Агата Кристи - Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

— Хелен Кеннеди плыла в Индию, чтобы выйти за меня замуж, — сказал Уолтер Фейн. — Но передумала. А по дороге домой познакомилась с вашим отцом.

Все это было произнесено самым невозмутимым тоном, без всякого выражения, и Гвенде снова почудилось, что перед ней дом со спущенными шторами.

— О, простите меня, — сказала она. — Как неловко с моей стороны!

Уолтер Фейн улыбнулся своей приятной неторопливой улыбкой. Шторы, как показалось Гвенде, приподнялись.

— С тех пор прошло уже лет девятнадцать, а то и двадцать, миссис Рид, — сказал он. — Все наши тогдашние трагедии теперь мало что значат — ребячество, и только… А вы, стало быть, та самая малышка, дочка Хэллидея? Вы ведь знаете, что ваш отец и Хелен одно время жили в Дилмуте?

— Знаю, — сказала Гвенда. — Поэтому мы с мужем сюда и приехали. Понятно, что от детства у меня остались только самые смутные воспоминания. Но когда пришло время определяться, в каких краях осесть, я первым делом направилась в Дилмут — хотелось собственными глазами увидеть, каков он на самом деле. А как увидела, тут же решила: хочу жить только здесь и нигде больше. И представьте, какая удача! Нам попадается тот самый дом, в котором моя семья жила много лет назад.

— Да, дом тот самый, — подтвердил Уолтер Фейн и снова улыбнулся своей приятной улыбкой. — Вы, миссис Рид, само собой, меня не помните, но, должен вам сказать, я даже как-то возил вас на закорках.

— Да? — Гвенда рассмеялась. — Так вы были другом нашей семьи? Не стану притворяться: естественно, я вас не помню. Ведь мне и было-то всего года два с половиной — три, не больше. Вы, наверное, приезжали тогда в отпуск из Индии?

— Нет, с Индией к тому времени уже было покончено. Я, правда, собирался стать чайным плантатором, да сразу и передумал… Индия оказалась не по мне. Видно, мне на роду написано быть заурядным провинциальным адвокатом, идти по стопам отца. Все положенные экзамены я сдал еще до отъезда, так что, вернувшись, направился прямо в отцовскую контору. — Помедлив, он добавил: — Так всю жизнь здесь и прозябаю.

Он еще немного помолчал и добавил совсем тихо:

— Да, всю жизнь.

Ну, восемнадцать лет это не так уж много, подумала Гвенда.

На прощанье он протянул ей руку и уже совсем другим, не адвокатским голосом сказал:

— Так выходит, мы с вами старинные друзья? Заезжайте как-нибудь с мужем к нам на чай. Я поговорю с матушкой, она непременно пришлет вам приглашение. Ну, а пока до четверга, до одиннадцати?

Спускаясь по лестнице, Гвенда заметила в углу под потолком большущую паутину. В самой ее середине сидел белесый, какой-то неубедительный с виду паук. Совсем не похож на настоящего паука, подумала Гвенда. Настоящий — это жирный плотоядный пожиратель мух, а этот — так, тень паука. Вроде Уолтера Фейна.

Джайлз встречал жену на набережной.

— Ну что?

Гвенда сразу выложила самое главное.

— Он тогда уже вернулся из Индии. Был здесь, в Дилмуте, — даже возил меня на закорках. Но чтобы такой Фейн кого-то убил — нет, невозможно. Слишком тихий и спокойный. Очень симпатичный, но… знаешь… вот помнишь, вроде бы был он на вечеринке, а когда ушел, никто и не заметил. Наверное, он всегда был примерный сын и вообще имел множество достоинств, но с точки зрения женщины — ужасно скучный. Ясно, почему с Хелен у него не заладилось. Муж, безусловно, из него вышел бы надежный и удобный, да только кому он, такой, нужен?

— Бедняга, — констатировал Джайлз. — А он, наверное, по ней с ума сходил?

— Кто его знает? По-моему, не очень. Во всяком случае, на роль злодея-убийцы он вряд ли сгодился бы. По-моему, убийца должен быть совсем другим.

— А много ли ты знаешь об убийцах, душа моя?

— Нет, конечно, но…

— Вспомни тихоню Лиззи Борден… Хотя суд присяжных ее оправдал. А Уоллис[245] — такой благонравный паинька, а признали его виновным в убийстве собственной жены… А Армстронг[246] — все столько лет читали его порядочным человеком… Нет, не думаю, что в убийцах непременно должно быть что-то такое особенное.

— Все равно не могу поверить, чтобы Уолтер Фейн… — Гвенда вдруг запнулась.

— Что — Фейн?

— Так, ничего.

Ей вспомнилось, как она произнесла вслух старое название дома и как Уолтер Фейн, протирая стекла пенсне, смотрел перед собой каким-то странным, невидящим взглядом.

— А может, он и сходил по ней с ума, — неуверенно сказала она.

В маленькой гостиной миссис Маунтфорд было по-настоящему уютно. Посреди комнаты стоял круглый стол, покрытый скатертью, и несколько стареньких кресел. Диван у стены имел отпугивающе-спартанский вид, однако на поверку оказался мягким и пружинистым. На камине, как полагается, фарфоровые собачки и прочие безделушки, тут же красовалось цветное изображение принцесс Элизабет и Маргарет Роуз, в рамочке. На соседней стене висел портрет Его величества в морской форме, а также фотография самого мистера Маунтфорда в окружении других пекарей и кондитеров. Была здесь и картинка, выложенная из ракушек, и акварель, на которой сверкало неправдоподобной зеленью море у берегов Капри. Было множество и других вещей — ни одна из которых не претендовала на особую красоту или изысканность, но все они вместе создавали ту непритязательно-праздничную обстановку, в которой всегда приятно провести свободную минутку.

Миссис Маунтфорд, урожденная Паже, была маленькая и пухленькая, в темных ее волосах кое-где просвечивала седина. Сестра ее, Эдит Паже, также была темноволосая, но при этом высокая, худощавая и без единой сединки, хотя на вид ей казалось никак не меньше пятидесяти.

— Надо же! — не могла она успокоиться. — Малышка мисс Гвенни! Простите меня, мэм, что я так говорю — все никак опомниться не могу. Вы, бывало, ко мне на кухню прибегали — уж такая славненькая, просто слов нет! «Зюзюки», — говорили, — «зюзюки», — это у вас были «изюмки». Почему «зюзюки» — кто его знает. Но уж без изюма вы из кухни ни за что не хотели уходить, так что я давала вам понемножечку. Следила, понятно, чтобы без косточек.

Гвенда снова и снова вглядывалась в свою собеседницу.

Румяные щеки, темные глаза… Может, мелькнет в памяти хоть что-нибудь? Но ничего, как назло, не мелькало. Что поделаешь, память — вещь своевольная.

— Так хочется хоть что-то вспомнить, — призналась она.

— И-и, где ж вам помнить, вы и были-то еще совсем крохотулечка… Нынче никто не хочет идти в семьи с детьми. Не понимаю я этого! По мне, когда дети в доме, тогда в доме и жизнь. Правда, с кормежкой в детской всегда много возни. Но и тут, если хотите знать, мэм, чаще не детишки виной, а их няни. Вечно-то они капризничают: то поднос им не такой, то одно подай, то другое. Вы Лейни-то помните, мисс Гвенни? То есть, я хотела сказать, миссис Рид?

— Леони? Так звали мою няню?

— Ну да, я же и говорю, Лейни. Швейцарка она была. По английски еле-еле говорила, а обидчивая, куда там! Чуть Лили ей слово поперек скажет, она и в слезы. Лили — это наша горничная. Лили Эббот. Совсем еще девчонка была, пигалица, а бойкая — просто сил нет. С вами, мисс Гвенни, очень любила в игры разные играть. Отведет на лестницу и ну кувыркаться через перила.

Лестница, перила…

Гвенда невольно вздрогнула и тут же, неожиданно для себя самой, сказала:

— Я помню Лили. Это ведь она коту на шею бант привязала?

— Надо же, вспомнили! — всплеснула руками Эдит Паже. — Как раз на ваш день рожденья дело было. Лили как уперлась: привяжу, дескать, Томасу бант, и все тут! Сняла ленточку с конфетной коробки — и бедняге на шею нацепила. Томас тогда чуть с ума не сошел. Выскочил ошалелый в сад и терся об кусты какие попало, пока ленту эту несчастную с себя не содрал. Кошки, они таких шуток не любят.

— Он был черный с белым, да?

— Верно. Бедняга Томми!.. А как он мышей ловил! Страсть какой был мышелов. — Эдит Паже умолкла и смущенно кашлянула. — Простите, мэм, что я тараторю без умолку. Просто все сразу как нахлынуло… Вы ведь хотели меня что-то спросить?

— Ничего, мне нравится, когда вы говорите о прошлом, — уверила ее Гвенда. — Я же за этим и пришла. Понимаете, я воспитывалась у своих родственников в Новой Зеландии, а они ничего не могли мне рассказать о моем отце… тем более о мачехе. Она ведь была хорошая, да?

— И любила вас как родную, право. И на пляж с собой таскала, и в сад выводила поиграть. Да что говорить, она и сама-то была еще молоденькая, девочка совсем. По-моему, ей эти игры не меньше вашего нравились. И то сказать, она ведь в детстве не наигралась. Брат у нее был доктор Кеннеди, так ведь он ее гораздо старше, уткнется в свои книжки и сидит. Так что ей, когда она домой на каникулы приезжала, приходилось одной играть…

Мисс Марпл, сидевшая на диване у стены, негромко спросила:

— Вы, наверное, всю жизнь живете в Дилмуте?

— Да, мадам, всю жизнь. У отца моего была ферма на ближних холмах — а сыновей не было, и как он умер, мать одна с хозяйством не управлялась, продала. А на те деньги купила маленький галантерейный магазинчик в конце торговой улицы… Так с тех пор тут и живу.

— И, наверное, все обо всех знаете?

— Ну, раньше-то весь Дилмут был не больше деревни. Хотя летом, сколько я помню, всегда бывало много приезжих. Но приезжали к нам все больше люди тихие, приличные — не то что нынешние, курортники залетные. Целыми семьями прибывали, и останавливались каждый год в одних и тех же комнатах.

— Вы, наверное, и Хелен Кеннеди знали еще до того, как она вышла за Хэллидея? — спросил Джайлз.

— Знала, что есть такая, может, и видела когда мельком. Но по-настоящему узнала, только когда служить к ней пошла.

— А она вам нравилась, — заметила мисс Марпл.