Чтобы не касаться перил мыльными перчатками, она держала руки перед собой. Влажные, блестящие, розовато-серые, в мелких складочках-морщинках, они что-то ей напоминали…

Прикрывшись ладонью, Кеннеди взглянул наверх.

— Гвенни, это вы? Лицо ваше не разгляжу. Свет слепит глаза…

И тут она закричала, что было сил. Вот они, эти обезьяньи лапы, вот этот голос в прихожей!..

— Так это были вы! — задыхаясь, проговорила она. — Вы ее убили… Убили Хелен… Да, теперь я поняла. И вы… И все это время…

Медленно, глядя прямо на нее, он поднимался по лестнице.

— Зачем вы не оставили меня в покое? — сказал он. — Зачем опять все переворошили? Зачем потревожили ее… Хелен… мою Хелен? Я только-только стал забывать — совсем забывать… А тут явились вы. Мне пришлось убить Лили… И теперь придется убить вас… как Хелен… Да, как мою Хелен.

Он уже подступал к ней, протягивая руки — к ее горлу, догадалась она. Лицо у него было такое же, как всегда, — добродушно-насмешливое, почти благообразное, — только в глазах застыло безумие.

Гвенда пятилась от него медленно, беззвучно — крик, не родившись, заледенел на ее устах. Да и кричи не кричи, что толку? Ведь в доме ни души — ни Джайлза, ни миссис Кокер, ни даже мисс Марпл в саду. И соседи далеко, они тоже ничего не услышат. Впрочем, она и не смогла бы кричать — ей было слишком страшно. Длинные страшные руки все тянулись к ней…

Он будет наступать на нее, и она будет пятиться по коридору, пока не упрется спиной в двери детской, и тогда… тогда эти страшные руки сомкнутся вокруг ее шеи…

Откуда-то из глубины она выдавила из себя нечто нечленораздельное — сдавленное, тихое, жалкое — больше она не смогла исторгнуть из себя ни звука.

Но вдруг доктор Кеннеди остановился и отпрянул — струя мыльной воды ударила его по глазам. Закрыв лицо руками, он корчился от боли и судорожно глотал воздух.

— Как удачно, — послышался голос мисс Марпл (изрядно запыхавшейся, поскольку ей пришлось поспешно взбежать по черной лестнице), — что я как раз приготовилась опрыскивать ваши розы…

Глава 25

Торки. Постскриптум

— Ну что вы, Гвенда, милочка, разве могла я уйти и оставить вас совершенно одну, — улыбнулась мисс Марпл. — Ведь ясно же было, что опасность где-то рядом. Само собой, я внимательно наблюдала из сада за всем происходящим.

— Так вы… с самого начала знали, что это он?

Все трое — мисс Марпл, Гвенда и Джайлз — сидели на террасе «Империал-отеля» в Торки.

Гвенде просто необходима была «срочная смена обстановки», как выразилась мисс Марпл (и Джайлз ее поддержал). Посему они, согласовав этот вопрос с инспектором Праймером, в тот же день отбыли в Торки.

— Как вам сказать, милочка, — задумчиво отвечала Гвенде мисс Марпл. — Были, конечно, кое-какие намеки.

Но улик, полностью его изобличающих, к сожалению, не было никаких — разве что самые косвенные.

— Простите, мисс Марпл, — не выдержал Джайлз, — но я, признаться, и косвенных не вижу.

— Но, Джайлз, посудите сами. Во-первых, он находился на месте…

— Как, и он тоже?!

— Разумеется. Ведь когда Келвин Хэллидей пришел к нему в тот вечер, ему пришлось подождать, пока доктор вернется из больницы. А больница, как нам с вами неоднократно указывали, располагалась в то время по соседству с «Холмами» — точнее, со «Святой Екатериной». Так что Кеннеди, как видите, оказался в нужное время в нужном месте… Кроме этого, можно привести еще массу мелких, но отнюдь не малозначительных деталей. Хелен Кеннеди призналась Ричарду Эре кину, чем объясняется ее решение выйти за Уолтера Фейна: дома она чувствовала себя слишком несчастной. Несчастной, живя с братом. Но ведь брат был ей так предан. Так в чем же дело? А мистер Эффлик обмолвился в разговоре с вами, что ему было «жаль бедняжку». Думаю, он говорил вполне искренне, ему и впрямь было ее жаль. В конце концов, ясно ведь, что она не пылала к юному Эффлику страстью — но все же почему-то встречалась с ним тайком!.. Может, потому и встречалась, что не имела возможности видеться с молодыми людьми нормально, по-человечески. Брат у нее был, видите ли, «строгих нравов»!.. Невольно задаешь себе вопрос: а не напоминает ли все это историю мистера Баррета с Уимпол-Стрит[269]?

Гвенда вздрогнула.

— Он сумасшедший. Сумасшедший.

— Да, — согласилась мисс Марпл. — Он обожал свою единокровную сестру, и эта его привязанность с годами превратилась в болезненную страсть. Такое встречается в жизни гораздо чаще, чем вы думаете. Бывают, например, отцы, которые не позволяют своим дочерям выходить замуж и даже встречаться с молодыми людьми, — как мистер Барретт.

Я, кстати, сразу о нем вспомнила, как только услышала про теннисную сетку…

— При чем тут сетка?

— Видите ли, этот эпизод показался мне весьма и весьма примечательным. Представьте: юная Хелен возвращается после окончания школы домой, мечтая обо всем, о чем только может мечтать нормальная молодая девушка. Ей хочется встречаться с молодыми людьми, кокетничать…

— Да, она ведь была падкой до мужчин.

— О нет! — неожиданно твердо возразила мисс Марпл. — И в этом я вижу особую гнусность совершенного преступления. Доктор Кеннеди убил ее не только физически. Стоит нам хорошенько припомнить, что и от кого мы слышали, и мы убедимся: все уверения, что Хелен была якобы «падкой до мужчин» и… как это вы говорили, милочка?., ах да, чересчур легкомысленной особой!.. Так вот, все они исходили от самого доктора Кеннеди и только от него. Я лично твердо убеждена, что Хелен была совершенно нормальная девушка. Ей хотелось отдыхать, радоваться жизни, немного флиртовать и в конце концов выбрать себе спутника жизни по своему вкусу — и все. Какие же шаги предпринимает ее брат? Во-первых, будучи человеком «строгих нравов», он ей это запрещает. Затем, когда она решила устроить теннисный корт у себя дома — вполне естественное желание, не правда ли? — он делает вид, что соглашается, а под покровом ночи пробирается на корт и кромсает злополучную сетку. Показательно, не правда ли? Какое-то извращенное сознание! Но Хелен все еще может играть в теннис на чужих кортах, может бегать на танцы. И тогда он, воспользовавшись тем, что она случайно повредила ногу, под видом «лечения» заносит ей инфекцию, так что рана долгое время не заживает. Да, думаю, что это его рук дело… точнее говоря, я в этом совершенно уверена.

— Заметьте, сама Хелен обо всем этом даже не догадывается. Она просто знает, что брат очень к ней привязан, и ей даже в голову не приходит, отчего это она чувствует себя такой несчастной. Но смутное ощущение тревоги не проходит и даже усиливается, и в конце концов она отправляется в Индию. Она готова выйти замуж за нелюбимого Фейна, — только бы вырваться. Почему вырваться, откуда? Этого она не понимает. Она еще слишком молода и наивна, чтобы разбираться в подобных вещах. На пароходе она знакомится с Ричардом Эрскином и впервые познает радость и муки любви. Но и тут она ведет себя совсем не как «чересчур легкомысленная особа», а как достойная, порядочная девушка, — не требует от него, чтобы он бросил семью, наоборот! Она уговаривает его этого не делать. Только теперь уже, добравшись до Индии, она понимает, что не может стать женою Фейна, и — не найдя другого выхода — шлет брату телеграмму с просьбой выслать ей денег на обратную дорогу.

— По пути домой она встречает майора Хэллидея — и ей предоставляется еще один шанс вырваться из замкнутого круга. Более того, на сей раз брак вполне может оказаться счастливым.

— Мы с вами знаем, Гвенда, что, выходя замуж за вашего отца, Хелен не прикидывалась влюбленной. Сам майор в то время тяжело переживал смерть любимой жены, Хелен еще не пришла в себя после неудачного романа — но они все же надеялись помочь друг другу. Хочу отметить немаловажную деталь: они зарегистрировали свой брак в Лондоне и только после этого отправились в Дилмут, где сообщили эту новость доктору Кеннеди. Чутье, видимо, подсказывало Хелен, что лучше ехать домой уже замужней женщиной, — хотя было бы гораздо естественнее прежде познакомить брата со своим будущим мужем. Не думаю, повторяю, что она осознавала глубинную подоплеку своих действий, но ей было не по себе, и она сочла за лучшее поставить брата перед свершившимся фактом.

— Келвин Хэллидей явился к своему шурину, что называется, с открытой душой. Кеннеди, со своей стороны, так натурально изображал радость по поводу счастливого события, что в итоге молодожены сняли неподалеку меблированный дом и осели в Дилмуте.

— Сейчас мы подходим к необычайно важному месту в этой истории, а именно к тому, что Хелен якобы одурманивала своего мужа. Здесь существует только два возможных объяснения: ведь только два человека могли каким-то образом давать Келвину наркотики. Либо Хелен действительно подмешивала их ему в пищу, но, спрашивается, зачем? Либо же наркотики входили в состав какого-то снадобья, прописанного ему доктором Кеннеди. Мы ведь с вами знаем, что Келвин консультировался с Кеннеди как с врачом и, стало быть, всецело ему доверял. Думаю, Кеннеди сумел внушить своему пациенту, что на его здоровье посягает, скорее всего, его собственная жена.

— Но разве какой-нибудь наркотик способен вызывать у человека одну единственную галлюцинацию — что он душит свою жену? — усомнился Джайлз. — Каким бы там ни было снадобье, не может же оно обладать таким узким воздействием!

— Увы, мой юный друг, вы снова попались в ловушку: поверили кому-то на слово. Припомните, от кого вам известно, что такая галлюцинация вообще посещала Хэллидея? От доктора Кеннеди. Сам майор в своем дневнике ничего подобного не пишет. Галлюцинации были, это верно, но какие — об этом в черной тетрадке нет ни слова. Впрочем, рискну предположить, что доктор Кеннеди неоднократно внушал своему пациенту, что, когда мужей доводят до такого состояния, в каком вы, Келвин, находитесь сейчас, бывает, что они душат своих жен.