Бойд Каррингтон, естественно, говорил больше других, Нортон время от времени вставлял слово-другое, Джудит молчала, но слушала очень внимательно.

Я признался, что хотя, видимо, есть все основания поддерживать практику эвтаназии, но все же мои чувства против этого. И кроме того, по-моему, в руках родственников оказываются слишком большие полномочия.

Нортон согласился со мной. И добавил, что к эвтаназии следует прибегать только с согласия и по желанию самого пациента в том случае, когда его страдания перейдут границы возможностей и смерть неизбежна.

Бойд Каррингтон на это заметил:

— Да, но странная вещь: всегда ли этот обреченный действительно желает, как говорится, положить конец своим мучениям?

И рассказал один достоверный случай. Больной, у которого был неоперабельный рак, измученный невыносимой болью, умолял своего доктора дать ему что-нибудь, чтобы разом со всем покончить. Доктор отвечал: «Послушайте, старина, я не могу на это пойти». Уходя, он оставил больному несколько таблеток морфия, подробно объяснив, как их принимать и какова смертельная доза. Хотя таблетки хранились у больного и он волен был принять смертельную дозу, он этого не сделал.

— Вот и получается, — заключил Бойд Каррингтон, — что, несмотря на все свои заверения, этот человек предпочел мучения, а не быстрый безболезненный конец.

И тут в первый раз за все время заговорила Джудит.

— Ну еще бы! — резко, с ударением сказала она. — Не следовало оставлять решение за ним.

Бойд Каррингтон спросил, что она имеет в виду.

— А то, что у человека, ослабленного болезнью и страданиями, нет сил принять решение. Это должен сделать тот, кто его любит.

— Должен? — с сомнением переспросил я.

Джудит посмотрела на меня.

— Да, должен. Тот, кто находится в здравом рассудке и кто может взять на себя подобную ответственность.

Бойд Каррингтон покачал головой.

— И оказаться на скамье подсудимых, будучи обвиненным в убийстве?

— Совсем необязательно. Во всяком случае, если любишь человека, то пойдешь на риск.

— Но, послушайте, Джудит, — сказал Нортон, — вы ведь предлагаете брать на себя страшную ответственность.

— Не такую уж страшную. Все слишком боятся ответственности. Когда речь идет о собаке, берут же на себя ответственность. Почему нельзя поступать так же, когда дело касается человека?

— Ну… есть же разница, в конце концов. То собака, а то человек.

— Да, человек важнее, — сказала Джудит.

— Вы меня просто удивляете, — пробормотал Нортон.

— Значит, вы бы взяли на себя ответственность? — пытливо спросил Бойд Каррингтон.

— Думаю, что да. Я не боюсь ответственности.

Бойд Каррингтон покачал головой.

— И все же это не выход. Не много найдется людей, готовых взять на себя право решать вопросы жизни и смерти другого человека.

— В самом деле, большинству людей недостает мужества взять на себя ответственность, — сказал Нортон и, слегка улыбнувшись, посмотрел на Джудит. — Не уверен, что у вас его хватит, когда дойдет до дела.

— Кто знает, но, думаю, хватит, — спокойно ответила Джудит.

— Разве что у вас появится определенный корыстный мотив, — подмигнул ей Нортон.

Джудит вся вспыхнула и резко проговорила:

— Видимо, вы ничего не поняли. Если примешиваются личные мотивы, мы вообще не в праве ничего решать. Неужели не ясно? — обратилась она ко всем нам. — Должна быть полная беспристрастность. Ответственность за жизнь или смерть можно брать на себя только тогда, когда у вас нет сомнений, из каких побуждений вы это делаете. Мотивы должны быть абсолютно бескорыстны.

— И все-таки, — настаивал Нортон, — вы не сможете.

— Смогу, — упрямо возразила Джудит. — Начать с того, что в отличие от вас я не чту жизнь как святыню. Если ты ничтожен, если твоя жизнь бесполезна, тебя нужно смести с пути. Сколько людского хлама повсюду! Надо позволить жить только тем, кто приносит пользу обществу. Остальных следует безболезненно убрать.

Она неожиданно обратилась к Бойду Каррингтону.

— Вы со мной согласны, правда?

Он проговорил, растягивая слова:

— В принципе, да. Жить имеет право только тот, кто чего-то стоит.

— Если понадобится, вы смогли бы взять на себя ответственность решать, жить человеку или нет?

Бойд Каррингтон промямлил:

— Вероятно. Но вообще-то не знаю…

— В теории-то многие бы смогли. Но практика — совсем иное дело, — негромко заметил Нортон.

— Не логично.

— Конечно, не логично. Хватит ли мужества — вот в чем вопрос. Попросту говоря, кишка тонка, — усмехнулся Нортон.

Джудит молчала.

— Честное слово, Джудит, и вы не исключение. Если дойдет до дела, вам первой не достанет храбрости, — продолжал Нортон.

— Вы думаете?

— Уверен.

— А по-моему, Нортон, вы ошибаетесь, — сказал Бойд Каррингтон. — Храбрости у Джудит хватит, если возникнет надобность. Но, к счастью, подобная надобность случается нечасто.

В доме прозвучал гонг.

Джудит встала. Обращаясь к Нортону, отчетливо проговорила:

— Очень ошибаетесь. Храбрости у меня гораздо, гораздо больше, чем вы думаете.

И поспешно направилась к дому. Бойд Каррингтон двинулся следом за ней.

— Эй, Джудит, постойте, — позвал он.

Я последовал за ними, ощущая в глубине души необъяснимое смятение. Нортон, который всегда чутко улавливал чужое настроение, постарался меня утешить.

— Поверьте, она только на словах такая отчаянная, — сказал он. — У молодежи вечно какие-то завиральные идеи, которые, к счастью, не воплощаются в жизнь. Все заканчивается на разговорах.

Джудит, кажется, все слышала — она обернулась и бросила на нас гневный взгляд.

Нортон понизил голос.

— Грош цена всем этим теориям, — сказал он. — Однако имейте в виду, Гастингс…

— Да?

Нортон, похоже, немного смутился.

— Не хотелось бы лезть напролом, но что вы знаете об Аллертоне? — спросил он.

— Об Аллертоне?

— Да. Простите, что сую нос не в свое дело, однако, откровенно говоря, на вашем месте я бы запретил дочери проводить так много времени с этим типом. Он… у него не слишком хорошая репутация.

— Знаю, каналья, каких мало, — с горечью проговорил я. — Но в нынешнее время не так-то все просто.

— О, понимаю. Теперь на девушек, если можно так выразиться, узды не накинешь. Теперь, за редким исключением, все они таковы. Но… гм… у Аллертона к ним особый подход. — Нортон помедлил. — Послушайте, мой долг предупредить вас. Само собой, никому ни слова, но я случайно узнал, что Аллертон отпетый мерзавец.

И Нортон тут же мне все выложил. Чистую правду, как я потом убедился. Должен сказать, гадкая история. Об одной девушке, современной, независимой и самоуверенной. Аллертон использовал все свои приемчики, чтобы добиться ее расположения. И знаете, чем все обернулось? В приступе отчаяния бедняжка покончила с собой, приняв смертельную дозу веронала[170].

Самое ужасное, что эта девушка и моя Джудит — одного поля ягоды: обе самостоятельные, гордые, умные. Такие девушки, если уж влюбляются, то безоглядно, не в пример заурядным легкомысленным глупышкам.

Я шел на ленч, на душе у меня кошки скребли и сердце сжималось от дурных предчувствий.

Глава 12

1

— Вы чем-то встревожены, mon ami? — спросил меня Пуаро.

Я ничего не ответил, только головой покачал. Разве я вправе обременять его моими личными неприятностями? Чем он мне поможет?

Начни он увещевать Джудит, она только отчужденно улыбнется: ох, уж эти старики со своими нудными советами.

Джудит, Джудит…

Сейчас мне трудно в подробностях описать, как прошел тот день. Позже, обдумывая все это заново, я склонялся к мысли, что виновата все-таки сама атмосфера «Стайлза». Здесь дурные помыслы, видно, так и лезли в голову. Зловещим было не только прошлое, но и настоящее. Тень убийства и призрак убийцы бродили по дому.

По моим соображениям, «Икс»-ом мог быть только Аллертон. И Джудит его любит! Чудовищно! Невероятно! Я не знал, что делать.

После ленча Бойд Каррингтон вызвал меня из дома. Он запинался, мямлил, но потом все же решился.

— Боже меня упаси вмешиваться, — отрывисто проговорил он, — но, мне кажется, вам следует поговорить с дочерью. Предостеречь ее, понимаете? Вы же знаете, репутация у этого Аллертона очень сомнительная, а она… ну, в общем, случай из ряда выходящий.

Легко ему рассуждать, ведь у него нет детей. Шутка сказать, «предостеречь»! Да и какой от этого толк? Только хуже наделаешь. Если б была жива Синдерс. Она бы, конечно бы, знала, что сказать и как поступить.

Признаться, мне страшно не хотелось нарушать молчание и читать наставления Джудит. Но, поразмыслив, я решил, что просто трушу. Мне неприятно выяснять с ней отношения, и я малодушно от этого уклоняюсь. Боюсь своей незаурядной умницы дочери.

Я вышагивал взад-вперед по саду, все больше и больше приходя в волнение. Случайно забрел в розарий, и тут всю мою решимость как рукой сняло — Джудит одиноко сидела на скамейке, и лицо у нее было такое несчастное, какого я никогда в жизни не видел ни у одной женщины.

Маска сброшена. Открылись растерянность и горестная смятенность чувств.

Собравшись с силами, я направился к ней. Она ничего не видела и не слышала, пока я вплотную не подошел к ней.

— Джудит, — сказал я. — Ради Бога, Джудит, ну не огорчайся ты так.

Она вздрогнула, посмотрела на меня.

— Папа, я не слышала, как ты подошел.

Если ей сейчас удастся свести эмоциональный накал предстоящего разговора к будничному тону наших повседневных бесед, то все пропало. Поэтому я ринулся вперед: