

– Успокойтесь! – твердо и властно произнес Пуаро. – Это еще не конец. И я, Эркюль Пуаро, намерен кое-что сказать. Мой друг Тони Чепелл, представляя меня вам, пошутил, будто я оказался здесь, чтобы раскрыть преступление. Отчасти он оказался прав. Я действительно рассчитывал найти преступника, потому и пришел сюда, но не раскрыть, а предотвратить преступление. И я его предотвратил. План был великолепный, лишь мое присутствие помешало привести его в исполнение. Убийце пришлось на ходу перестраиваться, а я, когда погас свет, успел кое-что быстренько шепнуть на ухо мадемуазель. Мадемуазель Паулина умна и схватывает мгновенно и прекрасно справилась со своей ролью. Мадемуазель, не будете ли вы любезны – поднимите голову и покажите всем, что вы остаетесь в добром здравии.

Паулина выпрямилась и неуверенно рассмеялась.

– Воскресение Паулины, – сказала она.

– Паулина… Дорогая…

– Тони!

– Дорогая моя!

– Ангел мой!

– Я… Я ничего не понимаю, – еле выговорил Бартон Рассел.

– Я вам помогу, мистер Бартон Рассел. Ваш план не удался.

– Мой план?

– Вот именно, ваш план. Вы единственный человек, у которого на тот момент, когда погас свет, есть алиби. Вы единственный вышли из-за стола, мистер Бартон Рассел. Однако в темноте вы вернулись, обошли с бутылкой шампанского стол, подсыпали Паулине яд, а потом, нагнувшись над бокалом Картера, сунули ему в карман пакетик. Да-да, сыграть роль официанта в темноте, к тому же когда внимание всех обращено к сцене, несложно. Это и есть истинная причина, по которой вы сегодня даете обед. Лучшее место для убийства, чем людный зал ресторана, трудно придумать.

– Что за… Какого черта я стал бы убивать Паулину?

– Вполне вероятно, из-за денег. Ведь после смерти жены опекун Паулины вы. Вы сами напомнили сегодня об этом. Сейчас Паулине двадцать. Через год или, может быть, раньше, случись ей вскоре выйти замуж, вам пришлось бы представить отчет о выполнении своих обязанностей. Смею предположить, что для вас это связано с неприятностями. Вероятно, вы растратили ее деньги. Не могу судить, мистер Бартон Рассел, убили ли вы таким же способом свою жену или это было действительно самоубийство, которое лишь подсказало вам план, но вот что вы предприняли попытку убийства сегодня вечером здесь, это я знаю наверняка. Будете ли вы отданы под суд или нет, решать мисс Паулине.

– Нет, не будет, – сказала Паулина. – Пусть убирается с глаз долой, пусть вообще убирается подальше из Англии. Мне не нужен скандал.

– Советую вам последовать ее совету, и как можно скорее, мистер Бартон Рассел, а впредь будьте поосторожнее.

С перекошенным от гнева лицом Бартон Рассел поднялся из-за стола.

– Черт бы тебя побрал, бельгийский выскочка!

Вне себя от злости, он направился к выходу.

– Вы были великолепны, месье Пуаро…

– Это вы, мадемуазель, вы были великолепны. Так небрежно опрокинуть шампанское и притвориться мертвой!