— Неужели вы и правда думаете, что его кто-нибудь купит?

— Лично я и куплю, если увижу завтра на распродаже, — сказала Таппенс.

— Но ведь в пластмассовых мыть посуду гораздо удобней!

— Я не люблю пластмассу, — хмыкнула Таппенс, — а в такой можно кинуть кучу фарфора, и ничего не разобьется. Вот этот консервный нож в виде бычьей головы я бы тоже купила — сейчас таких уже не найдешь.

— Да, но он же совсем тупой! Вы не считаете, что современные открывалки гораздо практичнее?

Обсудив еще несколько выставленных на распродажу мелочей, Таппенс предложила свою помощь.

— О, миссис Бирсфорд! Вы так любезны! Может, в таком случае, вы оформите стойку с сувенирами? Мне кажется, у вас должен быть прекрасный вкус.

— Сомневаюсь, — сказала Таппенс. — Но стойку оформлю с удовольствием. Только вы сразу же скажите, если что-то будет не так.

— Как это мило с вашей стороны! Просто замечательно, что вы сюда приехали. Вы уже обжились на новом месте?

— Хотелось бы, — вздохнула Таппенс, — но, похоже, впереди еще уйма работы. С этими электриками и газовщиками хлопот не оберешься: то они уходят, то приходят… Кошмар какой-то!

Последовала дискуссия, с кем больше хлопот — с электриками или с газовщиками.

— Газовщики! — уверенно заявила мисс Литтл, — они сюда добираются аж из Лоуэр-Стэмфорда, а электрики и поближе есть, в Уэллбэнке.

Заглянул викарий и, подбодрив своих помощниц, выразил удовольствие от знакомства с новой прихожанкой, миссис Бирсфорд.

— Я знаю о вас все, — неожиданно заявил он. — Да-да. И о вашем муже тоже. Мне недавно рассказали. Какая насыщенная и увлекательная жизнь! Впрочем, наверное, об этом нельзя распространяться?.. Но, говорят, в прошлую войну вы с супругом здорово отличились…

— О, расскажите и нам, викарий, — попросила одна из дам, спешно отрываясь от стойки, где она расставляла банки с вареньем.

— Я обещал молчать, — покачал головой викарий и снова повернулся к Таппенс. — Мне кажется, я видел вас вчера в церковном саду, миссис Бирсфорд. Я не ошибся?

— Нет, — сказала Таппенс. — В церковь я тоже заглядывала. Пришла полюбоваться витражами.

— Некоторые из них — те, что в северном нефе[23], — с четырнадцатого века, но большинство, разумеется, викторианских[24].

— А на кладбище, — продолжала Таппенс, — сплошные Паркинсоны!

— Да, в здешних местах это очень распространенная фамилия. В Холлоукей они тоже жили, только я их уже не застал. Вот миссис Лаптон должна их помнить.

Миссис Лаптон, пожилая дама на костылях, с готовностью подтвердила его предположение.

— Ну, еще бы! Конечно! Разумеется! Миссис Паркинсон… миссис Паркинсон… Ах да, старая миссис Паркинсон, хозяйка усадьбы! Чудесная была женщина, просто чудесная.

— Еще, помнится, там были Сомерсы и Четтертоны, — продолжала Таппенс.

— Я вижу, с нашей историей вы уже более-менее знакомы, — улыбнулся викарий.

— А еще я слышала о какой-то Джордан… не то Энни, не то Мэри…

Таппенс обвела собеседников подозрительным взглядом, но никто из них своих чувств, если таковые вообще были, не выдал.

— У кого-то была кухарка с такой фамилией, — припомнила, наконец, одна дама. — У миссис Блэкуэлл, кажется. Сьюзен Джордан, если не ошибаюсь. Она и прослужила-то у нее всего полгода. Абсолютно ничего не умела.

— А давно это было?

— Да нет. Лет восемь — десять назад, не больше.

— А сейчас здесь живут какие-нибудь Паркинсоны?

— Уже нет. Одни умерли, другие уехали. А один так вообще женился на собственной сестре и увез ее в Кению.

— Кстати… — повернулась Таппенс к миссис Лаптон, которой костыли нисколько не мешали проявлять свою активность в самых различных сферах, в том числе — курировать местную детскую больницу, — не нужны ли вам детские книги? Они, правда, все старые, достались нам вместе с домом…

— Очень любезно с вашей стороны, миссис Бирсфорд, но недавно нам подарили прекрасную библиотеку с новыми книгами. Да и не к чему, по-моему, детям возиться со всяким пыльным старьем.

— Да? — немного даже обиделась Таппенс. — А я в детстве обожала старые книжки. Некоторые были так просто древние, еще бабушкины. Как раз они-то мне и нравились больше всего. Никогда не забуду «Остров сокровищ»… А «Ферма четырех ветров» миссис Моулзворт? А Стэнли Уэймен!

Она осмотрелась. Беседу о детских книжках явно никто не собирался поддерживать. Тогда, старательно рассмотрев часы и воскликнув: «Надо же, как поздно!», она стала спешно прощаться.

Вернувшись домой, Таппенс поставила машину в гараж и, обогнув дом, подошла к парадной двери. Та оказалась не заперта, и Таппенс вошла. Появившийся из глубин дома Альберт приветствовал ее поклоном.

— Выпьете чаю, мэм? Вы должно быть, устали.

— Не хочется, — ответила Таппенс. — И потом, я уже пила чай в гостях. Кекс был довольно вкусный, а вот булочки — никудышные.

— С булочками всегда проблемы. Почти как с пончиками. — Альберт вздохнул. — А какие пончики делала Милли!

— Я помню. Теперь так уже не умеют, — отозвалась Таппенс.

Милли, жена Альберта, умерла несколько лет назад. Таппенс, правда, считала, что лучше всего ей удавались не пончики, а пироги с патокой.

— С пончиками вообще трудно, — продолжала Таппенс. — Я, например, так и не научилась их делать.

— Да, это требует большой сноровки и опыта.

— Вот именно… А Томми уже вернулся?

— Да. Он сейчас наверху. В «книжной», как вы ее называете. А по мне, так это самый обыкновенный чердак.

— И что он там делает?

— Кажется, разбирает книги.

— Странно, — заметила Таппенс. — Мне казалось, он от них не в восторге.

— Джентльмены, — важно изрек Альберт, — они такие. Им все больше подавай солидные книги, толстые и научные…

— Пойду вытащу его оттуда, — решила Таппенс. — А где Ганнибал?

— Если не ошибаюсь, там же.

Ганнибал, вспомнивший в этот момент о своих обязанностях сторожа, разразился где-то наверху яростным лаем, спугнувшим бы всякого, кто позарился на столовое серебро Бирсфордов, но быстро сообразил, что пришла любимая хозяйка и поспешно сбежал вниз, высунув язык и энергично размахивая хвостом.

— А, — сказала Таппенс, — обрадовался?

«Еще бы!» — подумал Ганнибал, с разбега прыгая на хозяйку.

— Тише, тише, — сказала Таппенс, едва удержав равновесие. — Ты же меня уронишь.

Ганнибал подпрыгнул снова, явно давая понять, что ничем другим своего обожания он выразить просто не в состоянии.

— Ну хорошо, хорошо, — сдалась Таппенс. — А где хозяин? Папуля? Наверху?

Ганнибал тут же подбежал к лестнице и остановившись, выжидательно оглянулся на Таппенс.

— Ну и ну! — воскликнула, чуть задыхаясь, Таппенс, оказавшись, наконец, наверху и обнаружив оседлавшего стремянку Томми, перебиравшего книги. — Опять ты здесь! Чем это занимаешься? Я думала, ты гуляешь с Ганнибалом.

— Уже погуляли, — мрачно отозвался Томми. — На церковном дворе.

— Что? А более подходящего места не нашлось?

— Он был без поводка, — объяснил Томми, — и вообще, он меня не спрашивал. Кажется, ему там понравилось.

— Надеюсь, это не войдет у него в привычку, — вздохнула Таппенс. — Ганнибал такой консерватор! Если ему понравится гулять в церковном дворе, трудно будет его от этого отучить.

— Я уже объяснил ему, что это нехорошо, — попытался оправдаться Томми.

— Думаешь, он понял? — усомнилась Таппенс.

Ганнибал подошел и потерся носом о ее ногу.

— Как видишь, — сказал Томми. — Ганнибал умный пес. Не то что мы.

— И как это надо понимать? — поинтересовалась Таппенс то ли у Томми, то ли у Ганнибала, которому почесывала в этот момент за ухом.

Томми сменил тему.

— Ну, а ты как? Развлеклась?..

— Да не сказала бы. Но все были очень милы и любезны. Правда, я их до сих пор всех путаю. Какие-то они одинаковые. И одеты на один манер. Хоть бы один был красавцем или уродом! Так нет… Ну ничего, со временем, надеюсь, я научусь их различать!

— Не сомневаюсь, — заверил ее Томми. — А мы с Ганнибалом времени даром не теряли! Ну до чего ж умны!

— Ты не только о Ганнибале?!

Томми протянул руку и снял с ближайшей полки книгу.

— «Похищенный», — сообщил он. — Тоже Стивенсон. Похоже, этот Александр Паркинсон любил его больше остальных. «Черная стрела», «Похищенный», «Катриона» и еще два романа. Все подарены любящей бабушкой, а один — доброй тетушкой.

— И что дальше?

— А дальше, я нашел его надгробие.

— Что ты нашел?

— Надгробие. Точнее, это Ганнибал его отыскал. В самом углу, возле двери в ризницу. Плита истертая и заброшенная, но точно его. Александр Ричард Паркинсон. Умер четырнадцати лет от роду. Ганнибал принялся там что-то обнюхивать, и я, пока его оттаскивал, разобрал надпись.

— Четырнадцать лет, — покачала головой Таппенс. — Бедняжка.

— Да, — кивнул Томми, — печально и довольно…

— Что довольно?

— Довольно подозрительно. Боюсь, Таппенс, ты меня заразила. Вечно одна и та же история. Ты просто не можешь заниматься чем-либо одна. Тебе обязательно надо втравить в это дело кого-нибудь еще!

— Допустим. Но что именно кажется тебе подозрительным? — спросила Таппенс, недоуменно глядя на мужа.

— Я вот думаю, а нет ли здесь причинно-следственной связи?

— Между чем и чем, Томми?

— Да между этим Александром Паркинсоном и… Он ведь немало постарался, чтобы зашифровать в книге свое послание. Надо думать, чувствовал себя при этом прямо героем. «Мэри Джордан умерла не своей смертью»! Но, предположим, так оно все и было. Тебе не кажется, что он просто стал следующим?