— Так и есть.

— И вы считаете его несчастным? А по-моему, большего счастья и вообразить невозможно.

— Да, конечно, не спорю, но только если вам не мешают делать то, что, по вашему мнению, вы должны делать. Если можете, так сказать, осуществить все, на что способны.

Я смотрел на нее озадаченно. А она продолжала.

— Прошлой осенью доктору Франклину представился случай поехать в Африку и там продолжить свои исследования. Он, как вы знаете, невероятно талантлив и уже получил потрясающие результаты в области тропической медицины.

— Так он не поехал?

— Нет. Его жена была против поездки. Она нездорова, и климат Африки ей противопоказан. Предложение остаться тут она с негодованием отвергла, ведь ей бы пришлось соблюдать строгую экономию. Жалование, обещанное доктору, было невелико.

— Думаю, он понимал, — задумчиво проговорил я, — что раз она так нездорова, оставить ее одну нельзя.

— Капитан Гастингс, много ли вы знаете о состоянии ее здоровья?

— Ну я… нет… Знаю только, что она очень больна, разве не так?

— Да, конечно, у нее неважное здоровье, — сухо сказала мисс Коул.

Я с сомнением посмотрел на нее. Бесспорно, ее симпатии целиком на стороне доктора.

— Вы не находите, — осторожно начал я, — что болезненные женщины часто бывают несколько эгоистичны?

— По-моему, больные — хронические больные — всегда крайние эгоисты. Наверное, винить их в этом нельзя. Это было бы слишком просто.

— Вы, правда, думаете, что все дело в миссис Франклин?

— Ну, я бы так не сказала. Всего лишь некоторые подозрения. Кажется, она всегда умеет сделать так, как ей хочется.

Я немного помолчал. Мне пришло в голову, что мисс Коул весьма осведомлена о тонкостях семейной жизни Франклинов. Желая выведать побольше, я спросил:

— Наверное, вы хорошо знакомы с доктором Франклином?

Она покачала головой.

— Нет. До приезда сюда я встречалась с ним всего пару раз.

— Но он вам говорил о себе?

Она снова покачала головой.

— Нет, то, что я вам сейчас рассказала, я узнала от вашей дочери.

Джудит общается со всеми, кроме меня, с горечью подумал я.

— Она безмерно предана своему шефу и готова всячески защищать его интересы. А эгоизм миссис Франклин решительно осуждает.

— Вы тоже считаете ее эгоисткой?

— Да, но я ее понимаю. Я… я… сочувствую нездоровым людям. И понимаю, почему доктор Франклин во всем ей потакает. А Джудит считает, что он должен таким образом устроить свои отношения с женой, чтобы всего себя отдавать работе. Ваша дочь фанатично предана науке…

— Знаю, — уныло сказал я. — Иногда меня это тревожит Понимаете, в этом есть что-то противоестественное. На мой взгляд ей надо быть более… человечной, что ли, пусть бы у нее был какой-то приятный досуг. Развлекайся, влюбись, наконец. Когда же веселиться как не в юности! А она сидит над своими пробирками. Прямо извращение какое-то! Ведь мы с вами в юности дурачились, флиртовали, наслаждались жизнью, ну вы знаете.

Немного помолчав, мисс Коул сказала каким-то странно холодным тоном:

— Не знаю.

Меня мгновенно прошиб пот. Непроизвольно я выразился так, будто мы с ней ровесники, но ведь она, наверняка, лет на десять моложе меня, а может быть и больше… Какую бестактность я совершил!

Я бросился извиняться… Но она пресекла мои сбивчивые объяснения.

— Нет-Нет, тут совсем другое. Ради Бога, не извиняйтесь. Я просто сказала, что не знаю. У меня не было юности в том смысле, который вы подразумевали. И я никогда не знала, что такое «приятно проводить время».

В голосе у нее была такая горечь, такая глубокая обида, что я растерялся и сказал невпопад, но искренне:

— Простите!

Она улыбнулась.

— В общем, это неважно. Право, не стоит огорчаться. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Я повиновался:

— Расскажите мне о здешних обитателях. Если, конечно, вы с ними знакомы.

— Латтреллов я знаю всю жизнь. Грустно, что они должны заниматься несвойственным им делом, особенно для него. Он очень славный. И она лучше, чем кажется. Просто всю жизнь была вынуждена считать копейки и от этого стала довольно… прижимиста. Если приходится все время думать о деньгах, то, в конце концов, это сказывается на характере человека… Единственное, что мне в ней не нравится, — так это ее несдержанность.

— Расскажите, пожалуйста, о мистере Нортоне.

— Вообще-то мне нечего сказать. Очень приятный… робкий, может, немного недалекий. Всегда очень вежлив. Жил с матерью, сварливой и глупой старухой. Думаю, она им командовала. Несколько лет назад она умерла. Он помешан на птицах, цветах и прочей дребедени. Очень добр… и еще он из тех, кто много всего видит.

— В бинокль?

Мисс Коул улыбнулась.

— Нет, не в буквальном смысле. Я имела в виду, что он многое замечает. Такие тихони часто бывают очень наблюдательны. Что еще? Бескорыстный, внимательный, деликатный… Но он… как бы это сказать, какой-то несостоявшийся, что ли.

Я кивнул.

— Да, понимаю.

— Какое уныние наводят такие места, как «Стайлз», — вдруг с горечью сказала Элизабет Коул. — Постоялые дворы, которые содержат родовитые, но побитые жизнью люди. Здесь полно неудачников — они ни в чем не преуспели и уже никогда не преуспеют. Это сломленные люди, старые, усталые, исчерпавшие себя.

Она умолкла. Глубокая печаль охватила меня. Как все это верно! Сборище несостоявшихся. Седые головы, подернутые пеплом сердца, тусклые мысли. Я, одинокий и грустный, эта женщина с ее горечью и разочарованием. Доктор Франклин, талантливый и честолюбивый, но связанный по рукам и ногам, его жена — жертва изнурительной болезни. Невзрачный Нортон, слоняющийся по окрестностям и высматривающий птиц. Даже Пуаро, некогда блистательный Яуаро, превратился теперь в немощного обездвиженного старика.

Какой разительный контраст с прежним «Стайлз». Эта мысль сжала мне сердце, и с моих губ невольно сорвался сдавленный стон, полный сожаления и боли.

— Что с вами? — встревожилась мисс Коул.

— Ничего. Просто меня поразил контраст с прошлым. Знаете, много лет назад, молодым человеком, я был здесь. Какая разница между былым и настоящим!

— Да, понимаю. Тогда здесь царила радость, да? И все, наверное, были счастливы?

Удивительно, как скачут порой мысли, точно картинки в калейдоскопе. Как сейчас у меня. Воспоминания, события мелькают, перетасовываются, сбивают с толку. И вдруг мозаика складывается в определенный рисунок.

Я сожалел о прошлом только как о прошлом, реальные события тут ни при чем. Ибо даже в минувшие времена в «Стайлзе» не было счастья. Я беспристрастно вглядывался в то, что тогда здесь происходило. Мой друг Джон и его жена, недовольные, ропщущие на жизнь, которую вынуждены вести. Лоуренс Кавендиш, погрузившийся в меланхолию. Синтия, юная и прелестная, подавленная своим зависимым положением. Инглторп, женившийся из-за денег на старухе. Нет, никто счастлив здесь не был. Вот и теперь то же. «Стайлз» печальное место.

— Я поддался ложному чувству. В «Стайлзе» никогда не было счастья. И сейчас нет. Здесь все несчастливы.

— Но ваша дочь…

— И она тоже, — сказал я с внезапной уверенностью. Да, Джудит тоже несчастлива. — Бойд Каррингтон? — с сомнением произнес я. — Он как-то мне говорил, что одинок, но тем не менее он получает от жизни удовольствие, с увлечением перестраивает дом и все такое прочее.

Мисс Коул внимательно на меня посмотрела.

— Да, в таком случае сэр Уильям — исключение. В отличие от нас он не здешний. Он из другого мира — благополучного и независимого. Он преуспел в жизни и знает это. Он состоялся.

— Мне кажется, — осторожно сказал я, — что жизнь у вас была не слишком радостная.

Она тихо проговорила:

— Вы ведь не знаете, кто я?

— Э-э… я знаю, как вас зовут…

— Коул — не моя фамилия, это фамилия моей мамы. Я взяла ее после…

— После чего?

— Моя настоящая фамилия Литчфилд.

Сначала до меня не дошло, просто было что-то знакомое в этом имени. Потом я вспомнил.

— Мэтью Литчфилд?

Она кивнула.

— Вижу, вы знаете. Про это я и говорила. Наш больной отец был настоящим деспотом. Не давал нам жить. Мы даже не могли никого пригласить к себе домой. Он лишил нас денег, выдавал какие-то жалкие гроши. Мы жили как… в тюрьме.

Она умолкла. Ее прекрасные глаза расширились и потемнели.

— И тогда сестра… моя сестра…

Она осеклась.

— Пожалуйста, не продолжайте… не надо. Вам слишком тяжело. Я все знаю. Нет нужды рассказывать.

— Нет, вы не знаете. Не знаете. Мэгги… Немыслимо… это немыслимо. Она пошла в полицию, сдалась им, призналась. Но я не верю! Я знаю, чувствую, это неправда. Она не могла… Не могла сделать того, в чем призналась.

— Вы хотите сказать… — я колебался, — что факты противоречат…

Она прервала меня.

— Нет-нет, не то. Сама Мэгги… Она не могла. Это… это была не Мэгги!

Признание чуть не сорвалось у меня с языка, но я удержался. Еще не настало время, когда я смогу сказать ей: «Вы правы. Это не Мэгги».

Глава 9

Было, наверное, уже часов шесть, когда на дорожке появился полковник Латтрелл. В руках он нес дробовик и пару подстреленных диких голубей.

Я окликнул его, он остановился и, как мне показалось, с удивлением на нас посмотрел.

— Привет, что вы тут делаете? Знаете, эта развалюха небезопасна. Того и гляди рассыплется. Как бы не угодила вам на голову. Элизабет, боюсь, вы испачкаетесь.

— Нет-нет, все в порядке. Капитан Гастингс пожертвовал своим носовым платком ради моего платья.