– Я не собирался идти против вас, – прохрипел Болдуин, держась за горло.

– Вот и прекрасно! – неожиданно во весь рот улыбнулся советник. – Значит, все мы снова друзья, и делу конец.

Он снял с полки бутылку шампанского и выкрутил пробку.

– Ну вот что, – продолжил он, наполняя три бокала. – Давайте-ка выпьем за примирение так, как принято у нас в ложе. После этого, как вы знаете, между братьями не может быть вражды. Итак, приложи левую руку к моей шее. Я говорю тебе, Тед Болдуин: в чем обида, сэр?

– Тучи сгустились, – ответил Болдуин.

– Но они развеются.

– И в этом я клянусь!

Они выпили бокалы, потом тот же обряд повторили Болдуин и Макмердо.

– Вот и славно! – воскликнул Макгинти, потирая руки. – Хватит уже грызться. За нарушение правил ложи, брат Макмердо, будешь держать ответ. А рука у нас тяжелая, брат Болдуин не даст соврать… Так что смотри, не напрашивайся!

– Я вовсе не ищу ссоры, – сказал Макмердо и протянул руку Болдуину. – Я быстро завожусь, но и быстро прощаю. Говорят, в этом виновата моя ирландская кровь. Но я уже все выбросил из головы и не держу зла.

Болдуину пришлось пожать протянутую руку дружбы, но, похоже, сделать это его заставил лишь тяжелый взгляд босса – по его брезгливому выражению лица было видно, что откровенность ирландца вовсе не тронула его.

Макгинти хлопнул их обоих по плечам.

– Эх, женщины, женщины! – вздохнул он. – Подумать только, из-за какой-то юбки ссорятся мои ребята! Кто бы мог подумать! Ну да ладно, вопрос этот должна решить сама ваша избранница, потому что в обязанности владыки это, слава Богу, не входит. У нас и без женщин дел хватает. Ты будешь принят в ложу 341, брат Макмердо. У нас тут свои порядки и методы, не такие, как в Чикаго. Собираемся мы по субботам вечером. Приходи, и станешь одним из нас, вермиссцев.

Глава 3. ложа 341, Вермисса

На следующий день после того вечера, полного стольких неожиданных и важных событий, Макмердо переехал из гостиницы старого Джейкоба Шафтера в меблированные комнаты вдовы Макнамара на самой окраине города. Вскоре в Вермиссу приехал Сканлан, тот самый, с которым Макмердо познакомился еще в поезде, и они стали жить вместе. Других жильцов в доме не было. Хозяйка, старая простодушная ирландка, к ним наведывалась нечасто, что вполне их устраивало, поскольку, имея общие тайны, они могли спокойно разговаривать, не опасаясь быть услышанными посторонними.

Шафтер снизошел до того, чтобы разрешить Макмердо приходить в свой бар в любое время, поэтому его отношения с Этти никоим образом не прервались. Напротив, с каждой неделей они становились все ближе и связь их крепла.

В таком отдалении от центра города Макмердо, почувствовав себя в полной безопасности, достал и установил в своей спальне штемпель, и многие братья по ложе приходили к нему, чтобы, предварительно дав клятву хранить все увиденное в строжайшей тайне, иметь возможность взглянуть на этот механизм и унести с собой образцы фальшивых монет, выполненные столь искусно, что их можно было безбоязненно тратить в любом месте. То, что Макмердо, владея таким замечательным искусством, все еще продолжал ходить на работу, безмерно поражало его новых знакомых, хотя он и пытался, как мог, объяснить им, что, живя без законного заработка, очень скоро привлек бы к себе внимание полиции.

Надо сказать, что один полицейский им все же заинтересовался, но, к счастью, это принесло молодому фальшивомонетчику намного больше пользы, чем вреда. После первого знакомства с Макгинти он почти каждый день наведывался в его салун, где сошелся с «ребятами» – таким озорным словом называли себя участники этой грозной банды, которые собирались там. Его залихватские замашки и полное отсутствие страха перед кем бы то ни было вскоре сделали его всеобщим любимчиком, а то мастерство и хладнокровие, с которым он отделал своего противника в одной из драк, случившихся в баре, принесли ему и уважение этого грубого общества. Но другой случай еще больше поднял его в их глазах.

Однажды вечером дверь переполненного салуна открылась и вошел человек в синей униформе и в фуражке шахтерской полиции. Это было специальное подразделение, созданное владельцами железных дорог и шахт в помощь обычной полиции, которая совершенно не справлялась с разгулом организованной преступности в этом регионе. По толпе прошел шумок, и на вновь вошедшего устремилось множество любопытных глаз. Однако кое-где в Соединенных Штатах между полицией и преступниками существуют довольно своеобразные отношения, так что Макгинти, который стоял у стойки, ничуть не смутился, увидев среди своих клиентов полицейского.

– Виски. Вечер сегодня холодный, – сказал полицейский. – Мы с вами до сих пор как будто не встречались, советник?

– Вы, надо полагать, новый капитан? – спросил Макгинти.

– Да. Я капитан Марвин. Мы бы хотели, чтобы вы и другие видные жители города помогли нам наконец навести здесь порядок.

– Знаете, мы справимся с этим делом и без вас, капитан Марвин, – холодно сказал Макгинти. – В городе есть своя полиция, мы не нуждаемся в помощи извне. Тем более в помощи таких, как вы, наемников на содержании богатых капиталистов. Сколько людей, честных работяг, уже пострадало от ваших дубинок и револьверов?

– Что ж, понятно. Спорить с вами на эту тему я не собираюсь, – легкомысленно заметил полицейский. – Мы все выполняем свой долг так, как его понимаем, правда, понимаем-то мы его по-разному. – Он выпил свой виски и уже собрался уходить, как вдруг увидел Джека Макмердо, стоявшего у стойки с хмурым видом недалеко от него. – Кого я вижу! – воскликнул он, окидывая его взглядом. – Старый знакомый!

Макмердо презрительно подался в сторону.

– У меня друзей среди фараонов нет и никогда не было, – сквозь зубы процедил он.

– Знакомый не всегда друг, – широко улыбнулся капитан. – Ты Джек Макмердо из Чикаго, и можешь этого не отрицать.

Макмердо пожал плечами.

– А с чего бы мне это отрицать? – сказал он. – Я своего имени не стыжусь.

– Хотя, может, и следовало бы.

– Что? Какого черта! Что ты хочешь этим сказать? – тут же вспыхнул он, сжимая кулаки, как будто был готов броситься на полицейского.

– Не стоит, Джек, так шуметь, на меня это не действует. Я был офицером полиции в Чикаго еще до того, как приехал в эту чертову угольную дыру, так что на таких, как ты, преступников глаз у меня наметанный.

Макмердо побледнел.

– Только не говори мне, что ты – тот Марвин из центральной полицейской части Чикаго! – несколько взволнованно воскликнул он.

– Да, да. Он самый, старина Тедди Марвин, к твоим услугам. Убийство Джонаса Пинто мы еще не забыли.

– Я не убивал его.

– Неужели? Ну, раз ты так говоришь, это, конечно же, меняет дело… Только вот смерть его была для тебя очень выгодна, иначе ты бы пошел под суд за печатанье фальшивых денег. Ну да ладно, забудем об этом. Между нами, хотя, конечно же, говорить тебе об этом я не имею права, но доказательств-то против тебя так и не собрали, так что в Чикаго ты можешь вернуться хоть завтра.

– Мне и здесь неплохо.

– Как знаешь. Но, я думаю, тебе стоило бы поблагодарить меня за эту весть.

– Что ж, ты, конечно, ничего плохого не имел в виду, так что большое спасибо, – не очень любезно отозвался Макмердо.

– Пока ты живешь тихо-мирно, и я поднимать шума не стану, – сказал капитан. – Но смотри, еще раз во что-нибудь вляпаешься, тогда уже просто так не отделаешься, даю тебе слово! Счастливо оставаться. До свидания, советник.

Как только полицейский ушел, по салуну прокатился одобрительный гул. Здесь уже давно ходили слухи о подвигах Макмердо в далеком городе Чикаго. Правда, до сих пор на любые вопросы он с улыбкой на лице отказывался отвечать, как скромный человек, не желающий лишней славы. Но теперь, когда все получило официальное подтверждение, посетители бара окружили его и стали искренне жать руку. Отныне он был, что называется, «принят в общество». Макмердо умел пить не пьянея, но в тот день, если бы рядом не оказалось его приятеля Сканлана, который отвел его домой, новоиспеченный герой наверняка заночевал бы в салуне под барной стойкой.

В субботу вечером Макмердо был принят в ложу. Он думал, что, поскольку в Чикаго однажды уже проходил обряд посвящения, на этот раз обойдется без церемоний, но в Вермиссе существовали свои обычаи, которыми местные вольные труженики очень гордились, и соблюсти их обязаны были все, кто готовился присоединиться к их числу. Собрание проводилось в специальном зале в Доме Союза. Присутствовало всего шестьдесят человек, но это никоим образом не передавало всей мощи вермисской организации, поскольку еще несколько лож существовало в долине и за окружающими ее горами. Все они в случае необходимости объединялись и обменивались членами, чтобы преступление совершали не местные братья, а люди со стороны, не известные в этих местах. Во всем шахтерском районе проживало не менее полутысячи вольных тружеников.

В большом пустом зале собравшиеся расселись за длинным столом. В стороне стоял еще один стол, уставленный бутылками и бокалами, на который кое-кто из присутствующих уже посматривал с нетерпением. Место во главе стола занял Макгинти. Он был в плоской черной бархатной шапочке, из-под которой выбивалась грива спутанных смоляных волос, на плечах у него висела длинная полоса светло-фиолетовой ткани, что делало его похожим на священника, проводящего какой-то сатанинский ритуал. По правую и по левую руку от него сидели самые важные чины организации. Среди них нельзя было не заметить и жестокое, но красивое лицо Теда Болдуина. На каждом из них был либо шарф, либо медальон, указывающий на его ранг. Большей частью это были мужчины в возрасте, но остальное собрание состояло из молодых парней от восемнадцати до двадцати пяти лет, сильных и смышленых агентов, готовых выполнять любые приказания сверху. По лицам многих старших было видно, какие свирепые, не знающие жалости сердца бьются у них в груди, но, глядя на рядовой состав, трудно было поверить, что все эти энергичные молодые люди с открытыми лицами – участники жестокой банды убийц. Их души были настолько извращены, что то страшное дело, которым они промышляли, являлось для них предметом особой гордости. Наибольшее уважение здесь вызывали те, кто лучше других умел делать «чистую работу», как они это называли.