Агата Кристи - Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

— Для начала неплохо. Не забывайте и про Джонатана Кейна. Ведь не случайно же он облюбовал те места. Кстати, не так уж давно это и было — где-то в конце тридцатых. Поселился в коттедже у моря, и такое там началось… Последователи его просто боготворили! Вот уж поистине, Бог шельму метит. Кейн — это ведь тот же Каин[104]. Был просто помешан на геноциде и оружии массового поражения. После того, как он сбежал из Англии, его следы затерялись. Поговаривают, он долго скрывался не то в России, не то в Исландии или Америке. Кстати, он прекрасно умел втираться людям в доверие. Соседи, говорят, были от него без ума. Так что не теряйте бдительности. Ищите, выясняйте, узнавайте, выслеживайте, но, ради Бога, будьте осторожны. Оба. А вы особенно приглядывайте за — как ее зовут? Пруденс?

— Таппенс, — сказал Томми.

— Присматривайте за Таппенс и передайте ей, чтобы она присматривала за вами. Следите за тем, что едите, пьете, куда ходите и кто набивается вам в друзья. Рано или поздно обязательно что-нибудь произойдет. Всплывет какая-нибудь старая история, или возникнет чей-нибудь дальний родственник…

— Сделаю, что смогу, — выдавил Томми сквозь кашель. — Мы оба. Только вот староваты мы уже для таких дел… Да и знаем совсем мало…

— Ничего, узнаете!

— Таппенс, кстати, уверена, что в доме что-то спрятано.

— Возможно. Эта мысль многим уже приходила в голову, но до сих пор никто ничего не нашел. Правда, толком и не искали. Слишком уж часто дом менял владельцев и переходил из рук в руки. Фолкнеры, Бэссингтоны, Паркинсоны… Все они не представляют для вас ни малейшего интереса, за исключением, разве…

— Александра Паркинсона?

— Именно. А откуда вы о нем знаете?

— Он оставил послание в одном из романов Стивенсона. «Мэри Джордан умерла не своей смертью». И мы совершенно случайно на него наткнулись.

— Ха! — полковник Пайковэй взмахнул сигаретой. — Верно говорят: от судьбы не уйдешь. Она прямо распахивает перед вами свои ворота!

Лавка мистера Дарренса располагалась на центральном перекрестке Холлоукей. Витрину украшали несколько выгоревших на солнце фотографий: пара свадебных снимков, голый карапуз на ковре и какие-то бородатые парни со своими подружками. Внутри на единственном прилавке были разложены поздравительные открытки — начиная с «моему дорогому мужу» и заканчивая «горячо любимой теще», — удивительно невзрачные кошельки и бумажники, письменные принадлежности, конверты в цветочек и наборы писчей бумаги, украшенной все теми же цветочками и надписью «Для заметок».

За прилавком находились двое — пожилая седая женщина с тусклыми глазами, совмещавшая, очевидно, функции продавщицы и приемщицы заказов, и довольно высокий молодой человек с длинными льняными волосами и небольшой бородкой, являвшийся, судя по всему, хозяином лавки. В момент появления Таппенс они увлеченно осматривали старинный фотоаппарат, так что ей пришлось изрядно побродить по лавке, любуясь образчиками товаров, прежде чем молодой человек ее заметил.

— Чем могу быть полезен?

— Я только хотела спросить насчет альбомов, — сказала Таппенс. — Для фотографий.

— Чтобы наклеивать фотографии? Нет. Да их сейчас почти и не выпускают. Все перешли на слайды.

— Понимаю, — сказала Таппенс. — Просто я коллекционирую старые альбомы. Вот, примерно, такие…

Она жестом фокусника выхватила из сумочки присланный ей альбом и продемонстрировала его молодому человеку.

— Старая вещица, — заметил мистер Даррене. — Я бы сказал, ему лет пятьдесят будет. В те времена любили такие штуки. В каждой семье был альбом.

— А еще бывают памятные… — начала Таппенс.

— Да-да. Памятные альбомы. У моей бабушки был такой, в него гости писали всякую всячину.

— А может, у вас все-таки сохранились какие-нибудь старые фотоальбомы? Вам ведь они все равно уже не нужны, а мне для коллекции…

— Да, сейчас все что-нибудь собирают, — понимающе улыбнулся Даррене. — Иногда до того чудные вещи… Не думаю, чтобы у меня нашелся такой же старый, как ваш, но я посмотрю.

Он зашел за прилавок и выдвинул ящик.

— И чего здесь только нет! — Даррене принялся копаться в ящике. — Все никак не решусь выкинуть этот хлам: никогда ведь не знаешь, на что найдется покупатель. Вот, пожалуйста… Целая куча свадебных снимков. Ну кому, скажите на милость, они нужны через столько лет?

— Никто, значит, не приходит и не говорит: «Здесь выходила замуж моя бабушка. Не найдется ли у вас фотографий с ее свадьбы?» — улыбнувшись, спросила Таппенс.

— Что-то не припомню такого, — покачал головой Даррене. — Хотя иногда, конечно, старыми снимками интересуются. Вот недавно спрашивали: не сохранились ли негативы детских снимков? Вы же знаете, матери обожают снимки своих детей, когда те еще совсем маленькие. Хотя качество, конечно, тех фотографий оставляет желать лучшего. Иногда еще полиция захаживает… Это когда нужно узнать, как человек выглядел в детстве… Хотя, хоть убей не пойму, что это им дает. Но, как говорится, чем бы дитя не тешилось… — улыбнулся Даррене.

— Вы, я вижу, интересуетесь преступлениями, — сказала Таппенс.

— А кто ж ими не интересуется? Любопытно ведь. Пропала, например, женщина… Берешь одну газету — там пишут, что она сбежала от мужа и теперь скрывается, берешь другую — а там, что этот самый муж ее и убил, только так сумел запрятать тело, что его никак не могут найти. А сам, понятно, в бегах. Вот и начинаешь копаться у себя в закромах, найдешь его фотографию… Любопытно!

— Точно, — согласилась Таппенс, и, решив, что контакт с мистером Дарренсом установлен, небрежно поинтересовалась: — Так может, у вас завалялись и фотографии некой Мэри Джордан? Она, правда, давно тут жила — лет, наверное, шестьдесят назад. Здесь и умерла.

Мистер Даррене присвистнул.

— Меня тогда еще и на свете не было. Хотя, можно, конечно, поискать в вещах отца. Он-то вообще никогда ничего не выбрасывал. Говорил, мол, память о прошлом. Он помнил всех, с кем был хоть немного знаком. Мэри Джордан… Что-то такое знакомое… Что-то… с флотом, да? С подводной лодкой. Поговаривали, что она была шпионкой. У нее еще мать была не то русской, не то немкой. А может, японкой?..

— Что-то в этом роде! Так как насчет фотографий?

— Поищу у отца… Если найду, дам знать. А вы, случайно, не писательница?

— Ну, — опустила глаза Таппенс, — это не основное мое занятие. Так… подумываю написать небольшую такую книжку. Историческую. Охватить последние, скажем, лет сто. Всякие любопытные происшествия, преступления, приключения… И мемуары. А старые фотографии всегда эффектно смотрятся и служат неплохим дополнением…

— Постараюсь помочь. Думаю, получится увлекательно. Интересный, наверное, собрали материал? — В голосе мистера Дарренса сквозила явная заинтересованность.

— Еще бы! Сейчас вот собираю сведения о неких Паркинсонах, — произнесла Таппенс. — И представьте, оказалось, что они жили в нашем доме.

— А, так вы из «Лавров»? Отец говорил, раньше его называли «Ласточкино гнездо», верно? Не знаю уж, почему.

— Наверное, под крышей гнездились ласточки, — предположила Таппенс. — Они и сейчас там живут.

— Да, наверное. Но все равно, странное название для дома.

Для закрепления знакомства Таппенс купила немного писчей бумаги и открыток, после чего распрощалась с мистером Дарренсом. Подойдя к своему дому, она хотела было уже войти, но в последний момент передумала и, свернув на боковую тропинку, направилась к оранжерее. Неожиданно она вздрогнула и остановилась. У дверей оранжереи на земле лежал большой темный сверток. Приглядевшись, Таппенс вздохнула с облегчением. Куча старого тряпья, которое они с Томми вытащили и так до конца и не разобрали.

Подойдя вплотную, Таппенс наклонилась и, отпрянув, в волнении ухватилась за дверь оранжереи. То что лежало на земле совсем не было кучей тряпья, хотя одежда, в которую был одет ее владелец, и в самом деле была совсем не новая.

— Айзек… — прошептала Таппенс. — Айзек. О, Господи!

Из дома кто-то вышел и направился к ней. Таппенс медленно подняла голову.

— Альберт, иди скорее сюда. Здесь Айзек… мертвый. И, похоже… похоже, его убили.

После того, как было оглашено медицинское заключение, двое случайных прохожих дали показания, а родственники рассказали о состоянии здоровья погибшего. Всех, кто мог питать к нему вражду (а именно, ватагу подростков, которых он гонял из сада) допросили и убедились в полной их невиновности. Потом вызвали тех, у кого покойный работал, включая его последних работодателей, мистера и миссис Бирсфорд. После того как всех внимательно выслушали, был вынесен вердикт[105]: умышленное убийство, совершенное неизвестным лицом или группой лиц.

Выйдя из зала суда, Томми обнял Таппенс за плечи, и они начали протискиваться сквозь собравшуюся у входа толпу.

— Ты у меня молодчина, — сказал он. — Держалась просто замечательно. Гораздо лучше других. По-моему, коронер[106]остался тобой доволен.

— Я к этому не стремилась, — грустно ответила Таппенс. — Просто мне очень не нравится, что старого Айзека убили.

— Вот уж не думал, что у него есть враги, — проговорил Томми.

— Да ладно тебе, Томми. Можно подумать, что ты так думаешь. Ты прекрасно знаешь, что все дело в нас.

— О чем ты, Таппенс?

— Об этом доме. Помнишь, сколько мы о нем мечтали? Представляли, как нам в нем будет уютно и хорошо… Похоже, мы ошиблись.

— Я так не считаю, — возразил Томми.

— Конечно, — сказала Таппенс, — ты ведь оптимист, не то что я. Последнее время этот дом меня угнетает, мне в нем как-то не по себе. Словно из прошлого на нас все время смотрит тень…