— Еще не понял? — спросила Таппенс. — Лоэнгрин! Лебедь! Опера![113] Ну ты же знаешь «Лоэнгрин» Вагнера.

— А лебеди-то здесь при чем?

— Есть и лебеди! Это же садовые табуреты с лебедями! Помнишь, в Кей-кей мы нашли два садовых фарфоровых табурета, синий и голубой. У моей тетки были точно такие же. Их называли «Оксфорд» и «Кембридж». Оксфорд, боюсь, я разбила, а Кембридж так там и стоит! Голубой. Ну как ты не понимаешь? Лоэнгрин! Что-то спрятано в одном из этих двух лебедей. Томми, мы должны немедленно осмотреть голубой Кембридж. Он так и остался в Кей-кей. Ну идем же.

— В одиннадцать вечера? Ни за что.

— Ладно. Тогда, значит, утром. Тебе завтра не нужно в Лондон?

— Нет.

— Вот и хорошо.

— Даже не представляю, как вы думаете управляться с садом, — ворчал Альберт. — Я, конечно, кое-что там порыхлил, но как быть с огородом? В огородах я совершенно не разбираюсь. Хорошо бы этот мальчишка помог! Он, кстати, опять здесь. Спрашивает вас, мэм.

— А… мальчишка, — откликнулась Таппенс. — Рыжеволосый?

— Нет, другой. С белобрысыми патлами чуть не до пояса. Имя у него еще такое дворцовое. Кларенс.

— Кларенс-Хаус…[114] А что, хорошо звучит.

— Да уж конечно, — ухмыльнулся Альберт. — Он ждет у двери. Говорит, хочет помочь.

— Вот и прекрасно!

Кларенса она нашла на веранде. Сидя на ветхом плетеном стуле, он уплетал картофельные чипсы, заедая их шоколадкой, которую держал в правой руке.

— Доброе утро, миссис, — сказал он. — Заглянул спросить, не надо ли чем помочь.

— Вообще-то не отказались бы, — ответила Таппенс. — Ты, если не ошибаюсь, тоже иногда помогал Айзеку в саду?

— Приходилось. Я, конечно, не сильно разбираюсь, да ведь и Айзек, прямо сказать, не был великим садовником. У него лучше получалось рассказывать, как хорошо было раньше и как плохо теперь и как повезло тем, кто нанимал его на работу. Говорил, будто служил главным садовником у мистера Болингоу. Слыхали о таком? У него огромный дом был вверх по реке. Сейчас там школа. А бабушка говорит, что мистер Болингоу не подпустил бы Айзека и близко к своему саду.

— Ну и Бог с ним, — сказала Таппенс. — Хорошо, что ты зашел. Мы тут как раз собирались вытащить кое-что из оранжереи.

— Откуда? А, из Кей-кей…

— Совершенно верно. Удивительно, что ты знаешь ее название.

— А ее по-другому никто кроме вас сроду не называл. Вроде как по-японски.

— Ну, тогда пошли, — сказала Таппенс.

Процессия из Томми, Таппенс, Кларенса, пса Ганнибала и замыкающего Альберта, оставившего ради такого мероприятия мытье посуды, двинулась к оранжерее. На полпути Ганнибал покинул строй и, совершив обходной маневр, оказался у дверей Кей-кей первым, чтобы поприветствовать подтянувшуюся процессию радостным лаем.

— Давай, Ганнибал, — подбодрила его Таппенс. — Отыщи нам что-нибудь.

— Это что за порода? — поинтересовался Кларенс. — Я слышал, бывают специальные собаки против крыс. Он не из этих?

— Их этих самых, — подтвердил Томми. — Староанглийский черный манчестер-терьер. С подпалинами.

Ганнибал обернулся, вильнул туловищем, восторженно забил хвостом и уселся с крайне горделивым видом.

— А он кусается? — спросил Кларенс.

— Он охраняет, — уточнила Таппенс. — В основном, меня.

— Точно. Приглядывает за ней в мое отсутствие, — насмешливо добавил Томми. — Кстати, почтальон жаловался. Говорит, дня четыре назад Ганнибал его чуть не укусил.

— Мы просто не очень любим почтальонов, правда, мой золотой? — Таппенс потрепала пса и, выпрямившись, толкнула дверь оранжереи. — Ха! А дверь-то заперта! Хотела бы я знать, где ключ.

— Я знаю, — отозвался Кларенс. — В сарае. Рядом с цветочными горшками.

Он отошел и вскоре вернулся со ржавым, но смазанным маслом ключом.

— Похоже, Айзек его смазал, — заметил он.

— Да, раньше он тяжело поворачивался, — сказала Таппенс.

На этот раз замок открылся, даже не скрипнув.

Кембридж, фарфоровый табурет, обвитый лебединой шеей, стоял посреди оранжереи, сияя на солнце. Видимо, Айзек вымыл его и протер, собираясь выставить в хорошую погоду на веранду.

— Здесь должен быть еще один, синий, — сказал Кларенс. — Айзек говорил, Оксфорд и Кембридж.

— Правда? Айзек тоже их так называл?

— Да. Синий — Оксфорд, голубой — Кембридж. Разбился, что ли?

— Увы! — смутилась Таппенс.

— Ой, а что случилось с Матильдой? Мусора-то!

— Мы ее оперировали, — объяснила Таппенс.

Кларенса это позабавило. Он весело рассмеялся.

— Моей двоюродной бабусе Эдит тоже делали операцию, — сказал он. — Вырезали часть кишок, а ей хоть бы хны!

В его голосе прозвучало явное разочарование.

— Не представляю, как его разобрать, — сказала Таппенс.

— Может, тоже разбить? — предложил Томми.

— Жалко! Но, похоже, ничего другого не остается. Видишь эти отверстия в виде S? Ну прямо как копилка! Запихнуть что-нибудь внутрь можно, а вытащить обратно уже не получится.

— Да, — согласился Томми. — Любопытная мысль. Очень любопытная, верно? — повернулся он к Кларенсу.

Тот, польщенный, прямо-таки засиял.

— Знаете, а ведь их можно развинтить, — сообщил он.

— Развинтить? — поднял брови Томми. — Кто тебе это сказал?

— Айзек. Я часто видел, как он это делает. Нужно просто перевернуть его и открутить крышку. А если вдруг заело, капнуть немного масла.

— Ага.

— Но сначала перевернуть.

— Здесь все приходится переворачивать, — пожаловалась Таппенс. — Взять хотя бы Матильду.

Табурет оказался довольно сговорчивым. Посопротивлявшись для приличия несколько секунд, крышка вдруг подалась, и Томми быстро ее открутил..

— Ого сколько мусора! — удивился Кларенс, заглянув внутрь.

После Кларенса в недра табурета заглянул Ганнибал, совершенно уверенный, что без его участия не может обойтись ни одно важное дело. Принюхавшись, он глухо заворчал, попятился и сел.

— Похоже, ему что-то там не понравилось, — прокомментировала Таппенс, брезгливо глянув на скопившийся в недрах табурета мусор.

— Ай! — вскрикнул Кларенс, запустивший туда руку.

— Что случилось?

— Поцарапался. Что-то острое. Ага, вот.

— Гав, гав, — подтвердил Ганнибал.

— Ухватил. Нет, выскользнуло. Опять поймал. Есть!

Кларенс извлек темный брезентовый пакет.

Ганнибал подошел, уселся у ног Таппенс и заворчал.

— Что такое, Ганнибал? — спросила Таппенс.

Пес заворчал снова.

— В чем дело, Ганнибал? — Таппенс наклонилась и почесала ему за ухом. — Может быть, ты болел за Оксфорд, а выиграл Кембридж? — Она повернулась к Томми. — Помнишь, мы как-то смотрели с ним соревнование по гребле?

— Ага, — кивнул Томми, — под конец он так разозлился на телевизор, что кроме его лая уже ничего не было слышно.

— Хорошо хоть видеть могли. Он расстроился, что выиграл Кембридж.

— Наверное, он — выпускник Собачьего Оксфорда, — предположил Томми.

Ганнибал оставил Таппенс и, подойдя к Томми, одобрительно завилял хвостом.

— Похоже, ты, угадал, — улыбнулась Таппенс. — А я-то всегда думала, что он заканчивал Открытый Собачий Университет.

— И какой факультет? — рассмеялся Томми.

— Костоедения.

— С отличием?

— А как же! — кивнула Таппенс. — Недавно Альберт имел неосторожность дать ему целую кость из бараньей ноги. Сначала я застала его в гостиной, где он пытался спрятать ее под подушку… Пришлось выгнать его в сад и запереть дверь. Через минуту подхожу к окну, а он уже закапывает кость в клумбу, где я высадила гладиолусы. Он ведь у нас большой эконом — в том, что касается костей. Никогда не ест их, а только прячет на черный день.

— А потом выкапывает? — поинтересовался Кларенс, провоцируя любящих хозяев на дальнейшие откровения.

— Возможно, со временем, — ответила Таппенс. — Когда они как следует вылежатся.

— А наш пес не ест собачьи галеты, — сообщил Кларенс.

— Наверное, ему больше нравится мясо, — предположила Таппенс.

— Нет, больше всего он любит бисквитные пирожные.

Ганнибал тем временем обнюхал трофей, только что извлеченный из недр Кембриджа, резко отвернулся и залаял.

— Выгляни, может, кто пришел, — попросила Таппенс. — А вдруг садовник? На днях миссис Херринг говорила мне, что знает одного старичка, который в свое время слыл прекрасным садовником.

Томми открыл дверь и вышел из оранжереи. Ганнибал последовал за ним.

— Никого, — сообщил Томми.

Ганнибал заворчал и снова принялся лаять, теперь уже во весь голос.

— Наверное, углядел кого-то в зарослях пампасной травы, — предположил Томми. — Не иначе, как кто-то хочет украсть его косточку. А может, там кролик. Хотя Ганнибал не по этой части. Не представляю, как его нужно упрашивать, чтобы он погнался за кроликом. Кажется, они ему нравятся. Вот за кошками и голубями — это пожалуйста! Хорошо хоть, никого еще не поймал.

Ганнибал, ворча, обнюхал траву и снова залаял, внимательно глядя на Томми.

— Наверное, кошка, — решил тот. — Тут к нам повадился ходить большой черный кот с подругой. Маленькая такая кошечка, жена называет ее Китти.

— И они все время забираются в дом, — сказала Таппенс. — Просачиваются в любую щель. Ну хватит, Ганнибал, иди сюда.

Ганнибал недовольно глянул в ее сторону, немного отступил и снова принялся сосредоточенно и яростно облаивать куст пампасной травы.

— Там что-то есть, — уверенно сказал Томми. — Давай, Ганнибал!