Он засмеялся. Мне не понравился его смех.

Я прошел за ним в ванную. Он открыл маленький шкафчик и вынул флакон с таблетками.

— Ну вот. То, что надо. Будете спать, как младенец… и видеть чудные сны. Прекрасная вещь, патентованное средство, называется «сламберил».

Его возбужденный тон слегка меня покоробил. Может, он ко всему прочему еще и наркоман?

— Это… не опасно? — с сомнением спросил я.

— Только если хватишь лишку. Этот препарат из группы барбитуратов[154], а у них токсичная доза не слишком сильно превышает эффективную.

Он улыбнулся, растягивая рот и обнажая зубы, при этом лицо у него неприятно морщилось.

— По-моему, без рецепта врача его не получишь, — сказал я.

— Да. Во всяком случае, вы, старина, точно не получите. Мне достают по знакомству…

И тут я сделал глупость, но меня так и подмывало:

— Полагаю, вы знали Этерингтона?

Я тотчас же понял, что попал в точку. Взгляд у него стал жесткий, настороженный. Голос тоже изменился.

— Да, конечно. Я знал Этерингтона, — проговорил он легким беззаботным тоном. — Вот бедолага.

Я промолчал, и он снова заговорил:

— Этерингтон принял слишком большую дозу лекарства. Надо знать меру, а он не знал. Скверное дело. Его жене повезло. Если бы суд присяжных не оказался на ее стороне, болтаться бы ей на виселице.

Он выложил мне две таблетки. Небрежно спросил:

— А вы хорошо знали Этерингтона?

— Нет, — сознался я.

На мгновение он замялся, видимо, не зная, какой тон взять. Потом беспечно рассмеялся и сказал:

— Забавный был тип. Добродетелью не отличался, но иногда с ним было интересно…

Я поблагодарил его за таблетки и вернулся к себе в комнату.

Зачем было так глупо себя «проявить», думал я, ложась и выключая свет.

Ведь почти наверняка Аллертон и есть этот самый «Икс». А я дал ему понять, что подозреваю его.

Глава 7

1

В повествовании о днях, проведенных в «Стайлз», мне неизбежно придется перескакивать с одного предмета на другой. Когда я думаю об этом времени, передо мной оживает череда встреч и бесед, полных глубокомыслия фраз и многозначительных намеков, которые врезались в мою память.

Прежде всего, мне вскоре стало ясно, что Эркюль Пуаро физически очень слаб и беспомощен. Его ум, как он и говорил, сохранил прежнюю остроту, но тело было настолько ослабленным, что я сразу понял, что мне придется играть при нем гораздо более активную роль, чем прежде. Я должен стать глазами и ушами Пуаро.

В теплые дни Кертис брал Пуаро на руки и осторожно спускался с ним вниз, сажая в заранее снесенную каталку. Затем выкатывал Пуаро в сад — в какое-нибудь тихое местечко. В плохую погоду Пуаро обычно оставался в гостиной.

Где бы мой друг ни находился, кто-нибудь из постояльцев непременно подойдет, посидит с ним, поговорит. Конечно, совсем другое дело, когда Пуаро выбирал собеседника сам. Теперь он был лишен этой возможности.

На другой день после моего приезда Франклин пригласил меня в бывшую мастерскую в конце сада, которая была наскоро приспособлена под научную лабораторию.

Хочу заметить, что по складу ума я не ученый, и, рассказывая о работе доктора Франклина, вероятно, напутаю в терминах и вызову язвительные насмешки тех, кто знаком с делом профессионально.

Насколько я, не специалист, смог разобраться, Франклин экспериментирует с различными ядовитыми алкалоидами[155], полученными из калабарского боба[156]. Довольно много я понял из разговора, который однажды состоялся между Франклином и Пуаро. Джудит тоже пыталась меня просветить, но, как случается с молодыми людьми, увлеченными своим делом, совершенно сбила с толку специальными терминами. Она так и сыпала названиями всяких алкалоидов: физостигмин, эзэрит, физовин, генезерин, потом упомянула еще какие-то вещества — и названия-то не упомнишь — простигмин, или сложный эфир диметилкарбоник тригидроксифил триметил ламмонум и так далее, которые, как оказалось, являются теми же самыми соединениями, только полученными другим способом. Все это для меня — китайская грамота, и я навлек на себя величайшее презрение Джудит, поинтересовавшись, какую пользу из этого можно извлечь для человечества. Нельзя придумать вопроса, который вызывал бы у этих наших истинных ученых большее раздражение. Джудит бросила на меня уничтожающий взгляд и снова начала пространно и со знанием дела что-то объяснять. В результате я понял, что у неких малоизвестных племен туземцев Западной Африки выявлен высочайший иммунитет к почти неизученной, но смертельной болезни, называемой, если память мне не изменяет, «джорданитис» по имени доктора Джордана, ученого-энтузиаста, впервые ее выявившего. Раз-другой эту чрезвычайно редкую тропическую болезнь подхватили белые люди; оба случая имели фатальный исход.

Рискуя навлечь на себя гнев Джудит, я заметил, что разумнее было бы заняться, например, поисками лекарства, которое помогло бы справиться с осложнениями после кори.

Посмотрев на меня с презрением и жалостью, Джудит заявила, что они работают не для того, чтобы облагодетельствовать человечество, и что единственная цель, к достижению которой стоит стремиться, это познание.

Я поразглядывал под микроскопом предметные стекла, повертел в руках забавные фотографии туземцев Западной Африки, подошел к клетке, где сидела сонная крыса, и поспешил выйти на свежий воздух.

Как я уже упомянул, живейший интерес вызвал у меня разговор доктора Франклина с Пуаро.

— Знаете, Пуаро, все это, скорее всего, нужно специалисту вашего профиля. Видите ли, калабарский боб служит туземцам для того, чтобы распознавать, виновен человек или нет. Западноафриканские племена безоговорочно в него верят или, точнее, верили, ведь теперь они утрачивают былое простодушие. В общем, они торжественно разжевывают боб, убежденные, что если он их убьет, значит они виновны, а если не виновны, то не причинит им вреда.

— И что же, умирают?

— Не все. А вот почему так происходит — об этом никто особенно не задумывался… Только вот сдается мне, что за всем этим стоят нечистоплотные шаманы. Существуют две разновидности бобов, но они так схожи между собой, что разницу почти невозможно заметить. Но она есть. Оба вида содержат физостигмин, генезерин и прочее, но из второго можно выделить, вернее, я могу выделить еще один алкалоид, нейтрализующий действие остальных. Более того, во время тайных ритуалов некоторые посвященные лица регулярно поедают бобы второго типа и никогда не заболевают джорданитисом. Вещество, содержащееся в этом «дополнительном» алкалоиде, оказывает совершенно удивительное воздействие на мускулатуру, причем без всякого побочного эффекта. Чрезвычайно интересно! К сожалению, в чистом виде этот алкалоид очень нестоек. Тем не менее, кое-каких результатов я добился. Но требуется провести ряд экспериментов там, на месте. Это необходимо! Да, черт побери, ведь тут же… Готов поклясться, что… — он внезапно себя оборвал и широко улыбнулся. — Извините, снова сел на своего конька. В этом я просто одержимый.

— Да, как бы было здорово, — задумчиво проговорил Пуаро, — если бы я мог так же легко распознавать, кто виновен, а кто нет. Если бы существовало вещество, обладающее теми же свойствами, которые приписывают калабарскому бобу.

— Однако ваши трудности этим не исчерпываются. В конце концов, что такое виновность или невиновность? — сказал Франклин.

— Ну, на этот счет вряд ли возникнут разногласия, — заметил я.

Франклин посмотрел на меня:

— Что есть зло? Что есть добро? Эти понятия меняются от века к веку. Таким образом, вы собираетесь тестировать представление о виновности или невиновности. Фактически такой тест лишается смысла.

— Не понимаю вас…

— Смотрите, дорогой Гастингс. Положим, некий человек думает, что имеет право помазанника Божьего убить какого-то диктатора, ростовщика, сводника или кого бы то ни было, кто по его мнению ничего другого кроме смерти не заслуживает. И он совершает то, что вы считаете преступным деянием, в то время как сам он считает, что сделал нечто полезное и справедливое. Что с этим может поделать наш несчастный калабарский боб?

— Но уж убийство-то всегда преступное деяние, разве нет? — сказал я.

— Вот я бы с удовольствием убил кучу людей, — беспечно ответил доктор Франклин. — И спокойно спал бы, не терзаясь муками совести. Знаете, я думаю, вполне логично было бы уничтожить около восьмидесяти процентов человечества. Они — балласт, мешающий нам продвигаться вперед…

Он встал и, весело насвистывая себе под нос, пошел прочь.

Я проводил его подозрительным взглядом. Тихонько хихикнув, Пуаро вывел меня из задумчивости.

— Мой друг, у вас такой вид, будто вы наткнулись на змеиное гнездо. Будем надеяться, что наш дорогой доктор не претворяет свои идеи в жизнь.

— А если претворяет?

2

После некоторого колебания я решил, что должен аккуратно расспросить Джудит об Аллертоне. Было бы интересно узнать ее мнение. Она девочка рассудительная, со своим мнением, да и честно говоря я почти не опасался, что она может поддаться дешевому обаянию такого типа, как Аллертон. И чтобы лишний раз в этом убедиться, я и хотел поговорить с ней.

К несчастью, меня ждало разочарование… Признаться, приступил я к делу довольно неуклюже. Ничто не вызывает у молодежи такого протеста, как советы старших. Я постарался заговорить весело и непринужденно, но, к сожалению, ничего у меня не вышло.

Джудит сразу ощетинилась.

— Это что? Папочка боится, что я попаду в лапы злого серого волка?

— Да нет же, Джудит, нет.

— Насколько я понимаю, майор Аллертон тебе не нравится?