— Как же это произошло, миссис Ричарде?

— Очень естественно, знаете ли. Однажды ранним утром мне позвонил этот молодой человек с очень приятным голосом. Это было в феврале.

— В январе, — поправил муж. — Двенадцатого января.

— Ну пусть в январе. Он сказал, что работает фотографом в журнале «Для дома, для семьи», что наслышан о нашем доме, о том, какой он красивый, и все такое прочее, и не буду ли я против, если он сделает у нас несколько снимков. Я, разумеется, сказала, что не буду. Я ведь пресловутая обалдуха, да к тому же так горжусь этим домом.

— Естественно, — снова встрял ее муж. — У тебя большой красивый дом — почему им нельзя погордиться? Он обошелся в кругленькую сумму, состоящую из шести...

— Помолчи, Джейсон. Так вот, этот человек появился ближе к полудню вместе с оборудованием. Я провела его по дому, он делал снимки, а может, только притворился. Мне и в голову не приходило заподозрить его в чем-то, и надо признать, что я весьма неосторожно оставляла его одного в некоторых комнатах. В общем, чтобы сократить это повествование, он прихватил то, что плохо лежало, откланялся и был таков. Я даже угостила его бутылочкой пивка.

— Эля, — сказал ее муж. — Эля «Басс», импортированного из Англии.

— За бешеную сумму, — сказала она со смехом. — Не обращайте внимания на Джейсона, мистер Кросс. На самом деле он не корыстолюбив. Просто он переводит свои чувства на язык денег. Сколько я стою, например, Джейсон?

— Для меня?

— Да.

— Миллион долларов.

— Скряга, — засмеялась она и ущипнула его за щеку. — А кто-нибудь предлагал тебе миллион?

Ричарде вспыхнул.

— Не говори так. Это недостойно леди.

— А я не леди. — Она повернулась ко мне, и ее улыбка угасла. — Я готова взглянуть на ваши фотографии, мистер Кросс.

Я стал подавать их по одной, при этом внимательно изучая ее реакцию.

Ее лицо стало очень печальным.

— Бедняга. Что с ним случилось?

— Переехало машиной. Узнаете его?

— Думаю, это тот самый человек. Поклясться, конечно, не могу, но...

— Вы уверены?..

— В общем — да. Когда он умер?

— В феврале.

Она вернула мне фотографии и взглянула на мужа.

— Видишь?.. Я же говорила, что в Пасифик-Пэлисэйдс был не тот человек. Он и старше, и темнее, и плотнее сбит, и совершенно не похож на того, который приходил.

— И все-таки мне бы хотелось с ним побеседовать, — сказал я. — Где находится его студия?

— Адреса не помню. Попробую растолковать, как туда добраться... Знаете светофор на перекрестке Сан сет-бульвар и приморского шоссе? Оттуда, в полумиле к северу, в одном из захудалых домишек, что натыканы между шоссе и пляжем...

— Если ехать на север, дом находится с левой стороны?

— Да. Думаю, не ошибетесь. Это единственная фотостудия в том районе; на стене намалевано что-то вроде вывески, а в окне натыканы фотографии. Старые, грязные, раскрашенные от руки фотографии. — Ее передернуло от омерзения. — Это одно из самых мрачных мест, которые мне встречались в жизни.

— Почему?

— Знаете, с первого взгляда становится понятно: здесь живут неудачники... Все в таком запустении... А этот «мастер»... Он ведь даже не знает дела, которым занимается.

— Мэйбл не выносит неудачников, — встрял Ричарде. — Это напоминает ей о днях юности. Моя жена в то время жила в таком, извиняюсь, бардаке! Ну а потом я ее открыл...

— Скорее уж я открыла тебя, Джейсон.

— Ваш муж сообщил, что вы разговаривали с этим «фотографом».

— Верно. Сыщик предложил мне разыграть сценку «посетительница», чтобы хорошенько рассмотреть человека и послушать голос. Я стала спрашивать о ценах и размерах снимков, так этот «фотограф» ничего не знал. Пришлось справляться у девушки.

— У какой девушки?

— У ассистентки, такой миниатюрной блондинки. Видимо, жены. Чем угодно могу поклясться, что он ей даже жалованье не платит. Девушка недурна собой, хотя, может, это мне только показалось? Но, в общем, она меня узнала. Наверное, видела мои старые картины по телевидению.

— Не смей упоминать эту дрянь в доме! — закричал муж.

— Извини. Вы только представьте себе: она попросила у меня автограф! Никто этого не делал последние несколько тысяч лет.

— Описать ее можете?

— Такая, знаете ли, малышка с коротко подстриженными «под мальчика» волосами. Глаза у нее красивейшие: темно-синие, но она их совершенно жутко красит и этим все портит. Много у нее на лице косметики: помады, пудры, теней, туши... Вот сейчас я почти уверена, что она — его жена. Припоминаю, она называла его Артом.

Арт Лемп и Молли Фоон. Во рту у меня пересохло.

— А мужчина, миссис Ричарде? Как он выглядел?

Увидев, как меня зацепило, она стала очень тщательно подбирать слова.

— К нему больше всего подходит слово «аморфный». У него был, знаете, такой обвисший, будто резиновый рот, — как бы его получше описать? Такой рот, который может превратиться во что угодно. Я обращаю внимание на рты — в характере человека они много значат...

— Возраст?

— Трудно сказать. Лет пятьдесят пять — шестьдесят.

— Лысый?

— Нет. Я тогда подумала, что он носит парик. Слишком уж аккуратно лежали его волосы, что, кстати, совсем не вязалось с остальным его видом.

Я вышел в холл.

— Большое спасибо. Вы мне очень помогли.

— Надеюсь, — сказала женщина.

Ричарде проводил меня до входной двери.

— Послушайте, Кросс, что все это значит, а? Он что, скупщик краденого?

— Слишком долго рассказывать. А времени у меня маловато.

— Ну, как знаете. — Он вышел на крыльцо и глубоко вздохнул. — Прекрасный вечер, замечательный вид. Хорошо было бы построить там, внизу, университет. Атмосфера культуры бодрит, знаете. Люблю я ее, культуру...

— Физкультуру, — послышался голос его жены. — Всего доброго, мистер Кросс. Удачи вам.

Глава 17

Сделав по Сансет поворот налево, я влился в поток автомобилей, кативших на запад. Потом обогнал несколько машин, поравнялся с «кадиллаком» и позволил ему обойти меня на неогороженном повороте. Депрессия, охватившая меня утром, когда я узнал о похищении, давила меня все сильнее и сильнее. И хотя я не нашел мальчика, но, по крайней мере, чем-то занимался. Сейчас проезжал, например, широкий дуговой скат, ведущий в самое пекло.

Внезапно в потоке машин образовалась широкая брешь. Я обогнал «кадиллак» и сейчас шел на большой скорости. Фары, подобно безумным глазам, выныривали из ночи, и со вздохами и хрипеньем машины проносились мимо. Я свернул на последнем повороте, ведущем к берегу моря, и, подождав зеленого сигнала, поехал направо.

Высокий эродированный берег вел к морю. Я катил по левой полосе, внимательно вглядываясь в строения на противоположной стороне. Пестрый ряд разноцветных и разномастных построек вцепился в край прибрежной дороги. Это были либо обычные пляжные домики на двенадцати — пятнадцатифутовых участках, либо одноэтажные съемные сарайчики. Присутствовало также несколько магазинов, торгующих сувенирами из резного красного дерева, картинами маслом, тканным вручную полотном, керамикой — этакая богемская роскошь а-ля «чертовы кулички». А сзади зевал тяжелый серый океан.

Увидев вывеску «Фотография», я пустил машину совсем ползком. Огромный грузовик разочарованно проревел, когда ему не удалось превратить в лепешку зад моего бедного автомобиля. Я поспешно включил сигнал левого поворота и, увидев брешь в потоке машин, двигавшихся на юг, бросился туда. Припарковаться, кроме как у самого дома на обочине шоссе, было больше негде.

Ни в жилой части дома, ни в студии свет не горел. Сквозь завазюканное стекло я увидел образцы фотографий. На всех крупных плывущим почерком было выведено — «Керри». Здесь находилась точка пересечения случайных судеб.

На заднем крыльце магазинчика я заметил пробивающийся из-под двери луч света, но постучал в парадную, стеклянную. Пустой темный прямоугольник внезапно ожил. В нем появилась молодая женщина, которая застыла, положив руку на дверную ручку-кнопку. Не видя, кто стоит на крыльце, она крикнула, и ее голос, прозвучавший из-за стекла, показался мне тонким и слабым:

— Арт? Это ты, Арт?

Я крикнул:

— Он попросил кое-что вам передать!

Она подошла ближе: ее гигантская тень вышагивала впереди; я услышал тихое шлепанье ног. Голова придвинулась к стеклянной панели: вместо лица — белая клякса, на ней — черные провалы глаз и чуть ниже — рот. И все это в ореоле освещенных сзади желтоватых волос. Мне показалось, что я вижу череп.

Черный рот задрожал:

— Если он намеревается вернуться, передайте, чтобы лучше и не пытался.

— Именно поэтому я здесь...

— Скажите, что после всех его выкрутасов я до него десятифутовой палкой не дотронусь. — Ее дыхание снова стало ровным. — Так зачем вы пришли?

— Впустите меня, Молли. У нас есть о чем потолковать.

— Мы не знакомы. Кто вы такой, интересно знать?

— Я видел сегодня Арта. Вообще-то он неважно себя чувствовал.

— А вот это меня очень мало волнует. — Бурк ее точно описал. — Если вы приятель Арта, то можете убираться. И передайте ему мои слова.

— Не могу. Он стал очень плохо слышать.

— Купите ему слуховой аппарат. Спокойной ночи. Уходите. — Но лицо ее оставалось прижатым к двери, нос расплющился о стекло. — Чего вам еще?

— Пустяки. Мне нужны сведения.

— Почему бы вам не спросить Арта? Он ведь так кичится, что все про всех знает, он вам о любом может что угодно наплести.

— Говорить он тоже не может.

Темные глаза распахнулись до предела.

— Его поймали? — Ее рот прижался к стеклу, потом немного отодвинулся, и я увидел на двери грубый отпечаток губ.

— Так мы можем всю ночь с вами болтать. Впустите меня, и я расскажу все, как есть. А потом это сделаете вы.

— А как мне удостовериться в том, что с вами нет Арта?