«Купила дом Целую Гвенда»

«Пусть немного подергается, — сказала она себе. — И пусть знает, что я здесь даром времени не теряю».

Глава 2

Обои

К исходу месяца Гвенда уже въехала в «Холмы» и занялась меблировкой дома. Перевезенная из хранилища антикварная мебель — наследство Джайлза от тетушки — оказалась прекрасно сохранившимся образчиком викторианской эпохи. Правда, парочку очень уж громоздких шкафов пришлось продать, зато все остальное идеально вписалось в интерьер и превосходно гармонировало с домом. В гостиной появились веселенькие столики из папье-маше, инкрустированные перламутром и расписанные розочками и средневековыми замками, рядом стол для рукоделия, снабженный шелковым подвесным мешком для шитья, здесь же обосновались бюро и придиванный столик — и то и другое красного дерева.

Так называемые «легкие» кресла[207] Гвенда безжалостно выдворила в спальни второго этажа, а для них с Джайлзом купила два глубоких, как колодцы, мягких кресла, которые водрузила по обе стороны от камина. Большой честерфилдский диван[208] удачно поместился возле стеклянных дверей. На занавески она подыскала ситец со старомодным рисунком: по бледно-голубому полю розы в строгих классических вазах, на ветвях желтенькие птички. После чего, оглядев еще раз гостиную, сказала себе: да, вот теперь то, что надо.

Впрочем, до обустроенности было далеко — ремонт-то ведь еще продолжался. Поначалу Гвенда собиралась — пока не уйдут рабочие — пожить в отеле, но потом поняла: пока она не переедет в дом и не начнет самолично за всем присматривать, нечего и рассчитывать на скорое окончание работ.

Наконец, кухня была оборудована всем необходимым, ванные тоже были закончены — в общих чертах… Остальное Гвенда решила отложить на потом. Ей нужно было время, чтобы сжиться со своим новым домом и продумать цветовую гамму для каждой из спален. Дом, в сущности, был в очень приличном состоянии, и не было решительно никакой необходимости делать все сразу.

На кухне обосновалась теперь некая миссис Кокер, которая смотрела на Гвенду свысока и выказывала явное недовольство ее чрезмерно демократичным обращением. Впрочем, поставив новую хозяйку на место, она готова была сменить гнев на милость. Сегодня утром, например, не успела Гвенда потянуться и сесть в постели, как миссис Кокер водрузила ей на колени поднос с завтраком.

— В отсутствие супруга леди отдает предпочтение завтраку в постели, — непререкаемым тоном объявила она, и Гвенде оставалось только подчиниться этой сугубо английской, по всей видимости, традиции.

— Омлет, — сообщила миссис Кокер, имея в виду яичницу. — Вы вчера говорили что-то насчет копченой пикши — так вот, я полагаю, вы не собираетесь кушать ее в спальне? От нее остается запах. Так что из пикши я вам приготовлю пюре и подам на ужин с гренками.

— Да, спасибо, миссис Кокер.

Миссис Кокер милостиво улыбнулась и направилась к двери. Спала Гвенда пока что не в общей семейной спальне — подождет до Джайлза, решила она, — а в круглой спаленке с эркером, что в конце коридора. Здесь она чувствовала себя по-настоящему хозяйкой, здесь ей было хорошо.

Вот и сейчас, окинув взглядом свои владения, она не удержалась и воскликнула:

— Как же мне здесь нравится!

Миссис Кокер снисходительно обернулась.

— Да, мадам, комнатка очень милая, хотя и маленькая. Судя по решеткам на окнах, я бы сказала, что когда-то тут была детская.

— Да?.. Мне это не приходило в голову. Наверное, вы правы.

— Ну что ж, — произнесла миссис Кокер не без значительности и удалилась. Кто знает, красноречиво говорил ее тон, вот появится в доме мужчина, тогда, глядишь, и придет в голову.

Зарозовевшая Гвенда еще раз оглядела комнату. Детская? Да, из нее должна получиться отличная детская. Мысленно Гвенда тут же принялась ее обставлять. Вот там, у стены, будет настоящий большой кукольный дом, рядом шкафчики для игрушек. И чтобы в камине весело трещали поленья, а перед камином обязательно оградка — на ней, кстати, удобно сушить детские вещи. Только соскрести эту ужасную горчицу со стен! И нужно подобрать обои — что-нибудь яркое, веселенькое. Скажем, букетики маков — букетики васильков, маки — васильки… Да, они сюда подойдут. Надо будет поискать что-нибудь такое.

Мебели много не нужно, в комнате и так два стенных шкафа. Правда, один из них, тот, что ближе к окну, заперт, а ключа нет. Ключ, наверное, потерялся когда-то давным-давно, потому что дверца закрашена горчицей заодно со стенами. Нужно договориться, чтобы рабочие вскрыли, пока они еще здесь, — все равно ведь надо куда-то вешать одежду.

С каждым днем Гвенда все больше чувствовала, что «Холмы» — ее дом. Внизу под окном послышалось знакомое покашливание, и она заторопилась. Фостер, приходящий садовник — не всегда, впрочем, приходивший, — явился-таки сегодня вовремя.

Проглотив остатки завтрака и наскоро умывшись, Гвенда натянула на себя твидовую юбку со свитерком и сбежала вниз. Фостер работал напротив двери гостиной. Это было первое, что потребовала от него Гвенда: спуск на лужайку должен быть именно здесь. Фостер поначалу упирался как мог, доказывал, что «Так ведь и форзицию придется пустить под топор, и телу[209], да и сирень туда же», — но Гвенда была непреклонна, так что в конце концов он и сам признал, что идея не лишена здравого смысла.

Сегодня он встретил молодую хозяйку хитроватой ухмылкой.

— Я гляжу, мисс, — он упорно называл ее «мисс», — вы тут решили устроить все по-старому, а?

— Почему по-старому? — не поняла Гвенда.

Фостер звякнул острием лопаты по каменистому склону.

— Вот, наткнулся сегодня на ступеньки — и знаете, где? На том самом месте, что вы велели расчистить, вот где! Туточки они, значит, всегда и были. Кому-то, знать, помешали, так их землицей присыпали и кустами засадили.

— И совершенно напрасно, — заметила Гвенда. — Из-за этого теперь из гостиной ни лужайки, ни моря не видно. Должен же из окна открываться хоть какой-то вид!

Насчет «вида» Фостер ничего определенного сказать не мог, но в целом он, хоть и продолжал ворчать для порядка, явно смирился с хозяйским решением.

— Я что, я же не говорю, что так хуже. Будет хоть вид какой-то. Да и темно, поди, в гостиной из-за этакой заросли… А все-таки жалко — вон ведь кустищи какие вымахали! Форзиция — одно загляденье, сроду такой красавицы не видал… Ну, сирень еще так-сяк, но эта, гела, — она ведь денег стоит! И пересадить их не пересадишь — большие уже…

— Да, жаль, конечно… Но все равно так гораздо, гораздо лучше.

— Ну… — Фостер поскреб в затылке. — Может, оно и так, кто знает?

— Я знаю, — убежденно ответила ему Гвенда и вдруг спросила: — А кто был прежний владелец дома, до Хенгрейвов? Они ведь прожили в «Холмах» не очень долго?

— Это точно, лет шесть всего — и прижиться-то толком не успели. А до них кто? Сестры Элворти, вот кто. Все четверо незамужние, и все богомолки. Они, правда, Богу молились на свой лад, Высокую церковь не признавали[210]. Одно слово — миссионерки, все бы им язычников обращать. Помню, одно время в доме даже какой-то попик обретался, весь такой в черном… Был у них еще брат — младший, кажется, — но того было не видно и не слышно, сестрицы его совсем заклевали… До них? Дайте-ка вспомнить… Ага, а до них была миссис Финдейсон. Вот та хозяйка так хозяйка бы — ла, люди ее уважали. Я когда родился — она уже тут жила.

— И умерла тоже тут?

— Да нет, умерла то ли в Египте, то ли еще где, — но хоронить все равно домой привезли, так что лежит она, царство ей небесное, на нашем кладбище… Во-о-он ту большую магнолию[211] видите? Это как раз она посадила. И ракитничек вон тот — его еще «золотым дождичком»[212] зовут, и ту пяти… пятиспору[213]. В общем, очень она всякий такой мудреный куст любила.

— Новых-то домов тогда еще и в помине не было, — продолжал Фостер. — Жили по-простому — ни тебе кино, ни магазинов новомодных… Это теперь их развелось ступить некуда, все дома вон вывесками пообвешали… — Тон садовника выдавал извечную стариковскую неприязнь ко всему новому. — Перемены, перемены… — Он презрительно фыркнул. — Сплошные перемены кругом!

— Должен же мир когда-то меняться, — резонно возразила Гвенда. — И в конце концов, появляется же и много хорошего.

— Не знаю, не знаю. По мне, так ничего в них нет хорошего, в этих ваших переменах. — Он махнул рукой в сторону соседнего дома, белеющего в просветах живой изгороди. — Взять хоть этот дом. Раньше тут была лечебница — все рядышком, все удобно. А потом кому-то, видите ли, понадобилось строить большую больницу аж в миле от города. Хочешь проведать больного — топай пешком минут двадцать, или плати три пенса, если автобусом. — Он опять махнул рукой. А здесь теперь школа для девочек, и кому она только нужна. Десять лет как стоит. И меняют, и меняют все без конца… Теперь ведь как делают? Купят дом, лет десять, от силы двенадцать в нем поживут — и поминай как звали. Все мельтешат, суетятся… А чего суетиться? В этаких торопях и куста по-человечески не вырастишь.

Гвенда любовно взглянула на магнолию.

— Миссис Финдейсон не суетилась, — заметила она.

— Это да. Хорошая была женщина. Приехала сюда, как только замуж вышла. Детей тут вырастила, всех переженила, замуж повыдавала. Мужа похоронила. Внучата к ней на лето каждый год съезжались… Вот так-то! — Фостер одобрительно крякнул. — А отошла, уж когда ей было под восемьдесят, — закончил он.

Гвенда, улыбаясь, ушла.

В доме она сначала переговорила с рабочими, потом вернулась в гостиную, села за стол и занялась корреспонденцией. Одно из писем, требующих ответа, было от лондонских родственников Джайлза: они писали, что живут в Челси[214]в собственном доме, поэтому, когда Гвенда выберется наконец в Лондон, пусть непременно остановится у них.