— Это было оплошностью. Я так и думал. Ну, Харриет, довольно легко назвать имя той, кого мы ищем, не так ли? Но доказательство — это другой разговор. Мы связали все нити очень крепко. Тот эпизод в лекционной предназначался, чтобы быть последним из ночных подвигов, и, вероятно, таким и будет. И боюсь, что сейчас лучшая часть доказательств покоится где-нибудь на дне реки. Слишком поздно опечатывать двери и ставить часового.

— Но кто это?

— Конечно же, к настоящему моменту вы уже и сами знаете! Должны знать, Харриет, если вы просто обратите свой ум на это дело. Возможность, средства, мотив — разве это не выделяет её над всеми остальными на целую милю? Ради Бога, отбросьте предубеждения и просто подумайте. Что с вами случилось, что вы не можете сложить два и два?

— Не знаю.

— Хорошо, — сказал он сухо, — если вы действительно не знаете, то не мне вам говорить. Но если вы хоть на минутку обратите свое внимание на рассматриваемую проблему и внимательно просмотрите собственное досье…

— И не стану отвлекаться на всякие случайные сонеты, которые, между прочим, я смогу обнаружить?

— Не станете отвлекаться ни на какие личные соображения вообще, — он почти вспылил.— Нет, вы совершенно правы. Это было глупо. Мой талант находиться в лучах собственного сияния приближается к гениальности, правда? Но когда вы сами сделаете выводы, вспомните, что именно я просил, чтобы вы смотрели беспристрастно, и что именно я утверждал, что из всех дьяволов в этом мире самым страшным является преданная любовь… я не имею в виду страсть. Страсть — это хорошая глупая кляча, которая будет тянуть плуг шесть дней в неделю, если дадите ей побегать и порезвиться в воскресенье. Но любовь — это нервное, неуклюжее всепоглощающее животное, и если его невозможно держать в узде, лучше с ним не связываться.

— Это кажется поставленным с ног на голову, — мягко сказала Харриет. Но его нежеланное волнение уже исчезло.

— Я всего лишь хожу на голове на манер клоунов. Если мы сейчас направимся в Шрусбери, как вы думаете, директриса примет меня?


Позже в этот же день доктор Бэринг послала за Харриет.

— Ко мне приходил лорд Уимзи, — сказала она, — с довольно любопытным предложением, от которого после небольшого размышления я отказалась. Он сказал мне, что внутренне почти уверен в идентичности преступницы, но что в настоящее время он не в состоянии привести неопровержимые доказательства. Он также сказал, что этот человек, по его мнению, насторожился и теперь будет вдвойне осторожен, чтобы избежать разоблачения. Причём его тревога может быть достаточной, чтобы прекратить дальнейшие инциденты по крайней мере до конца семестра, но как только наша бдительность ослабнет, проблема, вероятно, вспыхнет вновь в более острой форме. Я сказала, что это было бы весьма нежелательным, и он согласился. Он спросил, должен ли он назвать мне этого человека, чтобы за её передвижениями можно было легче следить. Я высказала на это два возражения: во-первых, она может обнаружить, что на ней шпионят, и просто усилит меры предосторожности, и во-вторых, если окажется, что он ошибся относительно личности преступника, этот человек окажется подвергнут самым невыносимым подозрениям напрасно. Предположим, сказала я, что инциденты просто прекратятся, и мы останемся с подозрениями против этого человека, который может быть совершенно невиновным, без каких либо доказательства за или против. Он ответил, что именно такие возражения пришли в голову ему самому. А вы, мисс Вейн, знаете имя того человека, которого он имеет в виду?

— Нет, — сказала Харриет, которая за прошедшее время интенсивно размышляла. — Я начинаю догадываться, но она не удовлетворяет всем критериям. Фактически, я просто не могу в это поверить.

— Очень хорошо. Затем лорд Питер сделал очень знаменательное предложение. Он спросил, позволю ли я ему допросить этого человека конфиденциально в надежде на то, что неожиданность даст некоторый положительный эффект. Он сказал, что, если бы этот блеф, как он его назвал, сорвался, то преступник мог бы затем сделать признание мне и спокойно покинуть колледж или поступить в медицинское учреждение, если бы мы решили, что это желательно. Однако, если бы этот человек не сознался и всё отрицал, то все мы попали бы в очень неприятное положение. Я ответила, что вполне это понимаю и не могу позволить использовать такие методы на ком-либо в этом колледже. Он заметил, что ожидал от меня именно такого ответа.

— Тогда я спросила его, какие улики, если таковые вообще имеются, у него есть против этого человека. Он сказал, что все его улики косвенные, и он надеется получить дополнительные доказательства в течение следующих нескольких дней, но что если не будет нового инцидента и мы не поймаем её на месте преступления, он сомневается, что на данном этапе мы сможем получить какие-либо прямые улики. Я спросила, есть ли какая-нибудь причина, почему мы не должны спокойно ждать дополнительных доказательств.

Доктор Бэринг сделала паузу и пристально посмотрела на Харриет.

— Он ответил, что есть только одна причина, и она заключается в том, что преступница, вместо того, чтобы стать более осторожной, может отбросить все опасения и продолжить насилие. «Тогда, — сказал он, — мы с очень большой вероятностью поймаем её, но только за счет чьей-то смерти или серьёзной травмы». Я спросила, какие люди находятся под угрозой смерти или ранения. Он сказал, что самые вероятные жертвы — это вы сами, мисс де Вайн и ещё один человек, которого он не может назвать, но чьё существование вывел дедуктивно. Он также удивил меня, сказав, что неудавшееся нападение на вас уже состоялось. Это правда?

— Ну, я бы не употребляла таких категоричных слов, — сказала Харриет. Она кратко обрисовывала историю с телефонным звонком. При имени мисс Хилльярд директриса встрепенулась:

— Я так понимаю, что у вас имеются определенные подозрения относительно мисс Хилльярд?

— Если они у меня и имеются, — осторожно сказала Харриет, — то, всё равно, мне не хотелось бы, чтобы я была единственным человеком, кто её обвиняет. И я обязана сказать, что она в целом не согласуется с линией расследования лорда Питера, насколько я с ней знакома.

— Рада слышать, что вы так говорите, — ответила доктор Бэринг. — Мне рассказывают о подозрениях, которые — при отсутствии доказательств — я просто не желаю слушать.

Таким образом, доктор Бэринг оказывается в курсе настроений в профессорской. Наверное, рассказывали мисс Аллисон и миссис Гудвин. Хорошо!

— В конце, — продолжила директриса, — я сообщила лорду Питеру, что самое лучшее — ждать новых улик. Но это решение, конечно, должно получить согласие вас и мисс де Вайн, поскольку риску подвергаетесь именно вы. Согласие неизвестного третьего лица, естественно, не может быть получено.

— Я совершенно не против того, чтобы подвергнуться риску, — сказала Харриет. — Но, полагаю, мисс де Вайн должна быть предупреждена.

— Именно это я и сказала. Лорд Питер согласился.

«Так, — подумала Харриет, — что-то заставило его оправдать мисс де Вайн. Я рада. Если только это не бессовестная уловка, чтобы усыпить её бдительность».

— Вы сказали что-нибудь мисс де Вайн, мисс Бэринг?

— Мисс де Вайн находится в городе и не возвратится до завтрашнего вечера. Я собираюсь поговорить с ней тогда.

Таким образом, ничего не оставалось, как только ждать. А тем временем Харриет почувствовала любопытное изменение в атмосфере профессорской. Это было, как если бы они отбросили взаимное недоверие и общие опасения и объединились, как зрители в первых рядах, чтобы наблюдать другой конфликт, в котором она была одной из главных участниц. Эта любопытная напряженность практически не уменьшилась даже после объявления декана нескольким избранным, что, по её мнению, молодой человек мисс Флексман бросил её и правильно сделал, поделом ей, на что тьютор мисс Флексман неприязненно заметила, что, по её мнению, лучше бы, чтобы у учащихся не было таких потрясений во время летнего семестра, но что, к счастью, мисс Флексман заканчивает колледж только в следующем году. Это побудило Харриет спросить мисс Шоу, как успехи у мисс Ньюлэнд. Оказалось, что дела у мисс Ньюлэнд идут хорошо, она полностью преодолела шок от ныряния в Червелл, так что её шансы на первое место довольно высоки.

— Великолепно! — сказала Харриет. — Я уже провозгласила свою победу. Между прочим, мисс Хилльярд, как наша молодая подруга Кэттермоул?

Ей показалось, что вся комната ожидала ответа затаив дыхание. Мисс Хилльярд довольно кратко ответила, что мисс Кэттермоул, казалось, набрала такую форму, какой у неё никогда прежде не было, благодаря, как она поняла из слов самой девушки, доброму совету мисс Вейн. Она добавила, что со стороны Харриет было очень любезно среди её многочисленных забот найти время, чтобы интересоваться студентками по истории. Харриет дала неопределенный ответ, и комната, показалось ей, вздохнула вновь.

Позже в этот же день Харриет  с деканом отправилась на аутригере по реке и, к собственному удивлению, увидела мисс Кэттермоул и мистера Помфрета на плоскодонке. Она получила от мистера Помфрета «покаянное письмо», и, когда их лодка проходила мимо, весело помахала рукой в знак восстановленного мира. Если бы она знала, что мистер Помфрет и мисс Кэттермоул обрели взаимную симпатию в преклонении перед нею, она, возможно, поразмышляла бы о том, что может произойти с отвергнутыми влюблёнными, которые доверяют свои проблемы благодарным слушателям, но её этот вопрос не интересовал, потому что она была занята решением проблемы, что именно произошло этим утром в «Митре». Её мысли уже вновь бродили в ботанических садах, когда декан довольно резко заметила, что Харриет задаёт очень рваный и медленный темп гребли.


Именно мисс Шоу нечаянно ускорила вспышку.

— Это очень хороший шарф, — сказала она мисс Хилльярд. Доны собрались, как обычно перед обедом, вне профессорской, но вечер был хмурым и прохладным, и толстый шелковый шарф был удачным дополнением к вечернему наряду.