— Разумеется, я бы вам помешал. Непременно помешал бы. Как вы думаете, хочу ли я, чтобы вас повесили из-за какого-то негодяя?

— Меня бы не поймали, — сказал я. — Я принял все меры предосторожности.

— Все преступники так считают. Вам не откажешь в уме, Гастингс. Но должен сказать, mon ami, вы не столь способны, как вам кажется.

— Но я же все предусмотрел. Стер с флакона отпечатки своих пальцев.

— Естественно. Вы также стерли и отпечатки Аллертона. А что будет, когда обнаружат, что он мертв? Произведут вскрытие и установят, что смерть наступила от передозировки сламберила. Случайно или преднамеренно он его принял? Tiens, его отпечатков на бутылке нет. Почему? Несчастный ли случай или самоубийство — у него не было причин стирать отпечатки пальцев. Тогда исследовали бы оставшиеся таблетки и увидели бы, что чуть ли не половина из них заменены аспирином.

— Подумаешь! Аспирин есть почти у каждого, — слабо сопротивлялся я.

— Да, но не у каждого есть дочь, которую Аллертон преследует с бесчестными намерениями — говоря старомодным пафосным слогом. И накануне вы с дочерью ссорились по этому поводу. Два свидетеля — Бойд Каррингтон и Нортон — покажут, что вы ненавидели Аллертона. Нет, Гастингс, неважнецки задумано. Вы бы сразу попали под подозрение. К этому времени вами овладел бы страх или даже раскаяние. И любой мало-мальски опытный инспектор полиции определенно решил бы, что виновны именно вы. Кроме того, кто-то мог видеть ваши манипуляции с таблетками.

— Никто не видел. Никого не было.

— Вы забываете о балконе. Возможно, там кто-то прятался и следил за вами. Или, как знать, кто-то мог подглядывать в замочную скважину.

— Дались вам эти скважины, Пуаро! Вам кажется, что все только и делают, что подглядывают в замочные скважины.

Пуаро полуприкрыл глаза и заметил, что я всегда был слишком доверчив.

— Хотите, расскажу вам презабавный случай с ключами в этом доме. Я предпочитаю, чтобы моя дверь была заперта изнутри. Даже если Кертис находится в соседней комнате. Вскоре после приезда мой ключ исчез — как сквозь землю провалился. Пришлось заказать новый.

— Как бы то ни было, — сказал я со вздохом облегчения, хотя голова у меня ломилась от моих забот, — к счастью, ничего у меня не вышло. Страшно подумать, до какого состояния можно дойти. — Я понизил голос. — Пуаро, вам не кажется, что убийство, совершенное здесь много лет назад, изменило атмосферу «Стайлза»?

— Некий вирус убийства, да? Впрочем, любопытное предположение.

— Каждому дому действительно присуща своя атмосфера, — задумчиво проговорил я. — У этого дома дурное прошлое.

Пуаро кивнул.

— Да. И теперь здесь есть люди… несколько человек, которые очень хотят умертвить еще кое-кого. Это правда.

— Уверен, влияет атмосфера дома. А теперь, Пуаро, скажите, как мне быть с Джудит и Аллертоном. Надо положить этому конец. Что делать, как вы думаете?

— Ничего не делать, — с ударением сказал Пуаро.

— Да, но…

— Поверьте, самое лучшее — не вмешиваться.

— Если бы я мог удержать Аллергена…

— Что можно сказать, что сделать? Джудит двадцать один, она сама себе хозяйка.

— Но я чувствую, я должен…

Пуаро меня прервал.

— Нет, Гастингс. Не такой уж вы сильный, ловкий и изобретательный, чтобы навязать ей свою волю… или ему. Аллерген привык иметь дело с подобного рода отцами — разгневанными и беспомощными. Для него это — обыкновенное развлечение. Джудит не запугаешь, она не из таких. Если бы я взялся вам советовать, то посоветовал бы нечто совсем иное. Будь я на вашем месте, я бы полностью ей доверился.

Я удивленно смотрел на Пуаро.

— Джудит, — сказал он, — возвышенное создание. Я ею просто восхищаюсь.

— Я тоже, — дрогнувшим голосом отвечал я. — Но мне страшно за нее.

Неожиданно Пуаро энергично кивнул головой:

— Я тоже за нее боюсь, — сказал он. — Но не так, как вы. Ужасно боюсь. И я бессилен… почти бессилен. А дни идут. Гастингс, нас подстерегает опасность, и она уже где-то рядом.

2

Я не менее отчетливо, чем Пуаро, понимал, что атмосфера сгущается. Иначе и быть не могло, ведь я стал невольным свидетелем вчерашнего сговора Джудит с Аллертоном.

Тем не менее, спускаясь к завтраку, я размышлял над словами моего друга. «Будь я на вашем месте, я бы ей доверял».

Высказывание неожиданное, но оно, как ни странно, успокоило меня. И его справедливость почти сразу же подтвердилась. Ибо Джудит явно изменила свои намерения и ехать сегодня в Лондон не собиралась.

Вместо этого они с Франклином, как всегда, сразу после завтрака отправились в лабораторию — видно, им предстоял долгий и напряженный рабочий день.

На меня нахлынуло благодарственное чувство. Как я сходил с ума, какое отчаяние испытывал вчера вечером. Я ожидал, я был почти уверен, что Джудит согласилась на заманчивые предложения Аллертона. Но ведь на самом деле я даже не слышал, что она ему ответила. Нет, конечно, она отказалась — она слишком благородна, добропорядочна, правдива. Разумеется, она отвергла его домогательства.

Как я выяснил, Аллертон очень рано позавтракал и отбыл в Ипсвич. Значит, он придерживается намеченного плана и, видимо, не сомневается, что Джудит, как условились, приедет в Лондон.

Но, мстительно подумал я, его ждет разочарование.

Бойд Каррингтон, с которым мы вместе вышли из столовой, заметил ворчливым тоном, что я сегодня какой-то уж очень радостный.

— Да, — сказал я, — у меня хорошие новости.

— А вот у меня не слишком, — вздохнул он.

И пожаловался на утомительный телефонный разговор с архитектором, на какие-то нелады со строительством — местные власти против чего-то там резко возражают. А тут еще разные просительные письма. И кроме всего прочего, он расстроен, что накануне по его вине миссис Франклин сильно переутомилась.

Она и в самом деле будто расплачивалась за свое недавнее хорошее самочувствие и бодрость духа. Как я понял из слов сестры Крейвен, миссис Франклин ведет себя совершенно невыносимо. Бедная девушка чувствовала себя обиженной — ее вынудили отказаться от долгожданного выходного дня, который ей хотелось провести с друзьями. Но миссис Франклин с раннего утра вызвала ее, потребовала нюхательной соли, бутылок с горячей водой, каких-то особых кушаний и напитков и пожелала, чтобы сестра Крейвен не покидала ее комнаты. Жаловалась на невралгию, боли в области сердца, колики в ногах, озноб — всего не перечислишь.

Вот уж теперь могу признаться, что ни я — и никто другой — не видели серьезной причины для беспокойства. Мы все считали, что эти хвори вызваны склонностью миссис Франклин к ипохондрии.

Сестра Крейвен и доктор Франклин разделяли нашу точку зрения.

За доктором Франклином послали в лабораторию; он, выслушав жалобы жены, спросил, не желает ли она, чтобы к ней пригласили местного врача, но миссис Франклин его предложение раздраженно отвергла. Доктор Франклин сделал все, чтоб ее успокоить, приготовил для нее болеутоляющую микстуру и снова вернулся к своей работе.

Сестра Крейвен сказала мне:

— Он, конечно, понимает, что она просто капризничает.

— Вы, правда, думаете, что за этим не кроется ничего серьезного?

— Температура нормальная, пульс тоже. Нервы разыгрались, только и всего.

Девушка была раздражена, и обычная сдержанность ей изменила.

— И вообще она не выносит, когда кто-то радуется жизни, непременно вмешается и все испортит. Ей нравится, что муж вне себя от волнения за ее здоровье, а я сбиваюсь с ног; даже сэра Уильяма она ухитрилась выставить бесчувственным болваном, потому что он, видите ли, «переутомил» ее вчера. Такая вот фря.

Сестра Крейвен не считала нужным скрывать свои чувства. Думаю, миссис Франклин и в самом деле довольно бестактно вела себя с девушкой. Она принадлежала к тому типу женщин, который и у медицинских сестер и у прислуги вызывает инстинктивную неприязнь. Мало того, что эти дамы всегда причиняют кучу забот, так они еще и не слишком церемонятся с теми, кто за ними ходит.

Итак, как я уже упомянул, недомогание миссис Франклин никто из нас всерьез не воспринял.

Единственным исключением был Бойд Каррингтон, который с жалким видом слонялся по дому словно мальчишка, получивший хороший нагоняй.

Много раз я потом перебирал в уме события того дня, стараясь вспомнить хоть какой-нибудь пустяк, ускользнувший от моего внимания, какой-нибудь самый незначительный фактик. Силился как можно точнее восстановить в памяти, как вел себя каждый из обитателей «Стайлза», держался ли как обычно или выказывал признаки волнения.

Позволю себе еще раз повторить, что я помню о каждом из нас.

Бойд Каррингтон, как я уже говорил, был не в своей тарелке и ходил с виноватым видом. Сокрушался, что накануне вел себя как последний эгоист — разошелся не в меру и забыл о хрупком здоровье своей спутницы. Пару раз он сунулся наверх — узнать, как там Барбара, но сестра Крейвен, которая была совершенно не в духе, отвечала ему крайне нелюбезно, с явным раздражением в голосе. Он сходил в деревню, купил коробку шоколадных конфет. Их тотчас же вернули назад.

— Миссис Франклин терпеть не может шоколада.

Безутешный Бойд Каррингтон отнес коробку в курительную, где мы втроем — он сам, Нортон и я — в мрачной задумчивости принялись их поглощать.

Нортон, как мне теперь кажется, в то утро что-то замышлял. Он был рассеян и время от времени хмурил брови, будто ломал над чем-то голову.

Он любил шоколад, и с отсутствующим видом уплел кучу конфет.

Погода испортилась. С десяти часов зарядил дождик. Порой дождливые дни навевают грусть, но сегодня мы все почувствовали облегчение.