— Больно, — пожаловалась Таппенс, высвобождаясь из цепких веток. — Как Томми и говорил.

Выбравшись, она отряхнулась и огляделась. Перед ней вверх по склону тянулись плотные заросли рододендрона[54]. «Весной, когда он зацветет, — подумала Таппенс, — здесь будет сказочно красиво. А пока это самые обыкновенные заросли». Впрочем, сквозь заросли явственно виднелась тропинка. Обломив несколько веток, Таппенс продралась через кусты и двинулась вверх по тропинке.

— Здесь уже много лет никто не ходил, — отметила она про себя. — Интересно, куда ведет эта тропинка? Должна же она где-нибудь заканчиваться!

Но коварная тропинка, казалось, и не думала заканчиваться. Она вела себя в точности, как дорожки в Зазеркалье, на которые Алиса жаловалась за то, что они вдруг вздыбливаются и резко меняют направление[55]. Потом кусты рододендронов стали редеть, постепенно сменяясь лаврами, которые, вероятно, и дали дому название, а сама тропинка превратилась в узкую мощеную дорожку и внезапно уперлась в заросшие мхом четыре ступеньки, поднимающиеся к окованной бронзой каменной нише. Ниша при ближайшем рассмотрении оказалась чем-то вроде грота, внутри которого на пьедестале стояла порядком разрушенная каменная скульптура: мальчик с корзинкой на голове. Таппенс начала кое-что сопоставлять.

— Теперь, по крайней мере, ясно, когда разбивался сад, — пробормотала Таппенс. — У тети Сэры за домом стоит точно такая же. Кстати, лавров там тоже хватало.

В детстве Таппенс часто гостила у тети Сэры. Тогда ее любимой игрой были «речные кони». Для игры достаточно было обычного обруча. Шестилетней Таппенс он вполне заменял коней — настоящих белых коней с развевающимися гривами и хвостами. На них Таппенс мчалась через поросшую густой травой лужайку, затем вокруг клумбы, усаженной пампасной травой с колыхающимися в воздухе пушистыми султанами, и по извилистой тропинке, такой же, как эта, — туда, где среди буковых деревьев в каменном гроте стояла точно такая же фигурка с корзинкой. Отправляясь туда на своих скакунах, Таппенс всегда брала с собой какое-нибудь подношение, чтобы положить в корзинку на голове мальчика. Дар этот считался как бы жертвой, а в обмен мальчик исполнял желания. Можно было загадать любое желание и оно почти всегда сбывалось.

— Только, — сказала вслух Таппенс, усаживаясь на верхнюю ступеньку грота, — лучше было загадывать такие желания, в исполнении которых была почти уверена. И все равно, когда они действительно исполнялись, это казалось самым настоящим чудом. По сути, это было жертвоприношение древнему богу, пусть даже и в лице пухлого каменного мальчишки. Впрочем, какая разница! Зато сколько удовольствия — придумать, поверить и разыграть все это!

Она вздохнула, и поднявшись со ступеньки, пошла назад — к помещению, таинственно именующемуся Кей-кей. Дверь оказалась незаперта, и Таппенс шагнула внутрь.

В Кей-кей царил все такой же хаос. Матильда казалась покинутой и печальной, но Таппенс было не до нее. Теперь ее внимание привлекли два фарфоровых табурета, обвитых шеями белых лебедей. Один был темно-синего, другой — голубого цвета, и в сидении каждого была вырезана щель в форме буквы «S».

— Ну конечно, — сказала Таппенс, — я же видела такие, когда была помоложе. Обычно их ставили на веранду и называли Оксфорд и Кембридж[56]. Надо будет их вытащить, вымыть и отнести на веранду. Там они должны хорошо смотреться.

Подхватов темно-синий табурет, она устремилась к двери, но споткнулась о выставленные вперед ноги Матильды и едва не упала. Стул, который она при этом все-таки выпустила, угодил в одно из стекол крыши и разбил его вдребезги, едва не поранив перепуганную Таппенс осколками.

— Боже мой! — воскликнула она и, оценив случившееся, вздохнула: — Что же я натворила! Похоже, Оксфорд уже не склеить! Придется довольствоваться Кембриджем! Хорошо еще, Томми всего этого не видел! Интересно, что он сейчас поделывает?

Томми в этот момент, сидя в гостях у своего старого знакомого, предавался воспоминаниям.

— Чудеса да и только! — говорил полковник Аткинсон. — Я слышал, вы с Пруденс — ах да, ты же зовешь ее Таппенс[57]… — перебрались в деревню, в Холлоукей. И чего вас туда понесло? Уж наверное, на то были веские причины?

— Да нет, просто дом понравился, — ответил Томми. — И к тому же оказался относительно недорогим.

— A-а. Удачная покупка, значит? Как, говоришь, он называется? И не забудь оставить мне адрес.

— Сейчас он называется «Лавры», но как-то уж это больно по-викториански… Подумываем его переименовать.

— «Лавры»? Лавры… Холлоукей… Надо же! И чем вы там занимаетесь, а? Признавайся!

Щеточка седых усов на несколько увядшем от времени лице бывшего начальника Томми встопорщилась в добродушной улыбке.

— Копаешь что-то, верно? — наседал полковник Аткинсон. — Решил снова послужить отчизне?

— Я уже слишком стар для этого, — не слишком убедительно возразил Томми.

— Ну-ну. Мне-то уж можешь не рассказывать. Просто тебе запретили говорить. В конце концов, в той истории действительно многое непонятно.

— В какой истории? — насторожился Томми.

— Да ты наверняка о ней читал или слышал! Кардингтонский скандал. Это было сразу после дела с письмами и истории с подводной лодкой Эмлина Джонсона.

— А-а, — сказала Томми, — что-то припоминаю.

— Подводная лодка, конечно, была только отвлекающим маневром. Интерес представляли, конечно же, документы.

Если бы до них добрались, получилась бы скверная история… Политическая подоплека сразу бы выплыла наружу, и о репутации некоторых, весьма с виду достойных, членов правительства можно было бы забыть навсегда. Странно, правда? Но ты-то знаешь, как это бывает. Доверяешь человеку полностью, считаешь отличным парнем и думать не думаешь, что все это время он работает на врага… — Аткинсон покачал головой. — Так или иначе, тогда почти все удалось замять… — он подмигнул. — А тебя послали туда немного пошарить, а?

— Пошарить — где?

— Как где? В доме этом. Как бишь его? Ну, в «Лаврах». Помню, по поводу этих «Лавров» немало разных шуточек ходило. Только учти, ребята из безопасности там уже рылись, и не только они. Все были уверены, что документы спрятаны в доме. Поговаривали, конечно, что их успели вывезти за границу — вроде бы даже в Италию — прежде, чем поднялся шум, но большинство считало, что бумаги до сих пор здесь. Лежат себе где-нибудь в подвале… Значит, старина Томми опять вышел на охоту?

— Да ничего подобного, клянусь!

— В прошлый раз ты тоже клялся. Ну, в предыдущий свой переезд, в начале прошлой войны. Когда ты выследил того немца и женщину с детскими книжками. Да, ловко вышло. А теперь, значит, новое задание…

— Чепуха! — заявил Томми. — Смешно даже, право слово. Я теперь старая кляча.

— Нет, Томми, несмотря на простецкий вид, ты — хитрющая старая ищейка, которая, держу пари, обставит многих молодых. Впрочем, умолкаю… Не могу же я просить тебя выдать государственные секреты, верно? Ты приглядывай там за своей половиной. Уж больно она любит влезать в истории. Помнится, в деле с Иксом и Игреком ее едва успели вытащить.

— Да полно вам, — сказал Томми, — просто Таппенс интересуется стариной. Местные достопримечательности, да еще сад — вот и все наши интересы. Каталоги луковиц и тому подобное.

— Никогда в это не поверю. Я отлично тебя знаю, Бирсфорд, и жену твою тоже. Такая парочка как вы просто не может во что-нибудь не вляпаться. Не забывай только, что если эти бумаги найдутся, они здорово повлияют на политическую ситуацию, и я знаю нескольких человек — из числа нынешних столпов национальной добродетели — которым это ой как не понравится. Имей в виду, эти люди очень опасны! Так что будь настороже и получше присматривай за женой.

— Ты меня заинтриговал.

— Береги Таппенс. Эта девушка мне очень и очень нравится.

— Нашел тоже девушку, — улыбнулся Томми.

— Но-но, не говори так о своей супруге. Таких, как она — одна на тысячу. И мне искренне жаль того, кого она выслеживает. Не удивлюсь, кстати, если именно этим она сейчас и занимается.

— Не думаю. Скорее всего, она отправилась на чай к какой-нибудь старушке.

— Тоже дело. Старушки иногда могут сообщить массу полезного. И еще дети. Самые безобидные люди знают порой такое, что никому не снилось. Мне, например, столько всего известно…

— Не сомневаюсь, полковник.

— Но рассказать, к сожалению, не могу. Государственная тайна. — Полковник Аткинсон сокрушенно покачал головой.

Возвращаясь домой поездом, Томми сидел у окна и смотрел на проносившиеся мимо ландшафты. Любопытно, думал он, — очень любопытно. Старина Аткинсон, как всегда, в курсе всех дел. Только что же это за документы, которые до сих пор не утратили своего значения? Что же такое может тянуться аж с Первой Мировой? Ведь сколько лет прошло. С войнами покончено, Европа теперь живет по законам Общего Рынка[58]… И, однако, где-то на периферии его сознания мелькнула мысль: но ведь есть еще и новое поколение — внуки и правнуки тех, кто стоял некогда у руля и занимал влиятельное положение только в силу своего происхождения. За нелояльного предка иной раз расплачиваются бесхарактерные потомки… Стоит надавить на них, и они со страха или по доброй воле воспримут так называемые «новые» — или обновленные старые — идеи. Англия теперь уже не та, что была раньше. Или все та же? Под блестящей гладью водоема частенько таится жуткая грязь. Даже море не может быть абсолютно чистым — где-нибудь да всплывет что-то совершенно омерзительное, неведомая, но грозная опасность! Но… но ведь не в Холлоукей же! Эта деревенька прочно увязла в прошлом. Сначала рыбацкая деревушка, затем — английская Ривьера[59], а теперь — обыкновенный морской курорт, забитый народом только в августе, потому что большинство сейчас предпочитает отдыхать заграницей. Неужели…