Агата Кристи - Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

— Пожалуй, — согласилась Таппенс.

— Остаются еще врачи и священники, — принялся рассуждать Томми. — Их, пожалуй, тоже неплохо бы прощупать, хотя не думаю, что нам это что-то даст. Слишком уж много лет прошло. Мы все ходим вокруг да около и никак не можем… С тобой, кстати, ничего больше не стряслось, Таппенс?

— Ты имеешь в виду, не было ли за последние два дня чего-нибудь неординарного, угрожающего моей драгоценной жизни? Нет. На пикник меня никто не приглашал, тормоза у машины в порядке, а банку яда в сарае даже еще не почали.

— Айзек бережет ее на случай, если ты вдруг выйдешь в сад с сэндвичами.

— Бедный Айзек! — воскликнула Таппенс. — Перестань на него наговаривать. Мы с ним уже подружились. Погоди-ка… это напоминает мне…

— Что?

— Забыла, — Таппенс растерянно заморгала. — Забыла… Когда ты сказал про Айзека, мне что-то пришло в голову и тут же исчезло.

— О, Боже! — вздохнул Томми.

— Ладно, идем дальше, — Таппенс заглянула в блокнот. — Рассказывали про какую-то пожилую даму, которая на ночь прятала свои серьги в варежки. Между прочим, она считала, будто ее хотят отравить. Еще одна особа держала деньги в шкатулке для сбора пожертвований — ну, ты их видел… фарфоровые такие… на них еще наклейка «для подкидышей и беспризорных детей». Но, судя по всему, до детей содержимое не доходило. Она складывала туда пятифунтовые бумажки и, когда шкатулка наполнялась, закапывала ее и покупала следующую.

— И тратила на ее покупку не меньше пяти фунтов, полагаю?

— Наверное. Вероятно, она, как и мой кузен Эмлин, считала, что никто не станет грабить найденышей, бездомных и миссионеров.

— Кстати, о миссионерах. Ты как-то говорила, что видела наверху стопку скучнейших проповедей.

— Были такие. А что? — спросила Таппенс.

— Мне просто подумалось, что вот такая невыносимо скучная теологическая книжка — лучший тайник. Старая книга с потрепанным переплетом и вырезанными внутри страницами.

— Ничего похожего, — сказала Таппенс. — Я бы заметила.

— А ты бы стала такую читать?

— Нет, конечно.

— Вот видишь, — сказал Томми. — Не стала бы. Подозреваю, ты ее просто положила в ящик.

— Ты меня плохо знаешь. Я просмотрела каждую. Между прочим, там была книга под названием «Венец успеха». Аж в двух экземплярах. Что ж, будем надеяться, наши усилия тоже увенчаются успехом — один венец тебе, один мне!

— А тогда уж мы сами напишем книгу под названием «Кто убил Мэри Джордан?».

— Когда узнаем кто, обязательно напишем, если, конечно, узнаем, — веско добавила Таппенс.

— Чем сегодня займешься, Таппенс? Списками имен и дат?

— Я уже и так ими занимаюсь. На вот, смотри. — Таппенс протянула мужу листок из блокнота. — Ты даже не представляешь, до чего ж это, оказывается, нудное занятие. Кроме того я, кажется, пару раз сбилась.

— Естественно.

— Ты такой аккуратист, Томми, что иногда даже противно.

— Ну-ну, дорогая. Так какие, говоришь, у тебя на сегодня планы?

— Во-первых, еще подремать. Хотя, нет, спать я, пожалуй, не буду. — Таппенс оживилась. — Я же собиралась выпотрошить Матильду!

— Господь с тобой! Откуда такая кровожадность?

— Я сказала: Матильду. Из оранжереи. Лошадь-качалку с дырой в животе.

— A-а. И ты собираешься залезть ей в живот?

— Точно, — кивнула Таппенс. — Хочешь поучаствовать?

— Если честно, не очень.

— А если я тебя попрошу?

Томми глубоко вздохнул.

— Придется согласиться. И потом, все веселее, чем составлять списки. Айзек уже пришел?

— Нет еще. Но он нам и не нужен. Дверь не заперта, а что до воспоминаний… Кажется, я из него выжала даже больше, чем он знал.

— Можно подумать, он знает хоть что-то, — пренебрежительно проговорил Томми. — От его россказней у приличного человека уши вянут.

— Нужно пользоваться разными источниками, — наставительно заметила Таппенс. — Никогда ведь не знаешь, который из них окажется достоверным. Ладно. Пошли потрошить Матильду. Вот только переоденусь, а то в Кей-кей такая пылища…

— Надо было попросить Айзека подготовить ее к операции.

— Не иначе, в прошлой жизни ты был хирургом.

— Кто знает? — Томми напустил на себя важный вид и сообщил: — Извлечение инородных тел из брюшной полости этого животного может представлять серьезную угрозу для жизни последнего. Бедняжка и так на ладан дышит.

— А давай ее потом покрасим! Может, Деборины девочки захотят покататься, когда приедут.

— Наши внуки и так завалены игрушками!

— Много ты понимаешь, — махнула рукой Таппенс. — Детям быстро надоедают дорогие игрушки. Иной раз им милее обрывок бечевки, старая тряпичная кукла или лоскут мохнатого коврика. Между прочим, стоит нашить на него пару черных пуговиц, он превращается в медвежонка. Дети просто визжат от восторга.

— Переодевайся и пойдем, — сурово напомнил Томми. — Больной ждать не будет.

Подготовить Матильду к операции оказалось не так-то просто. Пациентка явно страдала ожирением и недержанием гвоздей, которые торчали из нее во все стороны острием наружу. Таппенс исколола о них все руки, а Томми порвал свитер.

— Чтоб ей лопнуть! — в сердцах пожелал главный хирург.

— Чем красить, мы ее лучше сожжем! — понимающе откликнулась Таппенс.

Появившийся в этот момент Айзек выглядел изрядно удивленным.

— Опа! — воскликнул он. — Чем это вы тут занимаетесь? Хотите вытащить ее наружу?

— Не совсем, — отдуваясь, ответила Таппенс. — Хотим просто перевернуть ее, чтобы залезть вон в ту дырку.

— Хотите все из нее вытащить? Придет же такое в голову!

— Да, — подтвердила Таппенс, — именно это мы и хотим.

— И что вы думаете там найти?

— Ничего, кроме хлама, — сказал Томми и не слишком уверенно добавил: — Вообще-то мы собирались навести тут порядок. Думаем хранить здесь спортинвентарь. Клюшки для гольфа и все такое…

— Небольшое поле для гольфа здесь, правда, было, но очень уже давно. Еще во времена миссис Фолкнер. Да только сейчас на его месте розарий.

— Во времена кого? — спросил Томми.

— В общем, еще до меня. Но всегда ведь найдутся люди, готовые часами рассказывать, что, где и как было раньше. И чего только не нарасскажут. Чаще, конечно, навыдумывают.

— Какой вы молодчина, Айзек, — не преминула польстить Таппенс. — Все знаете! Поле для гольфа… Надо же!

— Ага. Тут где-то даже коробка стояла с клюшками. Сомневаюсь, чтобы от них сейчас что-нибудь осталось.

Таппенс тут же бросила Матильду и направилась в угол, где и в самом деле оказалась длинная деревянная коробка. С трудом отодрав крышку, Таппенс обнаружила внутри два выцветших мяча — красный и голубой — и ржавый молоточек для крокета. Все это было густо приправлено паутиной.

— Еще от миссис Фолкнер остались, — благоговейно сообщил Айзек. — Она, говорят, даже на соревнованиях выступала.

— В Уимблдоне[87]? — недоверчиво спросила Таппенс.

— В каком еще Уимблдоне? Здесь, у нас. Тут ведь тоже соревнования проводились. Я даже снимки видел. У фотографа.

— У фотографа?

— Ну, да. В деревне. Вы что же, Дарренса не знаете?

— Даррене… Даррене, — рассеянно повторила Таппенс. — Это который продает пленки и все в таком духе?

— Правильно. Только это, конечно, уже не тот Даррене. Внук, если не правнук. А лавка та же. Торгует всякой ерундой. Открытками там, бумагой… Ну и фотографирует помаленьку. У него там целая куча старых снимков. Никогда ничего не выкидывает. На днях к нему даже заходила одна дамочка — искала фото своей прабабки. Оригинал-то она потеряла, так думала негатив найти. Не нашла, правда. У него еще и альбомы есть. Тоже старые.

— Альбомы, — задумчиво повторила Таппенс.

— Так пособить чем? — спросил Айзек.

— Помогите с лошадью, если не трудно. И кто ее только так назвал?

— Матильдой-то? А что, хорошее имя, французское.

— И тайник вроде неплохой, верно? — Таппенс запустила руку в отверстие на животе Матильды и вытащила оттуда очередной резиновый мячик, некогда красно-желтый, а теперь полинявший и к тому же рваный. — Это, наверное, дети. Вечно они все засовывают куда подальше.

— Было бы только куда, — подтвердил Айзек. — Говорят, правда, один молодой джентльмен завел привычку совать сюда письма. Будто это почтовый ящик.

— Письма? Кому?

— Какой-нибудь молодой леди, надо думать. Я, правда, здесь еще тогда не работал.

— Бедный Айзек! — покачал головой Томми, когда садовник, установив Матильду в нужное положение, удалился закрывать парники. — Сколько же здесь всего произошло без него…

— Просто невероятно, — выдохнула порядком уже грязная и исцарапанная Таппенс, с трудом высвобождая руку из недр Матильды, — сколько всего сюда напихали. Странно, что никому не пришло в голову ее почистить.

— Да кому же это кроме нас надо? — заметил Томми, в свою очередь запуская руку в чрево лошади.

— И то верно, — согласилась Таппенс..

— Такое чувство, что нам нечем больше заняться. Не думаю, что из этого что-нибудь… Ой!

— Что там? — спросила Таппенс.

— Ничего. Просто я поцарапался.

Томми вынул руку, внимательно ее осмотрел и, вздохнув, снова запустил в тайник. Наградой ему стал вязаный шарфик, основательно побитый молью.

— Какая гадость, — проговорил Томми, брезгливо его отшвыривая.

Таппенс отстранила мужа и, наклонившись над Матильдой, принялась в ней копаться.