Агата Кристи - Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

Она жила там еще до того, как я начал заниматься этим делом… Когда я узнал о ней, то был восхищен проделанной ею работой и до сих пор жалею, что не знал ее лично — она, без сомнения, была яркой личностью.

Ее действительно звали Мэри, хотя у нас все называли ее Молли. Она хорошо поработала. Жаль, что она умерла молодой.

Таппенс глядела на висящий на стене рисунок — набросок головы мальчика. Его лицо почему-то показалось ей знакомым.

— Но ведь — неужели…

— Да, — подтвердил мистер Робинсон, — это Александр Паркинсон. Ему тогда было одиннадцать. Он был крестником недавно умершей миссис Хендерсон, — моей дальней родственницы по линии ее покойного супруга. Этот портрет действительно нарисовала Мэри. И надо же, как распорядилась судьба — портрет перешел по наследству от Хендерсонов к Робинсонам! Когда-то мисс Джордан устроилась к Паркинсонам гувернанткой — очень удобно для сбора информации. Никому и в голову не могло прийти, — он запнулся, — чем это может закончиться.

— Но ведь это сделал не — не один из Паркинсонов? — спросила Таппенс.

— Нет, дорогая моя. Насколько я знаю, Паркинсоны здесь совершенно ни при чем. В тот вечер в доме было много гостей. Вам удалось узнать, что в тот самый день происходила перепись населения, и Томми раздобыл данные об этом… Так вот, кроме постоянных обитателей дома в списке были все, кто провел там вечер. Одно из этих имен многое нам сказало. Дочь местного врача, о котором я уже говорил. Она приехала в Холлоукей к отцу, что делала довольно часто, и вместе с двумя подругами находилась на званом обеде у Паркинсонов. Подруги были ни при чем, но дочь врача… Это ведь только потом выяснилось, что ее отец был тесно связан с немцами… Она хорошо знала Паркинсонов и не раз помогала им в саду. Судя по всему, она и посадила наперстянку неподалеку от шпината, а в тот день собственноручно нарвала и принесла всю эту зелень на кухню. Последовавшее за этим недомогание всех присутствовавших было отнесено на счет досадной случайности. Доктор, естественно, подыграл, заявив, что ему частенько приходилось сталкиваться с подобными случаями в своей практике. Благодаря его показаниям на дознании был вынесен вердикт «несчастный случай». Никто и не подумал обратить внимание на тот факт, что сразу после ужина со стола упал и разбился бокал из-под коктейля.

— Кроме Александра Паркинсона, — вставил полковник Пайкэвей.

— Возможно, — кивнул мистер Робинсон. — Обратите внимание, миссис Бирсфорд, история едва не повторилась. После того, как в вас стреляли, дама, назвавшая себя мисс Даллинз, пыталась подсыпать вам в кофе яд. Думаю, вам интересно будет узнать, что она приходится внучкой тому самому доктору.

— Внучатой племянницей, — уточнил мистер Криспин. — А перед Второй мировой она стала ярой последовательницей Джонатана Кейна и проходила в нашей картотеке под именем Додо. Ваш пес заподозрил ее первым и тут же начал действовать. Он дал нам первое вещественное доказательство — клок твида из ее брюк. Сейчас мы знаем, что она не только стреляла в вас, но и убила Айзека, ударив его по затылку молотком. Прошу прощения, мистер Робинсон, что перебил вас.

— Ничего страшного, Энгус, тем более что ваша информация весьма уместна. Теперь мы переходим к еще более зловещему персонажу — доброму, любезному доктору, которого обожала вся деревня. Судя по обстоятельствам дела, именно он повинен в смерти Мэри Джордан, хотя в то время никто бы в это не поверил. Как фармацевт, он неплохо разбирался в ядах. Эти факты всплыли лишь шестьдесят лет спустя. Тогда подозрения возникли только у Александра Паркинсона.

— «Мэри Джордан умерла не своей смертью» — негромко процитировала Таппенс. — «Это сделал один из нас». — Она спросила: — А кто раскусил Мэри? Этот врач?

— Нет. Кто-то другой. Сначала все складывалось очень Удачно. Командор, как и планировалось, вступил с ней в контакт. Информация, которую она ему передавала, была настоящей, только, как бы это выразиться, несущественной. Но подавалась она так, что казалась исключительно ценной. Полученные же от него планы морских операций и другие сведения она лично отвозила в Лондон, а встречи назначала в Риджентс-Парке или у статуи Питера Пэна в Кенсингтон-гарденс. Благодаря этим встречам наши люди многое узнали, в том числе, и о сотрудниках некоторых посольств.

Но все это, миссис Бирсфорд, дело прошлое…

Полковник Пайкэвей, кашлянув, подхватил нить повествования.

— История действительно повторяется, миссис Бирсфорд. Недавно в Холлоукей сформировалось ядро, которое быстро обросло новыми приверженцами. Возможно, поэтому Додо и вернулась. Снова заработали секретные каналы, начались тайные сборища. Снова возникли финансовые потоки, тут же отслеженные всевидящим мистером Робинсоном. В стране снова запахло гнилью. Умышленно создается необходимая общественная атмосфера, ведется закулисная работа — и все ради того, чтобы во главе страны встал определенный политический деятель. Число его последователей с каждым днем увеличивается… все та же игра на доверчивости простых людей… Неподкупная личность, мир во всем мире… Нет, не фашизм! — но что-то очень на него похожее. Мир для всех при условии финансового вознаграждения руководителей…

— Неужели такое еще бывает? — недоверчиво спросила Таппенс.

— Сейчас мы уже знаем все что нужно — в немалой степени благодаря вашей помощи и брезентовому пакету из «Кембриджа», он же Лоэнгрин. Ну а для уточнения подробностей о судьбе Мэри Джордан весьма своевременной оказалась хирургическая операция над лошадкой-качалкой….

— Матильда! — воскликнула Таппенс. — Живот Матильды! Вот здорово!

— Удивительные создания, лошади, — заметил полковник. — Никогда не знаешь, чего от них ждать. Взять хотя бы троянского коня[124].

— А к Матильде меня привел Верный Дружок, — сказала Таппенс. — Но эти люди — неужели они здесь до сих пор орудуют?

— Уже нет, — ответил мистер Криспин, — не беспокоитесь. Эта часть Англии очищена, а осиное гнездо уничтожено. По нашим сведениям, теперь они перенесли свою деятельность в район Бери-Сент-Эдмундс[125]. Однако на всякий случай мы все равно будем за вами приглядывать.

Таппенс облегченно вздохнула.

— Спасибо вам. Понимаете, иногда к нам в гости приезжает Дебора — моя дочь с тремя детьми….

— Не волнуйтесь, — сказал мистер Робинсон. — Кстати, после той истории с Иксом и Игреком, вы, если не ошибаюсь, удочерили фигурировавшую в деле девочку — у которой как раз и были детские книжки про гусей. Где она теперь?

— Бетти? — переспросила Таппенс. — Закончила с отличием университет и уехала в Африку изучать жизнь местного населения. Многие молодые люди сейчас этим увлечены. Она очень милая — и вполне счастлива.

Таппенс запнулась, потом смущенно спросила:

— Мистер Робинсон, а что означает Кей-кей?

— Kaiserlich-Konglich, надо полагать, — чисто австрийский оборот. Императорско-королевская почта, вероятно.

Мистер Робинсон откашлялся, встал и торжественно объявил:

— Я хочу предложить тост за мистера и миссис Томас Бирсфорд — в знак признания их заслуг перед нашей страной!

Тост дружно поддержали.

— А я бы хотел объявить еще один тост, — продолжил мистер Робинсон. — За Ганнибала.

— Видишь, Ганнибал, — сказала Таппенс, поглаживая пса, — за тебя пьют. Это все равно, что получить медаль или титул. Я только на днях перечитывала «Графа Ганнибала» Стенли Уэймена.

— Помню, читал в детстве, — заулыбался мистер Робинсон. — «Кто обидит моего брата, обидит Тавань». Я ничего не напутал? Пайкэвей, как по-вашему, — он заслужил? Ганнибал, позволительно ли мне будет хлопнуть тебя по плечу?

Ганнибал подошел к нему, получил легкий шлепок по плечу и чуть вильнул хвостом.

— Сим провозглашаю тебя графом сего королевства![126] — провозгласил мистер Робинсон.

— Граф Ганнибал — вот здорово! — воскликнула Таппенс. — Лишь бы он теперь не лопнул от важности!

У кого из нас внезапно не пронзает сердце, когда мы вспоминаем прошлое и переживаем его заново?

«Все это было, было, было…»

Почему воспоминания всегда так глубоко волнуют душу?

Этот вопрос я задавал себе, сидя в поезде и глядя на плоские равнины Эссекса[127].

Сколько лет минуло с тех пор, как мне пришлось проделать этот же самый путь? Тогда — смешно сказать! — мне представлялось, что все самое лучшее в моей жизни уже в прошлом. Я был ранен на войне, навсегда оставшейся для меня той войной. Войной, которую затмила еще одна, более страшная война.

В 1916 году юный Артур Гастингс считал себя старым служакой. Ему и в голову не приходило, что жизнь только начинается.

Тогда, в поезде, я еще не знал, что встречусь с человеком, который круто изменит мою жизнь. Я просто-напросто ехал погостить у своего давнишнего друга Джона Кавендиша, чья матушка, недавно вновь вышедшая замуж, владела поместьем под названием «Стайлз». Приятно возобновить старую дружбу, думал я, ни сном ни духом не ведая, что вскоре с головой окунусь в хитросплетения темного и таинственного убийства.

Именно в «Стайлзе» я вновь встретился со странным маленьким человечком, Эркюлем Пуаро, с которым когда-то познакомился в Бельгии.

Отлично помню, как я удивился, увидев его — коротышку с большими усами, — как он семенил мне навстречу по деревенской улице.

Эркюль Пуаро. С той поры он стал для меня лучшим другом, и вся моя дальнейшая жизнь складывалась при его непосредственном участии. Выслеживая вместе с ним очередного преступника, я встретился со своей будущей женой, самой очаровательной девушкой и самой преданной подругой, о которой только может мечтать мужчина.