Мисс Хилльярд рассеянно согласилась. После небольшой паузы, во время которой обед продолжался без каких-либо инцидентов, она сказала:

— Ваш друг говорил, что может получить доступ для меня к некоторым частным коллекциям исторических документов во Флоренции. Вы считаете, что он действительно имеет в виду то, что говорит?

— Если он так говорит, можете не сомневаться, что может и сделает.

— Что ж, вам лучше знать, — сказала мисс Хилльярд. — Очень рада это слышать.

Тем временем директриса осуществила новый захват и тихо с серьёзным видом о чём-то говорила с Питером. Он слушал внимательно, одновременно очищая яблоко, и узкая спиралька кожуры медленно скользила по его пальцам. Она завершила свою речь каким-то вопросом, и он покачал головой.

— Это очень маловероятно. Должен сказать, что на это вообще не было никакой надежды.

Харриет задалась вопросом, дошёл ли разговор, наконец, до анонимщицы, но тут Питер сказал:

— Триста лет назад это имело сравнительно небольшое значение. Но теперь, когда достигнут возраст национальной самореализации, возраст колониальной экспансии, возраст варварских вторжений и возраст упадка и гибели, когда все зажаты бок о бок во времени и пространстве, все вооружены одинаково ядовитым газом и устремляются вовне на манер развитых цивилизаций, принципы стали опаснее, чем страсти. Становится необыкновенно легко убивать людей в больших количествах, и первая вещь, которую делает принцип, — если это действительно принцип, — состоит в том, чтобы кого-то убить.

— «Настоящая трагедия — это не конфликт добра со злом, но добра с добром», а это означает, что проблема не имеет решения.

— Да. Болезненно, конечно, для того, кто хочет остаться чистеньким. Остаётся либо приветствовать неизбежное и получить прозвище кровожадного прогрессиста, или попытаться выиграть время и называться кровожадным реакционером. Но если аргументом является кровь, все аргументы становятся проклято-кровавыми.

Директриса восприняла эпитет буквально.

— Я иногда задаюсь вопросом, получаем ли мы что-нибудь, выигрывая время.

— Ну, если на письма долго не отвечать, некоторые из них ответят за себя сами. Никто не может предотвратить падение Трои, но унылому осторожному человеку может удастся вывезти контрабандой Лар и Пенатов, даже рискуя тем, что к его имени прилепится эпитет «добродетельный».

— Университеты всегда вынуждены идти в ногу с прогрессом.

— Но все эпические сражения даются арьергардом — в Ронсевальском ущелье и Фермопилах.

— Очень хорошо, — смеясь, сказала директриса, — давайте умрём на посту, ничего не достигнув, но войдя в эпос.

Она обвела глазами главный стол, поднялась и совершила величественный уход. Питер вежливо стоял около обшитой панелями стены, пока доны проходили мимо него, и успел броситься вперёд, чтобы подхватить шарф мисс Шоу, соскользнувший с её плеч. Харриет спускалась по лестнице между мисс Мартин и мисс де Вайн, которая заметила:

— Вы — храбрая женщина.

— Почему? — улыбнулась Харриет. — Потому что привожу своих друзей сюда под перекрёстный допрос?

— Ерунда, — вмешалась декан. — Все мы вели себя красиво. Даниил всё ещё не съеден, а однажды он даже укусил льва. Между прочим, это было наитие?

— Об отсутствии музыкального слуха? Вероятно, немного больше наития, чем он пытался представить.

— Он весь вечер расставлял ловушки?

Харриет только сейчас поняла, насколько странной была вся ситуация в целом. Ещё раз она подумала о Уимзи как об опасном чужаке, а о себе, как о члене женского братства, которое со столь странным великодушием приветствовало пришедшего инквизитора. Однако она сказала:

— Если и расставлял, то он раскроет весь механизм самым любезным образом.

— После того, как жертва попадётся. Это очень утешительно.

— Это, — сказала мисс де Вайн, отбрасывая в сторону подобные поверхностные комментарии, — человек, который в состоянии подчинить себя собственным целям. Мне жаль любого, кто столкнётся с его принципами независимо от того, каковы они и есть ли они вообще.

Она отделилась от спутниц и с мрачным лицом прошла в профессорскую.

— Любопытно, — сказала Харриет. — Она говорит о Питере Уимзи точно так же, как я всегда думала о себе.

— Возможно, она признаёт в вас родственный дух.

— Или противника, достойного чтобы… — нет, я не должна этого говорить.

Здесь их догнали Питер и его спутница, и декан, присоединившись к мисс Шоу, прошла вперёд. Уимзи обратился к Харриет со слабой вопрошающей улыбкой:

— Что вас волнует?

— Питер, я чувствую себя Иудой.

— Чувствовать себя подобно Иуде — это часть работы. Боюсь, работы не для джентльмена. Может быть умоем руки как Пилат и вновь станем полностью респектабельными?

Она взяла его под руку.

— Нет, мы уже влезли в это дело. Будем падать вместе.

— Это прекрасно. Как влюблённые в фильме Штрохайма, мы пойдём и сядем на сточную трубу. — Она чувствовала под прекрасным тонким сукном кости и мышцы, очень человеческие. И подумала: «Он и я принадлежим к одному миру, а все остальные — чужаки». А затем: «Чёрт побери всё! Это — наша личная борьба, почему они должны присоединяться?» Но это было абсурдно.

— Что вы хотите, чтобы я сделала, Питер?

— Бросьте мне назад шар, если он выкатится за круг. Но не явно. Только продемонстрируйте свой разрушительный талант к тому, чтобы не отклоняться от сути и говорить правду.

— Это кажется лёгким.

— Для вас. Именно за это я вас и люблю. А разве вы не знали? Ну, сейчас мы не можем остановиться, чтобы поспорить на эту тему, — они подумают, что мы сговариваемся о чём-то.

Она выпустила его руку и вошла в комнату впереди него, почувствовав себя внезапно смущённой и потому держась несколько вызывающе. Кофе уже был на столе, и собравшиеся в профессорской столпились вокруг него, наполняя чашки. Харриет увидела, что мисс Бартон надвинулась на Питера с учтивым предложением напитков на губах, но с какой-то решимостью в глазах. В данный момент Харриет совершенно не заботило, что происходит с Питером. Он дал ей новый повод для размышлений. Она взяла кофе, закурила сигарету и удалилась с ними и этим поводом в уголок. Она часто задавалась вопросом, безотносительно чего бы то ни было, что же такое привлекло в ней Питера, что он в ней ценит и, очевидно, ценил с того первого дня, когда она стояла у скамьи подсудимых и боролась за собственную жизнь. Теперь, когда она узнала, она думала, что, по-видимому, более непривлекательное качество редко когда-либо рассматривалась в качестве основания для привязанности.

— Но лично вы не ощущаете неудобства по этому поводу, лорд Питер?

— Нет, я никак не могу рекомендовать это занятие как комфортное. Но разве ваш, мой или чей-нибудь комфорт имеет такое уж большое значение?

Мисс Бартон, вероятно, приняла это за легкомыслие, а затем Харриет узнала безжалостный голос, который говорил: «Какое имеет значение, если это причиняет боль…? Позвольте им самим бороться… Неприятно, но если он имел в виду то, что сказал, это объясняет очень многое. Это качества, которые можно узнать в самых разных обстоятельствах… Беспристрастность…, если вы когда-либо найдёте человека, которому вы понравитесь именно из-за этого, эта симпатия будет искренней». Это были мысли мисс де Вайн, которая сидела не очень далеко, а её глаза позади толстых очков смотрели на Питера с любопытством и оценивающе.

Беседы, продолжавшиеся в группах, потихоньку стали затухать и смолкли. Люди расселись. Голоса мисс Аллисон и мисс Стивенс стали слышны всем собравшимся. Они обсуждали какую-то университетскую проблему и делали это горячо и отчаянно. Они призывали мисс Берроус высказать своё мнение. Мисс Шоу повернулась к мисс Чилперик и сделала замечание о купании в Спинстер-сплэш. Мисс Чилперик ответила продуманно, даже слишком продуманно: её ответ оказался слишком продолжительным и привлёк внимание, она сбилась, засмущалась и замолкла. Мисс Лидгейт с обеспокоенным лицом слушала какую-то историю, которую миссис Гудвин рассказывала о своем маленьком мальчике, посреди её рассказа мисс Хилльярд, которая находилась в пределах слышимости, резко встала, загасила сигарету в стоящей поодаль пепельнице и медленно переместилась, как будто против своей воли, к сиденью у окна, поблизости от которого всё ещё стояла мисс Бартон. Харриет могла видеть, что её сердитый, горящий взгляд был прикован к склонённой голове Питера, а затем резко переместился и скользнул по дворику, чтобы через мгновение возвратиться к прежнему объёкту. Мисс Эдвардс, сидящая на низком стуле недалеко от Харриет и немного впереди неё, несколько по-мужски упёрлась руками в колени и наклонилась вперед — весь её вид свидетельствовал об ожидании чего-то. Мисс Пайк, всё ещё на ногах, зажигая сигарету, очевидно искала возможность привлечь внимание Питера, она казалась нетерпеливой, заинтересованной и более непринуждённой, чем большинство других. Декан, устроившаяся на пуфике, откровенно слушала разговор Питера и мисс Бартон. На самом деле слушали все, и одновременно большинство из них пыталось притворяться, что он — обычный гость, не враг и не шпион. Они пытались препятствовать тому, чтобы он стал таким же явным центром внимания, каким он уже стал центром сознания.

Директриса, сидящая на глубоком стуле около камина, никому не помогала. Один за другим всплески разговора затухли, оставив одного тенора, голос которого обычно плывёт в качестве сольного инструмента, выполняющего каденцию, когда оркестр затих:

— Казнь виновного является неприятным событием, но не настолько выводящим из равновесия, как убийство невиновных. Если вы хотите моей крови, то позвольте дать вам более подходящее оружие против меня.

Он огляделся и, обнаружив, что все, кроме мисс Пайк, сидят тихо, сделал краткую вопросительную паузу, которая была похожа на вежливость, но которую Харриет мысленно классифицировала как «хороший театр».