Полагаю, Нортон нашел в ней чрезвычайно удобное орудие для воплощения в жизнь своих замыслов.

Если хорошенько подумать, то стратегия Барбары Франклин была видна как на ладони, взять хотя бы ее попытки продемонстрировать глубокую любовь к мужу. Здесь она, однако, несколько переигрывает, постоянно говоря, что хотела бы „покончить со всем этим“, чтобы не висеть камнем на его шее.

А потом вдруг на нее нападает страх: она опасается, что Франклин станет экспериментировать на себе самом.

Все это должно было просто броситься нам в глаза, Гастингс! Она ведь готовила нас к смерти Джона Франклина от отравления физостигмином. Конечно, не должно было возникнуть и подозрений в том, что его пытались отравить. О нет! Смерть его должна была стать результатом научного опыта. Он принимает по его мнению безвредный алкалоид, но тот, тем не менее, оказывается смертоносным.

Единственное, что могло насторожить, так это несколько ускоренное развитие событий. Вы рассказывали мне, что ей очень не понравилось, как сестра Крейвен гадала по руке Бойду Каррингтону. Сестра Крейвен — привлекательная молодая женщина с наметанным глазом в отношении мужского пола. Сначала она пыталась завладеть вниманием доктора Франклина, но безуспешно. (Отсюда ее неприязнь к Джудит.) Она ведет интрижку с Аллертоном, но на него почти никакой надежды, поэтому она неизбежно должна была заинтересоваться богатым и все еще авантажным сэром Уильямом — а сэр Уильям совсем не против женского внимания и уже заприметил молодую, миловидную девицу.

Барбара Франклин не на шутку перепугалась и решила действовать незамедлительно. Чем скорее она станет трогательной, очаровательной и не слишком безутешной вдовушкой — тем лучше.

Итак, утром она терроризирует всех своим недомоганием, а вечером устраивает вечеринку. А знаете, топ ami, я уважаю растение под названием калабарский боб. На этот раз оно сработало как надо. Оно пощадило невиновного и убило виноватую.

Миссис Франклин попросила всех подняться к ней в комнату. Хлопотливо и очень картинно, она готовит кофе. Из ваших слов я понял, что рядом с ней стояла ее собственная чашка, а чашка мужа — на другой стороне вертящегося столика, там, где сидел Франклин.

Когда начался звездопад и все вышли на балкон, в комнате оставались только вы, мой друг, со своим кроссвордом и воспоминаниями о прошлом. Стараясь не поддаться нахлынувшим эмоциям, вы развернули столик к себе с намерением поискать в томике Шекспира нужную цитату.

В результате, когда все вернулись, миссис Франклин выпила кофе с полным набором алкалоидов калабарского боба, который был предназначен ее мужу, а Джон Франклин угостился чашечкой чудесного чистого кофе, который миссис Франклин приготовила для себя.

Вы поймете, Гастингс, если задумаетесь, что, хотя я представлял себе ход событий, я видел только единственный способ решить проблему. Я не мог доказать, что миссис Франклин хотела отравить мужа. А это значит, что если бы ее смерть приписали не самоубийству, тень подозрения неминуемо пала бы на Франклина или Джудит. На двух людей, которые абсолютно ни в чем не повинны. Поэтому я сделал то, на что имел полное право: совершенно неубедительные реплики миссис Франклин насчет желания свести счеты с жизнью я постарался представить как можно более достоверными.

Я имел на это право, так как был единственным человеком, кто мог убедить присяжных. Мое суждение было авторитетным и веским: я человек опытный в делах, связанных с убийствами, и если я убежден, что в данном случае имело место самоубийство, то так оно и есть.

Вы были неприятно удивлены, я это заметил, и не очень довольны моими показаниями. К счастью, вы даже не задумывались тогда, откуда может грозить вам и Джудит настоящая опасность.

Но теперь, когда меня больше нет, не воспрянет ли ядовитая змея подозрения из глубин вашего сознания: „А что если это Джудит?..“ Вполне возможно, поэтому-то я вам и пишу. Вы должны знать правду. Был еще один человек, которого не удовлетворил вердикт „самоубийство“, — Нортон. Ему не достался его „фунт мяса, поближе к сердцу“[195], а я ведь уже говорил вам, что он садист. Ему требуется полный набор: страсти, подозрения, страх и петля закона, И вдруг он всего этого лишается. Убийство, которое он так тщательно спланировал, не осуществилось. Он, конечно, уже предусмотрел, так сказать, „компенсацию“ на случай неудачи и стал продолжать игру. Вы знаете, что ранее он притворился, будто узрел в бинокль нечто компрометирующее, В сущности, он хотел сначала внушить вам, что видел Аллертона и Джудит, и в этом преуспел. Однако, не сказав тогда, кого именно он видел, он мог теперь использовать тот случай в других целях.

Предположим, что он заявил бы, будто видел не Аллертона и Джудит, а Франклина и Джудит? Это позволило бы взглянуть на дело Барбары Франклин под иным углом зрения. Действительно ли было самоубийство?

Поэтому, mоn ami, я решил: то, что должно произойти, должно произойти немедленно. И я устроил так, что в тот вечер вы привели Нортона ко мне.

Теперь я расскажу подробно, что произошло потом. Без всякого сомнения, Нортон с воодушевлением изложил бы мне свою собственную версию событий, но я не дал ему времени. Я заявил ему, недвусмысленно и четко, что знаю о нем все.

Он ничего не отрицал. Нет, топ ami, он уселся поудобнее на стуле и удовлетворенно ухмыльнулся. Mais oui, другого выражения не подберешь, ухмыльнулся с довольным видом. Испросил, как же я собираюсь распорядиться своими забавными умозаключениями. Я сказал, что намерен его казнить.

— Понимаю, — ответил он. — Каким же образом, с помощью кинжала или яда?

Мы как раз собирались выпить по чашке горячего шоколада. Он ведь был сладкоежкой, этот мистер Нортон.

— Простейшим способом будет яд, — отвечал я.

И я подал ему только что налитую чашку шоколада.

— Нов таком случае, — спросил он, — вы не против, если я буду пить из вашей чашки, а вы из моей?

— Вовсе нет, — ответствовал я.

Дело в том, что это не имело ни малейшего значения. Как я уже говорил, я тоже принимал снотворные таблетки. Единственная разница, что я принимал их каждый вечер в течение довольно продолжительного времени. Тем самым я приобрел некоторый иммунитет к снадобью и доза, которой было достаточно, чтобы мистер Нортон заснул, на меня почти не подействовала. Таблетки я растворил в шоколаде, и мы пили один и тот же напиток. Через некоторое время он уснул, а я был бодр, тем более что принял свои тонизирующие стрихниновые капли[196], совершенно снимающие сонливость.

Итак, начинается заключительная часть моего повествования. Когда Нортон заснул, я усадил его в свое инвалидное кресло на колесиках, кстати, довольно легко, там есть все необходимые для этого приспособления, и отвез кресло на свое обычное место у окна за шторами.

Потом Кертис „уложил меня в постель“. Когда в доме все затихло, я отвез Нортона в его комнату. Оставалось только избавиться от глаз и ушей моего несравненного друга Гастингса.

Наверное, вы так и не поняли, что я носил парик, Гастингс. И уж совсем не подозревали, что и усы у меня накладные. (Этого не знает даже Джордж!) Вскоре после появления Кертиса я притворился, что сжег усы щипцами, и мой парикмахер сразу же сделал мне накладные.

Я надел нортоновский халат, взъерошил свои седые волосы, прошел по коридору и постучал в вашу дверь. Вы, естественно, встали и выглянули, заспанный, в коридор. И увидели, как Нортон вышел из ванной и захромал к себе в комнату, после чего услышали, как „он“ повернул ключ в замке изнутри комнаты.

Я снял с себя халат, надел его на Нортона, уложил его в постель и выстрелил ему прямо в лоб из маленького револьвера, который когда-то привез из-за границы и почти всегда держал под замком. Затем я вложил револьвер ему в руку…

После всего этого я сунул ключ в карман нортоновского халата, вышел и запер за собой дверь снаружи дубликатом ключа. Инвалидное кресло я снова отвез к себе в комнату.

И вот теперь я пишу вам это послание.

Я чувствую большую усталость. Усилия, которые мне пришлось затратить, очень меня утомили. Думаю, теперь у же не долго ждать…

Но есть обстоятельства, которые мне хотелось бы отметить особо.

Нортон совершал преступления блестяще, техника их была отработана до совершенства. Мое преступление таковым не является. Да я к этому и не стремился.

Легче и лучше всего, с моей точки зрения, было бы убить его на глазах у всех — в результате, так сказать, непредвиденного, случайного выстрела из револьвера. Я бы разыграл испуг, выразил бы глубокое сожаление, но что поделаешь — несчастный случай. И окружающие сказали бы: „Этот полоумный даже не подозревал, что револьвер заряжен, — се pauvre vieux[197]“.

Я решил поступить иначе. Искажу вам — почему. Потому, Гастингс, что во мне взыграл спортивный дух, mais oui, дух состязательности, желание сразиться. Я был безупречен по отношению к вам, хотя вы и упрекали меня в том, что я не даю вам всей информации… Нет, я вел с вами честную игру, предоставлял вам все возможности быть со мной на равных. Да, я с вами играл, но у вас были все возможности докопаться до истины…

Не верите? Тогда позвольте мне напомнить вам о всех „ключах“, которые я вам подбрасывал.

Первое. Вы знали — я вам об этом говорил — что Нортон приехал в „Стайлз“ после меня. Вы знали — я и об этом вам сказал, — что в дальнейшем я поменял одну комнату на другую. Вы знали — об этом я тоже вам сообщил, — что у меня исчез ключ от комнаты и пришлось заказать новый.

Таким образом, если бы вы задумались над вопросом, кто мог убить Нортона, кто мог стрелять в него, а затем выйти из комнаты, которая будет закрыта на ключ, а ключ лежать в кармане у Нортона, — то ответ может быть только один: „Эркюль Пуаро. Потому что именно у него мог быть дубликат ключа от комнаты Нортона“.