— Что за люди? Какая информация?

— Да самая разная… Для начала можно собрать данные о рождениях и браках.

— Для этого достаточно зайти в Сомерсет-Хаус[49]. Это ведь там регистрируют браки и смерть?

— И рождение тоже. Только зачем ходить туда самому, если можно кого-нибудь нанять? Есть люди, которым сподручнее выяснить, кто когда умер, читать старые завещания, копаться в церковных записях и изучать свидетельства о рождении.

— И во что тебе это обошлось? — Таппенс пристально поглядела на мужа. — Мне казалось, мы решили экономить.

— Учитывая твой интерес к делу, деньги можно считать потраченными с пользой.

— Томми! Ты узнал что-нибудь или нет?

— Не торопись. Надо подождать, пока наведут справки. Потом, когда у нас будет информация…

— Например, что женщина по имени Мэри Джордан родилась где-нибудь в Литтл-Шеффилд-на-Уолде, — перебила его Таппенс. — И что тогда? Мы поедем туда и будем расспрашивать о ней местных жителей; так, что ли?

— Не обязательно. Я должен получить еще сведения о переписи населения, свидетельства о смерти и массу чего еще.

— Ну что ж, — сказала Таппенс, — для начала неплохо.

— А тем временем можно просмотреть подшивки старых газет в редакциях.

— Рассчитываешь найти отчеты об убийствах и судебных сессиях?

— Не только. Любые происшествия, скандалы, таинственные случаи, так или иначе связанные со здешними местами. Можно разыскать каких-нибудь старых знакомых и задать им несколько вопросов. Помнишь, как мы занимались частным сыском в Лондоне? Думаю, кое-кто и сегодня мог бы снабдить нас информацией или посоветовать, к кому обратиться. В таких делах знакомства и связи многое значат.

— Да уж, — согласилась Таппенс, — это я помню.

— И, хотя у нас разные методы, — продолжал Томми, — это вовсе не значит, что твои методы хуже. Никогда не забуду, как вошел в этот пансионат или как он там еще назывался, — «Сан-Суси», — и тут же наткнулся на свою жену. Сидит себе, вяжет шарфик и называет себя миссис Бленкенсоп…[50]

— Это ты все время кого-то нанимаешь, — съязвила Таппенс. — Я предпочитаю работать самостоятельно.

— Работать! Ты просто залезла в платяной шкаф и подслушала весь разговор. А, узнав, куда меня посылают, ухитрилась добраться туда первой. Это же надо — подслушивать! Фи! Очень красиво…

— Зато эффективно, — усмехнулась Таппенс.

— Еще бы, — согласился Томми. — Тебе все удавалось само собой. У тебя просто нюх на такие вещи.

— Когда-нибудь мы все прознаем и об этом деле. Жаль, что это было так давно. Знаешь, Томми, я просто уверена: где-то здесь, совсем рядом спрятано что-то очень важное, связанное с этим домом и его обитателями. И мне теперь абсолютно ясно, что следует предпринять.

— И что же?

— Вспомнить, что утро вечера мудренее, — лукаво усмехнулась Таппенс. — Уже без четверти одиннадцать, и я страшно хочу спать. Я устала, вся перемазалась, пока возилась с этими игрушками и… кстати, ты знаешь, что наша оранжерея называется «кей-кей»?

— Кей-кей? Занятно. А как это пишется? Две «к»?

— Кажется, нет. Скорее, к-е-й.

— Потому, что так более таинственно?

— Потому что так больше похоже на что-то японское, — заявила Таппенс.

— Разве? Не вижу ни малейшего сходства. Больше напоминает название какого-нибудь африканского лакомства.

— Ладно. Пойду помоюсь, соскребу с себя паутину — и баиньки, — заявила Таппенс.

— Только не забывай, — вставил Томми, — что утро вечера мудренее!

— На этот счет можешь не волноваться.

— Если бы! Уж если ты что-то затеяла, ждать можно чего угодно.

— Зато ты у нас очень предсказуемый! — парировала Таппенс. — Что поделать, Господь испытывает нас! Кто нам это все время повторял? Не помнишь?

— Какая разница. Иди смывай с себя пыль веков. Кстати, Айзек — хороший садовник?

— Послушать его, так очень, — ответила Таппенс. — Впрочем, это всегда можно проверить…

— Жаль только, в садоводстве мы ничего не смыслим. Вот тебе, кстати, еще одна проблема.

Глава 4

Поездка на Верном Дружке,

Оксфорд и Кембридж

— Вот уж и впрямь: утро вечера мудренее, — произнесла Таппенс, отхлебнув кофе и придвигая к себе яичницу с жареными почками. — Насколько приятнее завтракать, чем ломать голову над проблемами! Интересно, какие новости привезет сегодня Томми из Лондона?

Она принялась за яичницу.

— Чудный завтрак! — думала она. — Совсем другое дело!

Обычно по утрам она ограничивалась чашкой кофе, апельсиновым соком или грейпфрутом. Хотя подобный завтрак весьма способствовал сохранению фигуры, удовольствия он доставлял мало. Сегодня Таппенс решила расслабиться.

— Скорее всего, — размышляла она. — Паркинсоны только так и завтракали. Яичница или яйца-пашот[51] с беконом и еще… — ее память обратилась к старинным романам, — холодная куропатка. Звучит восхитительно! Разумеется, это для взрослых. Детям, скорее всего, были ножки и крылышки. Их можно обгладывать!

Она задумчиво дожевывала последний кусочек почки, когда из-за двери доносились очень странные звуки.

— Надо же, — сказала Таппенс. — Если бы не фальшивили, я решила бы, что музицируют…

Она взяла гренок и снова задумалась. Когда она подняла голову, перед ней стоял Альберт.

— Что происходит, Альберт? Только не говори мне, что наши рабочие во время перекура решили помузицировать на фортепиано.

— Пришел джентльмен чинить инструмент, — сообщил Альберт.

— Что делать?

— Точнее, настраивать. Вы же сами просили найти настройщика.

— Боже мой, — проговорила Таппенс, — и он уже здесь? Прямо не верится.

На лице Альберта появилась улыбка, означающая, что он прекрасно отдает себе отчет в том, насколько он незаменим и расторопен.

— Говорит, оно совсем расстроенное, — заметил он.

— Неудивительно, — сказала Таппенс.

Она допила кофе и направилась в гостиную. Над роялем, по пояс погрузившись в его внутренности, колдовал какой-то молодой человек.

— Доброе утро, мэм, — обратился он к Таппенс.

— Доброе утро, — ответила Таппенс. — Я очень благодарна, что вы нашли для нас время!

— Его давно пора настроить.

— Знаю, — кивнула Таппенс. — Они всегда расстраиваются от переездов. Впрочем, им и без того давно не занимались.

— Чувствуется, — сказал молодой человек.

Он взял несколько тройных аккордов — два веселых, мажорных, и два печальных, ля минор.

— Прекрасный инструмент, мэм.

— Конечно, — не без гордости подтвердила Таппенс. — Как-никак «Эрард»![52]

— Сейчас такой уже не достать.

— Он много чего повидал, — с нежностью казала Таппенс. — Как-то даже попал под бомбежку в Лондоне. Бомба упала прямо на наш двор. К счастью, нас тогда не было, да я дом пострадал не сильно.

— Настоящая вещь. Одно удовольствие с ним работать.

Приятная беседа текла дальше. Молодой человек сыграл начало прелюдии Шопена, потом исполнил вариацию на тему «Голубого Дуная»[53] и, наконец, объявил, что рояль настроен.

— Но лучше за ним приглядывать, — напоследок заметил он. — Если не возражаете, я загляну через денек-другой. Бывает, знаете, инструменты — как бы это сказать — немного сдают после того, как их настроишь.

Распознав друг в друге родственные души, они немного поговорили о музыке вообще и о фортепианных произведениях в частности.

— Много еще работы осталось? — настройщик окинул взглядом гостиную.

— Порядком. Он ведь, знаете, некоторое время пустовал.

— Да и владельцев сколько сменил!

— У него целая история, — сказала Таппенс. — Столько людей и столько разных событий…

— Вы, верно, о той истории, которая приключилась здесь в войну — не помню уж в какую?

— Да, какая-то военная история, — согласилась Таппенс.

— Возможно. Разные ходили слухи. Сам-то я, конечно, ничего не знаю.

— Еще бы! — улыбнулась Таппенс. — Вас тогда, верно, и на свете еще не было.

Когда настройщик ушел, она села за рояль.

— Сыграю-ка я «Дождь на крыше», — решила она, вспомнив прелюдию Шопена, которую играл настройщик. Взяв пару аккордов, она заиграла аккомпанемент, тихонько мурлыча себе под нос слова:

Куда ты ушел, мой верный дружок,

Зачем ты ушел, мой верный дружок?

В роще зеленой горлинка стонет —

Когда ты вернешься, мой верный дружок?

Она остановилась.

— Кажется, я начала не в той тональности. Но зато рояль теперь в полном порядке. Можно будет на нем играть. — «Куда ты ушел, мой верный дружок», — пропела она и снова остановилась. — Верный дружок… Верный дружок? Это, определенно, знак. Ну что ж, тогда по коням!

Надев туфли на толстой подошве и пуловер, она вышла в сад. Верного Дружка убрали, но теперь уже не в Кей-кей, а в старую пустую конюшню. Таппенс выволокла его, подтащила к краю поросшей травой откоса, обмахнула тряпкой густую паутину, села в повозку и, как следует оттолкнувшись, поставила ноги на оставшиеся от педалей оси.

— Ну, Дружок, — проговорила она, — поехали! Только не очень быстро.

И сняв ноги с осей, выставила их, чтобы при необходимости притормозить.

Несмотря на то, что Верному Дружку всего-то и надо было, что катиться вниз по холму, он явно не спешил. Потом вдруг склон сделался круче, Дружок разогнался, и, стоило Таппенс притормозить, ретиво скакнул вместе с ней прямо в куст араукарии.