Покидая Холл в таком довольно приподнятом настроении, Харриет узнала, что приглашена выпить кофе у декана. Она согласилась после того, как выяснила, что Мэри Стоукс отправилась в постель по рекомендации доктора и поэтому не претендует на её общество. Она прошла через Новый дворик и постучала в дверь мисс Мартин. В гостиной она обнаружила  Бетти Армстронг, Фиби Такер, мисс де Вайн, мисс Стивенс — экономку, ещё одну коллегу по имени Бартон и несколько бывших студенток более старших выпусков. Декан, которая разливала кофе, радостно приветствовала её появление.

— Проходите! Вот кофе, который действительно кофе. Ничего нельзя сделать с кофе в общем зале, Стиви?

— Нет, если только вы не создадите специальный фонд для кофе, — ответила экономка. — Вам не приходилось решать задачку, сколько стоит напоить действительно первоклассным кофе двести человек?

— Знаю, — сказала декан. — Так утомительно быть бедным и раболепствующим. Полагаю, что должна упомянуть об этой Флэкет. Вы помните Флэкет, богатую, но довольно странную. Она была в вашем потоке. Мисс Фортескью, она преследует меня, пытаясь подарить колледжу гигантский аквариум с тропическими рыбами. Считает, что он украсит лекционный зал.

— Если бы он украсил некоторые лекции, — сказала мисс Фортескью, — то мог бы принести пользу. В своё время слушать о разработках конституций от мисс Хилльярд было немного страшновато.

— О, Боже! Эти разработки конституций! Да, этот курс ещё продолжается. Она начинает его каждый год приблизительно с тридцатью слушателями и заканчивает с двумя или тремя серьёзными тёмнокожими студентами, которые торжественно записывают за ней в тетради каждое слово. Точно те же лекции — я не думаю, что им помогла бы даже рыба. Так или иначе я сказала: «Это очень мило с вашей стороны, мисс Флэкетт, но я действительно не уверена, что рыбам будет хорошо. Это значило бы установить специальную систему нагрева, не так ли? И создало бы дополнительную работу для садовников». Она выглядела настолько разочарованной, бедняжка, что я посоветовала ей проконсультироваться с экономкой.

— Хорошо, — сказала мисс Стивенс, — я займусь Флэкет и предложу ей учредить кофейный фонд.

— Намного полезней, чем тропическая рыба, — согласилась декан. — Боюсь, что мы действительно оказываемся несколько чудаковатыми. А всё же, знаете ли, я полагаю, что Флэкет чрезвычайно хорошо разбиралась в жизненном цикле печеночной двуустки.[20] Кто-нибудь хочет к кофе бенедиктин? Подходите, мисс Вейн. Алкоголь развязывает язык, а мы хотим услышать всё о ваших последних мистериях.

Харриет облагодетельствовала слушателей кратким изложением сюжета, над которым работала.

— Простите меня, мисс Вейн, за прямоту, — сказала мисс Бартон, сильно наклоняясь вперёд, — но как после всего ужаса, вами пережитого, вы ещё можете думать о книгах такого сорта?

Декан выглядела немного шокированной.

— Ну, — сказала Харриет, — с одной стороны, авторы не могут привередничать, пока не заработают денег. Если вы сделали имя на книгах одного направления, а затем переключаетесь на другое, объёмы продаж снизятся, и это — непреложный факт. — Она сделала паузу. — Я знаю, вы думаете, что любой человек со здоровой чувствительностью стал бы зарабатывать мытьём полов. Но я не смогу хорошо драить полы щёткой, а детективные романы пишу довольно сносно. Не понимаю, почему правильные чувства должны препятствовать тому, чтобы я делала правильную работу.

— Совершенно верно, — сказала мисс де Вайн.

— Но, — настаивала мисс Бартон, — ведь вы, должно быть, чувствуете, что к этим ужасным преступлениям и страданиям невинных подозреваемых нужно относиться серьёзно, а не просто как к интеллектуальной игре.

— А я и отношусь к ним серьёзно в реальной жизни. И все должны. Но не хотите ли вы сказать, что любой, у кого был, например, трагический сексуальный опыт, никогда не должен писать комедию с местом действия в будуаре?

— Но это же совсем другое, — сказала, хмурясь, мисс Бартон. — Есть более легкомысленная сторона любви, но нет никакой более легкомысленной стороны убийства.

— Возможно и нет, если говорить о комической стороне. Но в детективах есть чисто интеллектуальная сторона.

— Вы действительно расследовали дело в реальной жизни, не так ли? Ну и как ваши ощущения?

— Это было очень интересно.

— И, в свете того, что вы знали, как вам понравилась идея послать человека на скамью подсудимых и на виселицу?

— Я не думаю, что справедливо спрашивать мисс Вейн об этом, — сказала декан. — Мисс Бартон, — добавила она немного извиняющимся тоном, обращаясь к Харриет, — интересуется социальными аспектами преступления и очень настаивает на реформе уголовного кодекса.

— Да, — сказала мисс Бартон. — Наше отношение ко всему этому кажется мне абсолютно диким и зверским. Посещая тюрьмы, я встречала очень многих убийц, и большинство из них — вполне безопасные, глупые люди, бедные существа, если они не являются заведомо патологическими.

— Возможно, вы изменили бы своё мнение, — сказала Харриет, — если бы встретили жертв. Они часто ещё более глупы и более безопасны, чем убийцы. Но они не появляются на публике. Даже жюри не обязано видеть тело, если только не будет настаивать специально. Но я видела тело в деле в Уилверкомбе, и это было такое зверство, какое трудно вообразить.

— Я совершенно уверена, что вы правы, — сказала декан. — Описания в газетах для меня было более, чем достаточно.

— И, — продолжала Харриет, обращаясь к мисс Бартон, — вы не видите убийц, когда они активно заняты убийством. Вы видите их, когда они пойманы, сидят в клетке, и их вид вызывает жалость. Но убийца в Уилверкомбе был хитрой жадной скотиной и был готов пойти и сделать это вновь, если бы его не остановили.

— Это неопровержимый аргумент за то, чтобы их останавливать, — сказала Фиби, — независимо от того, что с ними впоследствии сделает закон.

— Все равно, — сказала мисс Стивенс, — не слишком ли бесчувственно заниматься поимкой убийц в качестве интеллектуального упражнения? Для этого существует полиция.

— В законе говорится, — сказала Харриет, — что это долг каждого гражданина, хотя большинство людей этого не знает.

— И этот Уимзи, — сказал мисс Бартон, — который, кажется, делает из этого хобби, — он рассматривает это как обязанность или как интеллектуальное упражнение?

— Я не знаю точно, — сказала Харриет, — но для меня было всё равно, хобби это или не хобби. В моём случае полиция была неправа — я не обвиняю их, но это так, — и я рада, что дело не было оставлено на их усмотрение.

— Я называю это совершенно благородным отношением, — сказала декан. — Если бы кто-нибудь обвинил меня в том, чего я не делала, я бы рвала и метала.

— Но ведь это моя работа — взвешивать доказательства, — сказала Харриет, — и я не могу не признать убедительность доводов полиции. Это, знаете ли, как задачка на вычисление a+b. Только оказалось, что был ещё неизвестный коэффициент.

— Как эта штука, которая всё время продолжает неожиданно возникать в новой физике, — сказала декан. — Константа Планка или как там её называют.

— Конечно, — сказала мисс де Вайн, — независимо от того, что из этого выйдет, и независимо от того, что кто-то об этом думает, важно собрать все факты.

— Да, — сказала Харриет, — в этом вся суть. Я имею в виду тот факт, что я не совершила убийства, поэтому мои чувства были ни при чём. Если бы я его совершила, я, возможно, считала бы себя абсолютно правой и очень возмущалась тем, как со мной обращаются. А так, я всё ещё считаю, что причинять муки отравления кому бы то ни было непростительно. Конкретная проблема, с которой я столкнулась, была такой же случайностью, как падение с крыши.

— Я должна принести извинения за то, что вообще затронула этот предмет, — сказала мисс Бартон. — И очень мило с вашей стороны рассказать об этом так откровенно.

— Теперь-то я не против об этом говорить. Большая разница по сравнению со временем сразу после того, как всё произошло. А это ужасное дело  в Уилверкомбе по новому осветило данный вопрос, показало его с другой стороны.

— Скажите мне, — сказала декан, — лорд Питер, какой он?

— Вы имеете в виду, если смотреть на него или работать с ним?

— Ну, каждый знает, более или менее, как он выглядит. Красив и знатен. Я имела в виду, если с ним разговаривать.

— Довольно забавен. Он любит взять разговор на себя, если представляется случай.

— Немного слишком весел и ярок, и вы чувствуете, что в вас самих не хватает красок?

— Я встретила его однажды на выставке собак, — неожиданно вставила мисс Армстронг. — Он прекрасно играл роль недалёкого повесы.

— Значит, он сильно скучал или что-то расследовал, — смеясь, сказала Харриет. — Я знаю, что беззаботность — это, главным образом, камуфляж, но не всегда знаешь, для чего.

— За этим должно что-то стоять, — сказала мисс Бартон, — потому что, очевидно, он очень умён. Но это только холодный рассудок или за этим стоят подлинные чувства?

— Я не могу, — сказала Харриет, пристально и глубокомысленно глядя в пустую кофейную чашку, — обвинять его в какой-либо нехватке чувства. Я видела,  например, что он очень расстроен, когда был обвинён преступник, вызывающий сочувствие. Но в действительности он очень скрытен, несмотря на обманчивые манеры.

— Возможно, он застенчив, — любезно предположила Фиби Такер. — Люди, которые много говорят, часто бывают застенчивы. Я думаю, что их надо пожалеть.

— Застенчивый? — переспросила Харриет. — Едва ли. Нервный, возможно, — это благословленное слово охватывает многое. Но уж он точно не взывает к жалости.

— А зачем ему? — сказала мисс Бартон. — В этом очень жалостливом мире я не вижу большой необходимости жалеть молодого человека, у которого есть всё, что можно пожелать.