Эд Макбейн - Восьмой круг. Златовласка. Лед

— Мол, не знает, что делать.

— Делать с чем? Майкл, ты только повторяешь…

— Она так сказала, черт возьми!

— Она сказала, что не знает, что делать.

— Да.

— А ты не спросил ее, в чем дело. Человек говорит: «Я не знаю, что делать»…

— Да, я не спрашивал ее.

— Тебе совсем не было любопытно?

— Нет.

— Но ты пошел к ней домой?

— Вы знаете, что пошел.

— Почему?

— Потому что она была напугана.

— И не знала, что делать?

— Правильно.

— Но она так и не пояснила, чего боится или что…

— Послушайте, вам не удастся подловить меня, — вдруг сказал он.

— Подловить?

— Вы слышали.

— Для чего?

— Да так.

— Никто тебя не пытается подловить, Майкл.

— Хорошо.

— Поверь мне.

— Чудесно, тогда почему бы вам не отправиться домой? Я больше не хочу говорить о Морин.

— Почему ты попросил сестру послать ей открытку?

— Я уже сказал вам, что не хочу…

— А ты тоже собирался послать ей открытку?

— Нет, я собирался купить ей что-нибудь.

— Что?

— Какая разница? Она умерла.

— Майкл… Когда в ту ночь ты пришел к ней, о чем ты разговаривал?

— Не помню.

— Вы прошли в кухню, сели за стол?

— Да.

— О чем ты разговаривал?

— Не знаю.

— Ты говорил о том, что собираешься продолжить учебу?

— Да, верно, об этом. А еще про алименты, про то, что папа перестал платить их.

У него была какая-то особая манера ухватываться за чужие предположения и превращать их в свои ответы. За секунду до того Майкл не мог вспомнить, о чем они с Морин разговаривали, однако теперь, когда я предположил возможную тему беседы, он сразу ухватился за нее. Задай я подобный вопрос одному из моих клиентов в суде, адвокат противоположной стороны немедленно вскочил бы с места и закричал, что я подсказываю свидетелю. Я решил, что с ним надо вести себя осторожнее.

— Майкл, до которого часу вы разговаривали?

— До. Допоздна. Я не ношу часов.

— Тогда откуда ты знаешь, что было уже поздно?

— Ну… Морин сказала, что уже поздно.

— А потом что?

— Не знаю.

— Когда ты потянулся за ножом?

— Не помню. Я же говорил вам, что не помню.

— Майкл, во время беседы с Морин в какой-то момент ты встал из-за стола и взял нож. Об этом ты сообщил Эренбергу. Я хочу знать почему. Что такого Морин могла сказать, чтобы спровоцировать тебя…

— Ничего. Отстаньте от меня! Ничего она не говорила.

— Ты просто взял нож?

— Да.

— Вот просто так, ни с того ни с сего.

— Не помню.

— Ты только сообщил мне, что Морин сказала, что уже поздно.

— Она сказала, что идет спать, потому что уже поздно.

— Она сказала именно это? Ты не мог бы припомнить точнее?

— Она сказала, что… что у нее завтра день забит под завязку, уже поздно и она собирается ложиться спать.

— Звучит, будто…

— Она так сказала.

«Он же был у меня дома во вторник на прошлой неделе. Они с Морин просидели полночи за кухонным столом, беседовали. Это был разговор по душам. О том, что я перестал платить алименты, о его возможном возвращении к учебе — да они бы еще сто лет проговорили, если бы я не сказал, что мне пора спать, поскольку завтра у меня день забит под завязку…»

— Похоже, твой отец так сказал.

— Отца там не было.

— Не в воскресенье, Майкл, а во вторник, когда вы с Морин проговорили в кухне несколько часов.

— Мы… В воскресенье мы тоже разговаривали.

— Правда?

— Да. Я же вам рассказывал, что мы…

— За все время разговора ты хотя бы один раз спросил у нее, чего она боится?

— Нет.

— Но ты сказал, что пришел к ней именно из-за этого.

— Да.

— Ты приехал на попутной машине?

— Да.

— Потому что Морин чего-то боялась.

— Это…

— Но потом ты убил ее. Майкл, кто звонил тебе в воскресенье ночью?

— Морин. Я же сказал вам, что Морин.

— Майкл, я сомневаюсь, что Морин звонила тебе. Думаю, когда ты прибыл туда, Морин уже была мертва.

Он покачал головой.

— Кто ее убил, Майкл? Тебе известно, кто ее убил?

В дальнем конце коридора хлопнула дверь, затем послышались торопливые шаги. Я обернулся. К камере подходил Эренберг.

— Поднимайтесь-ка наверх, — произнес он. — У нас тут еще одно признание по этому треклятому делу.

— Она зашла пять минут назад, — сказал Эренберг. — Сообщила внизу, что хочет поговорить с тем, кто ведет дело об убийстве Парчейзов, и ее направили сюда. Я представился, и первое, что она мне заявила, это — «их убила я». Потом она начала рассказывать в подробностях, но я сразу остановил ее и позвонил капитану. Тот велел мне связаться с прокуратурой штата, чтобы они присутствовали при допросе. В этом деле мы не можем позволить себе никаких ошибок. Если у нас тут будут болтаться два признания, в итоге может получиться так, что обвинения вообще никому не предъявят. Я вам прямо скажу: с самого начала не верил россказням этого парня — слишком много нестыковок, и их становится все больше.

Мы прошли по коридору в приемную. В комнате по-прежнему доминировала оранжевая труба элеватора пневматической почты, девушка сидела за столом и печатала. Эренберг спросил у нее, не приехал ли капитан, и она ответила, что пока нет.

— Она там, ждет, чтобы поговорить с вами, — сказала она, указав на дверь, ведущую в кабинет капитана.

Она сидела на том же стуле, что Майкл днем раньше. В темно-синем льняном костюме и синих лодочках из лаковой кожи. Светлые волосы были затянуты на затылке в тугой пучок. Она подняла голову, когда я вошел в комнату.

— Мне хотелось, чтобы вы присутствовали при том, как я буду снимать бремя обвинения со своего брата, — заявила она. — Детектив Эренберг сообщил мне, что вы находились внизу.

— Да. Собственно, я как раз разговаривал с Майклом.

— Как он? — Ее глаза изучали мое лицо в поисках ответа — глаза ее отца, глаза Джейми.

— Вроде все в порядке, — ответил я. — Мисс Парчейз, вы заявили детективу Эренбергу, что убили Морин и ее дочерей. Это…

— Да.

— Это правда?

— Да, правда.

— Потому что, если это не так, то, признавшись в преступлении, которого не совершали, вы окажете Майклу медвежью услугу.

— Мистер Хоуп, я убила их. — Ее светло-голубые глаза были прикованы ко мне. — Поверьте, их убила я.

К четверти двенадцатого все собрались и готовились к обсуждению. Все они были экспертами и знали, что прогресс «интервью» (они настаивали именно на таком названии данного процесса) мог быть существенно замедлен присутствием слишком большого количества «авторитетных лиц», как назвал нас представитель прокуратуры. Среди этих лиц был и я: Карин Парчейз ясно дала понять, что никакого заявления не сделает, если адвокат ее брата не будет присутствовать и слышать каждое слово. Капитан мудро предложил, что он воздержится от участия в допросе, поскольку мисс Парчейз уже знакома с возглавляющим расследование Эренбергом и чувствует себя более свободно в его присутствии.

Представитель прокуратуры штата был крупным мужчиной, который постоянно потел. Звали его Роберт Бенселл. На нем был плотный коричневый костюм в тонкую полоску, желтая рубашка и темно-бордовый галстук. Ботинки тоже коричневые, с острыми мысками, что делало его похожим на растолстевшего танцора. Он вытирал лоб и твердил капитану о важности дела. Решили, что беседу проведет Бенселл, а мы с Эренбергом будем присутствовать при разговоре. Капитан сообщил об этом решении Карин, и она согласилась.

Поскольку обычные помещения слишком маленькие, чтобы с комфортом разместить четырех человек, капитан предложил, чтобы Карин осталась в его собственном кабинете. Она согласилась. Капитан представил ее мистеру Бенселлу из прокуратуры штата и вышел из кабинета. Бенселл спросил, готова ли она, и Карин кивнула. Он нажал кнопку записи на магнитофоне и, как и Эренберг днем раньше, назвал дату, время — одиннадцать двадцать, — имена присутствовавших и место, где мы находились. Затем старательно зачитал Карин ее права, и она подтвердила, что знает про все и заявила, что единственный адвокат, в чьем присутствии во время беседы нуждается, — это мистер Мэттью Хоуп.

Бенселл начал задавать вопросы.

Вопрос. Имя, фамилия?

Ответ. Карин Парчейз.

В. Где вы проживаете, мисс Парчейз?

О. В Нью-Йорке.

В. Где именно в Нью-Йорке?

О. Сентрал-Парк-Уэст. 322.

В. У вас есть адрес здесь, в Калузе?

О. На данный момент я остановилась в отеле «Калуза-Бэй».

В. Под данным моментом вы подразумеваете…

О. Я заселилась вчера вечером. Прибыв в Калузу, остановилась в мотеле возле аэропорта.

В. Когда это произошло?

О. В воскресенье вечером.

В. Говоря «в воскресенье вечером», вы имеете в виду воскресенье, 29 февраля?

О. Да. Я знаю, о чем думает мистер Хоуп. Он думает о том, что я сказала ему, будто приехала в Калузу только вчера вечером. Но я солгала: я прилетела в воскресенье.

В. В котором часу?

О. Я вылетела из Ньюарка в пять сорок пять и прилетела в Калузу чуть позднее десяти. Из аэропорта я позвонила матери: планировала остановиться у нее, но ее не было дома. Поэтому я взяла напрокат машину и отправилась искать мотель.

В. Зачем вы приехали в Калузу, мисс Парчейз?