— Но ведь лорд Сейнт-Джордж этого не сделает?

— Я не знаю, Харриет. Почему бы и нет? Наша драма уже мертва и похоронена. Что, чёрт возьми, хорошего делается в наши дни и кем? Однако его это может заботить сильнее, чем он думает.

— А вас, Питер, это заботит?

— Мне очень легко быть озабоченным, поскольку меня не зовут, чтобы я как-то поучаствовал в этом вопросе. Я — обычный педант средних лет с замечательным талантом брать тяжёлое бремя и перекладывать его на плечи другого. Не думайте, что я завидую своему племяннику. Я предпочёл бы жить в мире и спокойно сложить свои кости в землю. Только у меня есть проклятая тяга к некоторым заплесневелым старым ценностям, которую я достаточно трусливо отрицаю, как мой тёзка из Евангелия. Я никогда не еду домой, если могу этого избежать, и я избегаю приезжать сюда, — здесь петухи кричат слишком долго и слишком громко.

— Питер, я не представляла, что вы так чувствуете. Я хотела бы увидеть ваш дом.

— Правда? Тогда в один из дней мы туда съездим. Я не собираюсь навязывать вам семью, хотя, думаю, вам понравилась бы моя мать. Но мы выберем время, когда они уедут, — все, за исключением какой-то дюжины безвредных герцогов в семейном склепе. Все забальзамированные, бедняги, чтобы выдержать до Судного дня. Типично для семейной традиции, не так ли, — вам не дадут даже сгнить.

Харриет не нашлась, что ответить. Она боролась с ним в течение пяти лет и узнала только его силу, теперь же в течение получаса он выставил все свои слабости, одну за другой. И, если откровенно, она не имела права сказать: «Почему вы не говорили мне этого раньше? — потому что знала, каков должен быть ответ. К счастью, он, казалось, и не ожидал комментариев. «О Боже! — были следующие его слова, — посмотрите, сколько  времени! Вы позволили мне болтать, а мы ни слова не сказали о вашей проблеме».

— Я была так рада забыть о ней хоть на некоторое время.

— Да, наверное, — сказал он, глубокомысленно глядя на неё. — Слушайте Харриет, разве мы не можем устроить сегодня праздник? С вас достаточно этого грязного дела. Пойдёмте со мной и для разнообразия раздражайтесь из-за моей персоны. Для вас это будет облегчением, как хороший ревматизм после зубной боли. В равной степени омерзительно, но по-другому. Я сейчас должен бежать на этот ленч, но он не продлится слишком долго. Как насчёт плоскодонки в 3 часа от Магдален-бридж?

— На реке будет ужасная толпа. Червелл сейчас не та, что была раньше, особенно в воскресенье. Напоминает выходной день в Маргите с граммофонами и купальными костюмами, когда все наталкиваются на всех.

— Не имеет значения. Давайте поедем и внесём свою лепту в лодочный бум вместе с остальным счастливым населением. Если только вы не предпочитаете умчаться со мной в автомобиле на край света. Но дорога — хуже, чем река. И если мы найдём уединённое местечко, то либо я сделаюсь совершенно невыносимым, либо мы начнём обсуждать эту проклятую проблему. На людях безопаснее.

— Очень хорошо, Питер. Сделаем так, как вам нравится.

— Тогда Магдален-бридж в три. Доверьтесь мне, я не убегаю от проблемы. Если мы не сможем найти решение вместе, мы найдем кого-то, кто сможет. Нет ни несудоходных морей, ни непригодных для жилья земель.

Он встал и протянул ей руку.

— Питер, какая вы скала! Тень огромной скалы на утомлённой земле. Мой дорогой, о чем вы думаете? В Оксфорде никто не обменивается рукопожатием!

— Слоны никогда не забывают. — Он нежно поцеловал её пальцы. — Я принес вместе с собой свою формальную космополитическую вежливость. Мой Бог, если говорить о вежливости, кажется, я опаздываю на обед. — Он схватил шапочку и мантию и исчез прежде, чем она успела подумать о том, чтобы проводить его вниз к выходу.

— Ну, так даже лучше, — решила она и, выглянув в окно, увидела, как он бежит через дворик, напоминая студента, — у него мало времени. О, а не схватил ли он мою мантию вместо своей?! Хотя, в общем, это не имеет значения. Мы приблизительно одного роста, и я довольна широкоплеча, поэтому — это одно и то же.

А затем ей вдруг показалось странным, что это одно и то же.


Харриет внутренне улыбалась, когда пошла переодеться для похода на реку. Если бы Питер был увлечён поддержанием на высоком уровне разрушающихся традиций, то он нашёл бы много возможностей сделать это, придерживаясь довоенного стандарта искусства гребли, манер и костюма. Особенно костюма. Неряшливые шорты или помятый костюм, небрежно перехваченный в талии, были современной версией моды на Червелл для мужчин, а для женщин костюм для загара и (для нежных ног) пара весёленьких цветных пляжных сандалий. Харриет посмотрела на солнце, которое сейчас было так же горячо, как и ярко. Даже ради того, чтобы потрясти Питера, она не была готова демонстрировать обгорелую спину и искусанные комарами ноги. Она оденется прилично и удобно. Декан, встретив её под буками, пристально и с преувеличенным удивлением рассмотрела её ослепительное сочетание белого полотна и выправки.

— Если бы это было двадцать лет назад, я предположила бы, что вы идёте на реку.

— Да. Рука об руку с величественным прошлым.

Декан тихо застонала.

— Боюсь, что вы будете очень бросаться в глаза. Теперь так не ходят. Вы одеты, опрятны и спокойны. И это воскресным днём! Мне стыдно за вас. Надеюсь, по крайней мере, что в пакете у вас фотографии эстрадных певцов.

— Даже этого нет, — сказала Харриет.

Фактически там был дневник скандала в Шрусбери. Она подумала, что лучше всего будет дать его Питеру, чтобы он прочёл и изучил его самостоятельно. Затем он смог бы решить, что со всем этим делать.

Она оказалась на мосту в срок, но Питер был уже на месте. Его устаревшая пунктуальность была подчеркнута присутствием мисс Флексман и другой студентки из Шрусбери, которые сидели на плоту, очевидно, ожидая эскорта, и выглядели раздражёнными и недовольными. Харриет даже развеселилась, когда Уимзи галантно забрал её пакет, подал руку и усадил её на подушки в плоскодонке, и по его лукавым глазам увидела, что он отлично понял причину её необычной покорности. «Вы предпочитаете вверх по течению или вниз?»

— Ну, вверху больше народа, но лучше дно, внизу всё хорошо до развилки, а затем приходится выбирать между толстым илом и университетской свалкой.

— Приходится выбирать из двух зол. Только скомандуйте. «Мой слух распахнут, как акулья пасть, чтоб милых уст не упустить ни слова».

— О, небо! Где вы это откопали?

— Это, не поверите, последние ужасные строки сонета Китса.[87] Правда, это юношеские потуги, но есть некоторые вещи, которых не извиняет даже молодость.

— Давайте пойдём вниз по течению. Я нуждаюсь в одиночестве, чтобы оправиться от шока.

Он вывел плоскодонку в поток и аккуратно прошёл под мостом. Затем воскликнул:

— Замечательная женщина! Вы позволили мне распушить хвост тщеславия перед этой парочкой заброшенных Ариадн. А теперь не хотите ли проявить независимость и взять шест? Я признаю, что гораздо лучше вести плоскодонку, чем плыть на плоскодонке, а предоставить любую возможность повеселиться — это девять десятых закона галантности.

— Действительно ли возможно, что вы — образец справедливости и великодушия? Но нет, вы не превзойдёте в великодушии меня. Я буду сидеть как прекрасная леди и наблюдать, как вы работаете. Хорошо наблюдать за тем, что делается хорошо.

— Если вы так говорите, я стану тщеславным и сделаю какую-нибудь глупость.

На самом деле смотреть на него было приятно, поскольку он хорошо работал шестом: движения его были лёгкими и удивительно быстрыми. Они шли с поразительной скоростью вниз по переполненной извилистой протоке, пока в узком месте выше парома не были остановлены другой плоскодонкой, которая неуклюже крутилась на середине реки и довольно опасно вытолкнула на берег несколько байдарок.

— Прежде, чем выйти на воду, — кричал Уимзи, отталкивая преступников ногой и гневно разглядывая того, кто вёл лодку (волосатого молодого человека, голого по пояс и красного, как креветка, от солнца), — следует изучить правила поведения на реке. У этих байдарок есть право прохода. А если вы не можете работать с шестом, рекомендую отправиться в тихую заводь и оставаться там, пока не поймёте, для чего Бог дал вам ноги.

Услышав это, какой-то человек средних лет, плоскодонка которого была пришвартована чуть дальше по реке, резко повернул голову и закричал звенящим голосом:

— О господи! Да это же Уимзи из Баллиола!

— Так, так, так, — сказал его светлость, оставляя в покое розовую молодежь, и останавливаясь рядом с плоскодонкой. — Пик из Брасенос, ради всего святого! Что принесло тебя сюда?

— Чёрт возьми, — удивился мистер Пик, — Да я здесь живу. Главное, как тебя сюда занесло? Ты не знаком с моей женой — лорд Питер Уимзи, — моя супруга в синем костюме для крикета, остальные — дети.

Он неопределённо махнул рукой в сторону потомства.

— О, я решил навестить старые места, — сказал Питер, когда представления были закончены. — У меня здесь племянник и всё такое. А ты чем занимаешься? Тьютор? Научный работник? Лектор?..

— О, веду семинары. Собачья жизнь, собачья жизнь. Вот это да! Много воды утекло под Фолли-бридж с тех пор, как мы встречались. Но я узнал бы твой голос где угодно. Как только я услышал высокомерный бесцеремонный тон типа «идите к чёрту», я сказал себе: «Уимзи из Баллиола». И разве я не прав?

Уимзи положил шест в лодку и сел.

— Пощади, старина, пощади! Предоставь мёртвым погребать своих мертвецов.

— А знаете, — сказал мистер Пик, обращаясь во всем и ни к кому в частности, — когда мы были здесь вместе… — это было давным-давно, ну да ладно! Если кто-нибудь приезжал с родственником из провинции или с гостями из Америки, которые спрашивали, — а они всегда спрашивают — «Что такое оксфордские манеры?», — мы всегда показывали им Уимзи из Баллиола. Он очень хорошо смотрелся между садами Сейнт-Джон и Мемориалом мучеников.