– Отлично, – заметил Томми.

– И еще я записала миссис Хендерсон и кого-то по имени Додо.

– Кто такая эта миссис Хендерсон?

– Не думаю, чтобы ты это помнил, а мне сейчас ни к чему к этому возвращаться, но это те два имени, которые упомянула эта – как ее там, ты ее знаешь, – миссис Гриффин. А вот еще одна заметка – что-то связанное с Оксфордом и Кембриджем. И еще я обнаружила кое-что в одной из старых книг.

– А при чем здесь Оксфорд и Кембридж? Ты что, имела в виду студента?

– Не уверена, что таковой вообще существовал; мне кажется, что это как-то связано со ставкой на лодочной гонке.

– Да, это больше похоже на правду, – сказал Томми. – Хотя нам это ничем не может помочь.

– Кто знает… Так вот: миссис Хендерсон жила в «Яблочной сторожке». А вот нечто, что я нашла на грязном обрывке бумаги, который обнаружила наверху. Не помню в какой книге – то ли в «Катрионе», то ли в книге под названием «Тень трона».

– Это про французскую революцию. Я читал ее, когда был еще мальчиком, – сказал Томми.

– Не понимаю, это-то тут при чем? В любом случае, я скопировала записку.

– И что же там было написано?

– Три слова, написанные карандашом. Улыбка – у-л-ы-б-к-а, затем курица – к-у-р-и-ц-а, и, наконец, Ло – Л-о[71]. Л – заглавное.

– Дай-ка подумать, – сказал Томми. – Улыбка Чеширского Кота – это первое. Второе – Хенни-Пенни, есть такая детская сказка про курицу. А вот Ло…

– Ага, – сказала Таппенс, – тоже застрял.

– «Вот те на!» Но это полная бессмыслица, – предположил Томми.

Таппенс быстро заговорила:

– В «Яблочной сторожке» жила миссис Хендерсон – я еще ее не видела, потому что она теперь живет в «Лугах». Дальше что? Миссис Гриффин, Оксфорд и Кембридж, ставка на гонках, перепись населения, Чеширский Кот, Хенни-Пенни – сказка о том, как курица добралась до Доврефелла, кажется, Ганса Андерсена. А «вот те на» она, наверное, сказала, когда туда добралась. То есть добралась в Доврефелл. Больше я здесь ничего не вижу. Кроме гонок Оксфорд – Кембридж и ставки на тотализаторе.

– Мне кажется, что со стороны мы выглядим полными дураками. Но если мы останемся ими достаточно долгое время, то из этого может что-то получиться. Например, мы сможем случайно найти дорогущий драгоценный камень, спрятанный где-то среди мусора. Примерно так же, как смогли случайно найти одну, но самую важную книгу среди всех томов наверху.

– Оксфорд и Кембридж, – задумчиво произнесла Таппенс. – О чем-то это мне напоминает. Что бы это такое могло быть?

– О Матильде?

– Нет, не о Матильде, но…

– О Любимой, – предположил Томми и улыбнулся во весь рот. – Любимая. Где я могу найти твою любовь?

– Прекрати насмехаться, обезьяна, – сказала Таппенс. – Лучше напряги мозги. Улыбка – курица – вот те на. Глупость какая-то. И тем не менее у меня такое чувство… Черт!

– Что это значит?

– Томми, у меня идея. Ну конечно!

– Что «ну конечно»?

– Ло! – сказала Таппенс. – Ло. Мне пришло это в голову из-за Улыбки. Ты улыбаешься, как Чеширский Кот. Улыбка – курица – вот те на. Ну конечно. Так это и должно быть.

– О чем ты, черт побери?

– О гонках Оксфорд – Кембридж.

– А какое отношение к этому имеет улыбка-курица-вот-те-на?

– А ты попробуй догадаться с трех раз, – предложила Таппенс.

– Да я сразу сдаюсь, поскольку не верю, что в этом может быть какой-нибудь смысл.

– А вот и есть.

– Это имеет какое-то отношение к гонкам?

– Ни к каким не гонкам, а к цвету. То есть к цветам[72].

– Что ты хочешь этим сказать, Таппенс?

– Улыбка-курица-вот-те-на. Мы все неправильно читали. Надо читать наоборот.

– Что это значит? Как ни читай, все равно никакого смысла.

– Послушай, просто возьми эти три слова и проделай с ними то же, что мы делали с посланием Александра в книге. Просто прочитай их в обратном порядке. Получается Ло-эн-грин[73].

Томми сердито нахмурился.

– Все еще не понял? – спросила Таппенс. – Конечно, Лоэнгрин. Лебедь. Опера. Ну, «Лоэнгрин»[74] Вагнера.

– Но ведь лебедей здесь никаких нет.

– Нет есть. Два фаянсовых садовых стула, которые мы нашли. Помнишь? Один был темно-синим, а другой – голубым, и кто-то… мне кажется, что это был старина Исаак, сказал: «Видите – вот это Оксфорд, а это – Кембридж».

– А потом мы расколотили Оксфорд, правильно?

– Да. Но Кембридж все еще там. Голубой. Ну как же ты не понимаешь! Лоэнгрин. Что-то было спрятано в одном из этих лебедей. Томми, нам срочно надо посмотреть на этот Кембридж. На голубой. Он все еще в Кэй-Кэй. Пойдем сходим?

– Что? В одиннадцать часов ночи? Нет.

– Хорошо, тогда сходим завтра. Тебе завтра не надо в Лондон?

– Нет.

– Значит, сходим завтра и посмотрим.

III

– Не знаю, что вы собираетесь делать с огородом, – сказал Альберт. – Я провел там однажды какое-то время, но я мало что понимаю в овощах. Кстати, ваша милость, пришел мальчик, который хочет с вами поговорить.

– Мальчик? – переспросила Таппенс. – Ты имеешь в виду такого рыжеватого?

– Нет. Другого. У которого по плечам лежат нечесаные светлые волосы. С довольно дурацким именем. Вроде как у отеля. Знаете – «Роял Кларенс»? Вот и его так же зовут. Кларенс.

– Правильно, Кларенс, но не «Роял Кларенс».

– Вы правы, – согласился Альберт. – Он ждет на пороге. Говорит, что может вам в чем-то помочь, ваша милость.

Таппенс нашла Кларенса сидящим в старом плетеном кресле на веранде или на лоджии, как кому больше понравится. Он, казалось, наслаждался поздним завтраком, состоявшим из картофельных чипсов и палочки шоколада, которую держал в руке.

– Доброе утро, ваша милость, – сказал мальчуган. – Пришел узнать, не нужна ли моя помощь.

– Ну что же, – ответила Таппенс, – помощь по саду никогда не помешает. Мне кажется, что раньше ты помогал Исааку.

– Да, время от времени. Хотя я не так уж и много умею. Как и сам Исаак. Он всегда очень много болтал, рассказывал о том, какой он хороший работник. И как хорошо было людям, которые его нанимали. Он даже говорил, что был старшим садовником у мистера Болинго. Он, знаете ли, раньше жил дальше по реке. Такой большой дом. Теперь его превратили в школу. Так вот, он говорил, что был там старшим садовником. Но моя бабушка говорит, что это все вранье от начала и до конца.

– Это не важно, – заметила Таппенс. – Знаешь, я хочу вытащить кое-какие вещи из маленькой теплицы.

– Вы имеете в виду сарай? Стеклянный сарай? Кэй-Кэй, правильно?

– Совершенно правильно, – подтвердила Таппенс. – Странно, что ты знаешь его правильное название.

– Да его всё время так называли. Все. Говорят, это по-японски. Не знаю только, правда ли.

– Хорошо, – сказала Таппенс, – тогда пошли.

Процессия состояла из Томми, Таппенс, пса Ганнибала и Альберта, который, оставив мытье посуды ради более интересного занятия, замыкал строй. Ганнибал был на седьмом небе от счастья, после того как насладился густыми запахами округи. Он опять присоединился к ним около Кэй-Кэй и с интересом принюхался.

– Привет, Ганнибал, – сказала Таппенс. – Тоже хочешь нам помочь? Ну, расскажи нам что-нибудь.

– А что это за порода? – спросил Кларенс. – Кто-то говорил мне, что такие собаки охотятся на крыс. Это правда?

– Абсолютная правда, – ответил Томми. – Он у нас манчестерский терьер, классического окраса – черный с рыжими подпалинами.

Ганнибал, понимая, что речь идет именно о нем, повернул голову, потянулся и с энтузиазмом замахал хвостом. А затем с гордым видом уселся на землю.

– Он кусачий? – уточнил Кларенс. – Все так говорят.

– Он очень хорошая охранная собака, – пояснила Таппенс. – Он меня охраняет.

– Да, – вмешался в разговор Томми. – И когда меня нет, то Ганнибал становится твоим защитником.

– Почтальон рассказывал, что четыре дня назад тот его чуть не искусал.

– Почтальоны собакам никогда не нравились, – заметила Таппенс. – А ты не знаешь, где ключ от двери?

– Знаю, – ответил Кларенс. – Он висит в сарае. В том, где хранятся цветочные горшки.

Он убежал и вскоре вернулся с одним, когда-то очень ржавым, а нынче более-менее смазанным ключом.

– Наверное, Исаак смазывал этот ключ, – сказал он.

– Да, раньше его практически нельзя было повернуть, – согласилась Таппенс.

Дверь открылась.

Фаянсовый табурет Кембридж, вокруг которого извивался лебедь, выглядел совсем неплохо. По-видимому, Исаак оттер и вымыл его в предвкушении того дня, когда погода позволит установить его на веранде.

– Здесь еще должен быть синий, – сказал Кларенс. – Обычно Исаак называл их Оксфорд и Кембридж.

– Правда?

– Ну да. Оксфорд был синим, а Кембридж – голубым.

– Да, почти как лодочные команды.

– Кстати, с этой лошадью-качалкой что-то случилось, правда? Вокруг нее масса какого-то мусора.

– Правильно.

– Смешное имя Матильда, правда?

– Да. Она перенесла операцию, – объяснила Таппенс.

Почему-то это показалось Кларенсу очень забавным. Мальчуган рассмеялся.

– Мою двоюродную тетю Эдит тоже оперировали, – сказал он. – Вырезали у нее что-то внутри, и она поправилась. – В голосе его послышалось разочарование.