Агата Кристи - Врата судьбы

Какое-то время Таппенс рассматривала все это богатство, время от времени беря что-то в руки и ожидая, пока закончится обсуждение фотографий, полученных с помощью какой-то камеры. Наконец они были окончательно раскритикованы, и по ним были даны определенные рекомендации.

Пожилая женщина с седыми волосами и тусклыми глазами занималась обычными покупателями. Довольно высокий молодой человек с длинными вьющимися волосами и торчащей бородкой был здесь, по-видимому, главной фигурой. Он подошел к Таппенс и вопросительно посмотрел на нее.

– Чем я могу вам помочь?

– Знаете, – ответила Таппенс, – я бы хотела узнать про альбомы. Фотоальбомы, знаете ли.

– А, это те, в которые вклеиваются фотографии? У нас есть парочка, но в наши дни их не так легко найти. Люди сейчас больше предпочитают прозрачные файлы.

– Я понимаю, – сказала Таппенс, – но, понимаете, я их собираю. Я собираю старые альбомы. Похожие вот на этот.

И она с видом заправского фокусника достала свой альбом.

– Видно, что он очень старый, да? – заметил мистер Дюрранс. – Никак не моложе пятидесяти лет. В те времена их выпускалось действительно много, согласны? У каждого был свой альбом.

– Были еще и именинные альбомы, – добавила Таппенс.

– Именинные альбомы?.. Ах да, помню, мне про них что-то говорили. У моей бабушки был именинный альбом. И люди должны были записывать в него свои имена. А у нас здесь есть поздравительные открытки «С днем рождения», но покупают их не очень охотно. Больше всякие валентинки и рождественские.

– Так вот, нет ли у вас старых альбомов? Знаете, таких, которые больше никому не нужны, но могут заинтересовать меня как коллекционера… Мне – чем больше, тем лучше.

– Действительно, в наши дни каждый что-то коллекционирует, – сказал Дюрранс. – Вы даже представить себе не можете, какие бывают коллекции. Не думаю, чтобы у меня были такие старые, как этот, но я посмотрю…

Он зашел за прилавок и, открыв дверь шкафа, произнес:

– Здесь лежит масса всякой ерунды. Я все собираюсь с ней разобраться, но не знаю, смогу ли ее как-то пристроить. Масса свадебных фотографий – но они важны только в день свадьбы. Мало кто возвращается и смотрит на фотографии давно прошедших свадеб.

– Вы хотите сказать, что никто не приходит к вам и не говорит: «Мои бабушка с дедушкой поженились здесь; интересно, не осталось ли у вас их свадебных фотографий»?

– Не помню, чтобы меня кто-то об этом спрашивал, – ответил Дюрранс. – Хотя – кто знает… Иногда спрашивают о совершенно удивительных вещах. Например, кто-то приходит и начинает выяснять, сохранился ли у меня негатив фотографии его ребенка. Вы же сами знаете, какими бывают матери. Всем хочется иметь фото своих детей в младенческом возрасте, хотя фото, по большей части, получаются просто ужасными. А иногда у нас даже появляется полиция. Знаете, когда им надо кого-то идентифицировать. Кого-то, кто жил здесь мальчиком, и они хотят знать, как он выглядит, или лучше сказать, как выглядел в те времена. И не похож ли он на человека, которого они разыскивают, потому что он обвиняется в убийстве или мошенничестве. Должен сказать, что это вносит некоторое разнообразие в нашу жизнь. – Лицо Дюрранса осветила счастливая улыбка.

– Вижу, что вы любите преступления, – заметила Таппенс.

– Знаете, о них приходится читать почти каждый день: «почему этот мужчина шесть месяцев назад убил свою жену» и тому подобное. Я хочу сказать, что это довольно интересно. Поскольку потом выясняется: некоторые считают, что она все еще жива. А другие говорят, что он где-то зарыл ее, и никто не может найти где… Всякие такие истории. И в этом случае фото может оказаться полезным.

– Наверное, – согласилась Таппенс, чувствуя, что хотя у нее установились добрые отношения с мистером Дюррансом, пользы от этого никакой. – Не думаю, что у вас есть фотографии некоей женщины по имени Мэри Джордан? Или что-то в этом роде. Это было очень давно. Лет шестьдесят назад. Мне кажется, она умерла здесь.

– Ну, это было задолго до меня, – заметил Дюрранс. – Мой отец хранил довольно много фотографий. Знаете, он был один из, как их иногда называют, старьевщиков. Никогда ничего не выбрасывал. И мог узнать любого, с кем когда-либо встречался, особенно если с этим человеком была связана какая-то история. Мэри Джордан… Кажется, я что-то о ней слышал. Что-то связанное с флотом и подводными лодками. Говорят, что она была шпионкой, правильно? И что она была наполовину иностранка. Мать у нее была то ли русская, то ли немка, а может быть, и вовсе японка…

– Вроде этого. Так у вас не осталось ее фотографий?

– Не думаю. Я поищу, когда у меня будет время. Дам вам знать, если что-то найду. А вы, случайно, не писательница? – спросил он с надеждой в голосе.

– Знаете, – ответила Таппенс, – я не занимаюсь этим постоянно, но подумываю о том, чтобы написать небольшую книжку. Хочу описать в ней разные события, начиная с тех, что случились сто лет назад и до наших дней. Все любопытное, что здесь происходило, включая преступления и разные приключения. Поэтому и интересуюсь старыми фотографиями, которые могут отлично украсить такое издание.

– Обещаю сделать все, чтобы вам помочь. Ваша работа, должно быть, очень интересная. Хочу сказать, что ей, должно быть, интересно заниматься.

– А еще здесь жила семья Паркинсон, – продолжила Таппенс, – и жили они в нашем доме.

– А, так вы из этого дома на холме, не так ли? То ли из «Лавров», то ли из «Катманду»… не помню, как он теперь называется. А когда-то его называли «Ласточкиным гнездом», правильно? Только не могу понять почему.

– Думаю, что под крышей было много ласточкиных гнезд, – предположила Таппенс. – Они и сейчас там есть.

– Может быть, вы и правы, но мне кажется, что для дома это странное название.

Почувствовав, что отношения успешно установлены, и не рассчитывая на то, что с этого будет какой-то прок, Таппенс купила несколько открыток и листов писчей бумаги с цветочным орнаментом. Затем попрощалась с мистером Дюррансом, дошла до своих ворот и стала подниматься по подъездной аллее. Дойдя до дома, обошла его сбоку, чтобы еще раз взглянуть на Кэй-Кэй. Почти подойдя к двери, она внезапно остановилась, а потом продолжила свой путь. Ей показалось, что рядом с дверью лежит куча старого тряпья. Наверное, они вытащили его из Матильды, да так и не удосужились осмотреть, подумала Таппенс.

Она ускорила шаги и почти перешла на бег, но, подойдя к двери совсем близко, остановилась как вкопанная. Это не было просто кучей старого тряпья. Одежда была достаточно старой, так же как и тело, которое было в нее одето. Таппенс наклонилась над ним, а потом выпрямилась, опершись о дверь.

– Исаак! – воскликнула она. – Бедняга Исаак. Мне кажется… мне кажется, что он мертв.

На ее крик из дома кто-то появился и теперь шел в ее направлении.

– Альберт, Альберт! Случилось ужасное. Исаак, старина Исаак, – он лежит совсем мертвый, и мне кажется… я думаю, что его кто-то убил.

Сначала были представлены результаты медицинской экспертизы. Потом дали свои показания двое прохожих. Потом опросили членов семьи относительно состояния здоровья убитого и наличия у него врагов (к ним можно было отнести двух подростков, которых он время от времени гонял). Подростков попросили помочь полиции, подтвердив, таким образом, их невиновность. Выступили также работодатели убитого, включая самых последних – миссис Пруденс Бересфорд и ее мужа мистера Томаса Бересфорда. Все необходимое было сделано, после чего был вынесен вердикт: «Намеренное убийство, совершенное неизвестным или неизвестными».

Таппенс вышла из помещения, где проходило расследование, и Томми обнял ее, пока они проходили мимо группы людей, стоявших снаружи.

– Ты молодец, Таппенс, – похвалил он ее, когда они прошли через свои ворота и направились к дому. – Держалась прекрасно, гораздо лучше, чем многие остальные. Говорила четко, и тебя было хорошо слышно. Мне показалось, что коронер[58] тобой очень доволен.

– А мне не нужно, чтобы кто-то был мной доволен, – ответила Таппенс. – Мне совсем не нравится, что старому Исааку заехали по голове и убили его.

– Наверное, кто-то что-то имел против него, – предположил Томми.

– С какой стати?

– Не знаю.

– И я тоже не знаю. Но меня интересует, не имеет ли это какое-то отношение к нам.

– Ты хочешь сказать… А что ты хочешь сказать этим, Таппенс?

– Ты все прекрасно понимаешь, – сказала миссис Бересфорд. – Это все… все это место. Наш дом. Наш милый новый дом. Сад и все остальное. Как будто… как будто это место не про нас. А ведь мы считали обратное.

– Я и сейчас так считаю, – заметил Томми.

– Ну да, – согласилась Таппенс. – Я думаю, что у тебя еще сохранилась надежда, в отличие от меня. А я никак не отделаюсь от неприятного чувства, что с этим домом что-то не так.

– Только не надо это произносить, – сказал Томми.

– Произносить что? – поинтересовалась Таппенс.

– Эти два слова.

Таппенс приблизилась к мужу, понизила голос и произнесла ему почти в ухо:

– Мэри Джордан?

– Ну да. Именно о ней я и подумал.

– Думаю, что я тоже. Но, хочу спросить, какое отношение все это имеет к сегодняшнему дню? При чем здесь это прошлое? – настаивала миссис Бересфорд. – Оно не может иметь никакого отношения к настоящему.

– Ты хочешь сказать, что прошлое не имеет никакого отношения к настоящему? – переспросил Томми. – Но это же не так. Имеет, и иногда совсем не таким образом, как это может показаться с первого раза. Я хочу сказать, что иногда мы даже не предполагаем, что может произойти.