Итак, почва удобрена. Наступает кульминационный момент. Точка взрыва. Полковник оскорблен в своих лучших чувствах, он чувствует себя опозоренным в глазах постояльцев и внутренне корчится от мысли, что они, конечно же, презирают его за неспособность противостоять бесцеремонности и властолюбию жены. И вдруг, вот он выход из положения… „Вот что нужно… ружье, из которого он палит по воронам. А ведь бывают разные случаи… Какой-то ирландец подстрелил брата“… И тут он видит, как в траве под деревом то и дело мелькает голова жены… „Мне за это ничего не будет… просто несчастный случай… я им всем покажу… я ей покажу… черт ее побери! Хоть бы она умерла… Она и умрет!“

Он ее не убил, Гастингс. Скорее всего, он промахнулся не случайно, потому что в глубине души хотел промахнуться. А потом — потом страшное наваждение рассеялось. Ведь это его жена, женщина, которую он любил и продолжает любить несмотря ни на что.

Задуманное Нортоном сорвалось…

Что ж, он постарается наверстать в другой раз… Понимаете ли вы, Гастингс, что именно вам была уготована участь следующей жертвы? Постарайтесь припомнить все подробности. Да, следующей жертвой должны были стать вы, мой честный, добрый Гастингс! Нортон нащупал ваши слабые струнки, он прекрасно видел, насколько вы честны и нравственны.

Он понял, что Аллертон относится к тому типу мужчин, который вы инстинктивно ненавидите. По вашему мнению, таким людям, как он, не следует давать спуску. Все, что вы о нем слышали, верно. Нортон рассказал вам некую историю, которая, в общем-то, имела место, правда, он „забыл“ упомянуть, что девушка была психически неуравновешенной, возможно, с тяжелой наследственностью.

Эта история оскорбила вашу добропорядочность, понятие о чести. Этот человек — негодяй, он губит невинных девушек, доводит их до самоубийства. По наущению Нортона глупец Каррингтон еще больше вас подогрел, посоветовав „поговорить с Джудит“. А Джудит, как Нортон и предполагал, ответила вам, что будет распоряжаться своей судьбой в соответствии со своими чувствами и желаниями… Ее ответ заставил вас заподозрить худшее.

Заметьте, на каких струнах вашей души играет Нортон: на вашей любви к дочери, на чувстве отцовского долга и ответственности: „Я должен что-нибудь сделать. Это моя обязанность“. Он сыграл и на вашей беспомощности, ведь рядом с вами уже не было вашей жены, чьими советами вы могли бы воспользоваться, и на чувстве памяти к ней: „Теперь только я отвечаю за детей“. Однако Нортон учитывал и другие ваши слабости: например, тщеславие. За годы нашей с вами дружбы вы изучили все тонкости моего ремесла и решили, что вас обмануть невозможно. И, наконец, он сыграл на том потаенном чувстве, которое большинство мужчин испытывает в отношении своих дочерей, — на безотчетной ревности и неприязни к молодым людям, которые отнимают дочерей у отцов. Нортон играл на всех этих ваших струнах как виртуоз на скрипке. А вы с готовностью „отзвучивали“ в ответ.

Вы всегда отличались легковерностью. И сразу же решили, что Аллертон в беседке разговаривает с Джудит. Но ведь вы ее не видели и не слышали, как она отвечает. Невероятно, но даже на следующее утро вы были в полной уверенности, что это была Джудит. И радовались, что она „раздумала“ ехать в Лондон.

Однако, если бы вы потрудились поработать серыми клеточками, вы сразу бы поняли, что Аллертон вовсе не Джудит предлагает ехать Лондон. Вы не сумели сделать очевидного логического умозаключения. Ведь в тот день в Лондон собиралась ехать совершенно другая женщина, и она из себя выходила из-за того, что ей помешали. Сестра Крейвен. Аллертон не из тех мужчин, которые ограничиваются ухаживанием за одной — единственной дамой. Его любовная интрижка с сестрой Крейвен развивалась гораздо стремительнее, чем безобидный флирт с Джудит.

И все это опять-таки подстроил Нортон.

Вы видели, как Аллертон поцеловал Джудит. После чего Нортон ловко завладевает вашим вниманием, оттаскивает вас за угол. Он позволяет вам снова выглянуть из укрытия только для того, чтобы вы мельком могли увидеть свидание в беседке Аллертона и сестры Крейвен (ему каким-то образом стало известно об их свидании — подслушал, наверное), когда те договаривались о встрече в Лондоне (фраза Аллертона, которую вы услышали, очень устраивала Нортона). При этом он снова сдерживает вас и оттаскивает, чтобы вы не смогли вмешаться и не разглядели женщину, узнав в ней сестру Крейвен…

Да, Нортон — виртуоз, и ваша реакция следует незамедлительно. Вы отвечаете на его „игру“ всеми „струнами вашей души“. Вы решаетесь на убийство.

Однако, по счастью, Гастингс, у вас есть друг, чей мозг работает гораздо лучше вашего. И не только мозг!

В самом начале повествования я уже говорил, что вы, Гастингс, — святая простота. Вы всегда верите тому, что вам говорят. И поверили в то, что сказал вам я…

Я отослал от себя Джорджа и заменил его менее опытным и явно менее умным человеком. Я, так трепетно относящийся к своему здоровью, всячески избегал контактов с врачами, даже слышать не хотел о том, чтобы кому-нибудь из них показаться. У вас не возникло вопросов: по какой причине я это сделал? И почему именно вас я попросил приехать в „Стайлз“? Да потому, что мне нужен был человек, принимающий на веру все, что я говорю. Вы поверили, что я приехал из Египта в гораздо худшем состоянии, чем до отъезда. Это не так. Напротив, когда вернулся, я чувствовал себя намного, намного лучше! И вы могли бы это понять, если бы дали себе труд поразмыслить. Но нет, вы мне поверили. Я отослал Джорджа от себя потому, что не смог бы убедить его, будто я совсем обезножил. Джордж прекрасно во всем разбирается. Он бы сразу понял, что я играю.

Теперь вы поняли, Гастингс? Я притворялся беспомощным и водил за нос Кертиса, а на самом деле я мог ходить… с трудом, но мог.

В тот вечер я слышал, как вы поднялись к себе, как, поколебавшись, вошли в комнату Аллертона. Я сразу же насторожился, потому что видел, что ваше душевное состояние уже на грани.

Поэтому я не стал медлить. Я был тогда один. Кертис спустился вниз поужинать. Я выскользнул из своей комнаты и прошел по коридору. Услышал ваши шаги в ванной комнате Аллертона, опустился на колени и, — знаю, что вы меня будете осуждать, — посмотрел в замочную скважину. По счастью дверь была закрыта не на ключ, а на задвижку.

Я разглядел, как вы манипулируете таблетками, и понял, в чем состоит ваш замысел.

И тут, друг мой, я начал действовать. Вернулся к себе в комнату и занялся кое-какими приготовлениями. Когда пришел Кертис, я его послал за вами. Вы пришли и, зевая, сказали, что у вас болит голова. Я сразу же поднял суматоху и принялся пичкать вас лекарствами. Чтобы успокоить меня, вы согласились выпить чашку шоколада и, в надежде поскорее убраться восвояси, быстро ее осушили. Однако у меня, друг мой, тоже были снотворные таблетки.

Итак, вы заснули и крепко проспали до самого утра, а когда проснулись, то были уже самим собой — здравомыслящим человеком — и ужаснулись тому, чего едва не совершили.

Вы были спасены — человек обычно не решается дважды на подобный шаг, во всяком случае, если он не сумасшедший…

Однако этот случай заставил меня принять определенное решение, Гастингс. Ибо то, что мне известно о других, к вам совершенно не подходит. Вы не убийца, Гастингс! Но вас могли бы повесить как убийцу — за преступление, по существу совершенное другим человеком, который в глазах закона остался бы непогрешим.

Да, вас бы повесили, моего доброго, честного, заслуживающего всяческого уважения Гастингса, благородного, совестливого и ни в чем не повинного. Я решился и должен был начать действовать. Я знал, что у меня в запасе мало времени, но этому я был только рад. Самое страшное в убийстве, Гастингс, это воздействие, оказываемое на убийцу, определенные флюиды, что ли. Я — Эркюль Пуаро — если бы у меня была масса времени, мог бы уверовать в якобы возложенную на меня божественную миссию казнить преступников всех скопом и поодиночке… Однако по милости неба для этого не будет достаточно времени. Скоро настанет мой конец.

Я опасался также, что Нортон успеет осуществить свой замысел в отношении той, которая так дорога нам обоим. Я говорю о вашей дочери…

А теперь мы подходим к смерти Барбары Франклин. Что бы вы сами ни думали об этом, Гастингс, полагаю, вы даже вообразить не сможете, что же случилось на самом деле.

Понимаете, Гастингс, это вы убили Барбару Франклин. Mais oui[192], вы!

У треугольника, о котором шла речь выше, был еще один „уголок“, чего я не принимал во внимание. Так уж получилось, что в этом деле участие Нортона осталось нами не замеченным. Однако я не сомневаюсь, что и к этому „сюжету“ он также приложил руку.

Вам никогда не приходило в голову, Гастингс, почему миссис Франклин захотелось приехать в Стайлз? Этот городок, если подумать, совсем не подходящее для нее место пребывания. Она любила комфорт, хорошую еду и, больше всего, избранное общество. А в Стайлзе совсем не весело. Поместье расположено в глуши, пансион не из лучших. И однако миссис Франклин настояла на том, чтобы провести лето именно здесь. Странно, так ведь?

Ничего странного… То был не „треугольник“, а „четырехугольник“. Четвертый „угол“ — Бойд Каррингтон. Миссис Франклин была разочарована своей жизнью. Из этого разочарования и проистекала ее нервическая болезнь. Она стремилась к высокому социальному положению и богатству и вышла замуж за Франклина в надежде, что он сделает блестящую карьеру.

Он, действительно, замечательный человек, но не в том смысле, как она это понимала. Его имя не мелькает на газетных страницах, не приносит славы медицинского светила с Харли-стрит[193]. Его известность ограничена узким профессиональным кругом, он популярен как автор статей в научных журналах. Широкий мир о нем так ничего и не услышал бы, и уж конечно он вряд ли когда-нибудь будет богатым. Однако кроме него есть еще и Бойд Каррингтон, недавно вернувшийся в Англию с Востока, только что ставший баронетом[194], у него есть деньги, много денег. Бойд Каррингтон хранит сентиментально-нежное воспоминание о хорошенькой семнадцатилетней девушке, которой он едва не предложил когда-то руку и сердце. Так вот, Бойд Каррингтон собирается в Стайлз и предлагает поехать туда Франклинам, и Барбара едет. Но здесь для нее складывается безнадежная ситуация. Она убеждается, что сохранила прежнее очарование в глазах богатого и привлекательного Каррингтона, но он старомоден и явно не одобряет развода. Джон Франклин также против разводов. Но если бы он умер, она могла бы стать леди Бойд Каррингтон — и, о, как чудесно преобразилась бы тогда ее жизнь!