Теперь он находился на Джакаранда-драйв, въезжал в свой гараж. Свет горел, но это не показалось странным: обычно Морин оставляла свет включенным, когда муж уходил играть в покер. Джейми выключил зажигание и, обойдя дом, открыл дверь черного хода. Он надеялся, что Морин спит. Иногда она ждала его, но он надеялся, что сегодня это не так. Его переполняло волнение, но сейчас было не время сообщать ей о своих планах, не хотелось, чтобы она заставила его форсировать события, задавая неудобные вопросы.

Джейми включил свет в спальне и увидел перепачканные кровью стены. Он попятился к двери из спальни. Подумал, что кто-то, может, дочери, запачкал стены. Кровь была не того ярко-красного цвета, что появляется при разрезе хирургическим скальпелем и заполняет рану. Пятна не были темно-красными, как в шприце или в ампуле, а почти коричневыми. Сначала он решил — это были мгновенные мысли, вспыхивающие в его мозгу с частотой тикания секундомера, — что кто-то вымазал стены калом.

Потом он увидел ее руку.

Дверь гардеробной была открыта, и Джейми увидел ее руку, торчащую оттуда ладонью вверх. Он подошел к двери гардеробной. Остановился. Посмотрел вниз, на руку. «Господи!» — воскликнул Джейми и открыл дверь. Он сразу же понял, что она, наверное, убежала в гардеробную, спрятаться, найти убежище от того, кто изрезал ее ночную рубашку в болтающиеся клочья нейлона, а ее тело в полоски плоти. Лиф ночной рубашки был украшен розеткой, она отпечаталась как маленький розовый глазок на фоне залитого кровью розового цвета самой рубашки. Лицо было почти неузнаваемым. На груди зияли глубокие поперечные раны, горло перерезано от уха до уха, так, что казалась еще одним ухмыляющимся широким кровавым ртом под ее настоящим ртом. Он быстро опустился на колени и закрыл ее глаза, с абсурдной мыслью, что она не должна видеть этот ужас.

И тут Джейми вспомнил о детях и поднялся. Ринулся по коридору к их комнате, думая, молясь, чтобы они спали, надеясь, что шум от борьбы Морин за жизнь не разбудил их, не обратил внимание проникшего в дом на то, что, кроме убитой им женщины, здесь есть еще две маленькие девочки.

Джейми чуть не споткнулся об Эмили в дверях спальни. Он пятился, пятился… Закричал…

В тишине кабинета Фрэнка резко зазвонил телефон. Он сразу поднял трубку.

— Да, — произнес он. — Алло, Синтия? — И, взглянув на меня, сообщил: — Это тебя, Мэтт.

Это была Бетти Парчейз, бывшая жена Джейми. Она сказала, что к ней только что приходил детектив Эренберг из полицейского управления Калузы. Спрашивала, не могу ли я срочно приехать к ней домой?

Глава 6

Последний раз я говорил с Бетти в январе, когда угрожал ей продажей с разделом имущества, и она заявила: «Давай подавай в суд, Чарли». Сейчас, когда Бетти пригласила меня в большой дом, в котором прежде жила с Джейми, она вела себя приветливее. Конечно, я знал ее. Мы пересекались на вечеринках с коктейлями в городе. Невозможно, живя в таком городке, как Калуза, рано или поздно не встретиться с каждым из жителей. Бетти была в строгом сером брючном костюме; в треугольном вырезе жакета виднелась блузка коньячного цвета. Черные волосы, короткое каре. Темно-карие глаза. Она была не лишена привлекательности, но выражение лица, напряженное и замкнутое, свидетельствовало о готовом вспыхнуть гневе. Бетти прошла твердой, неженственной походкой — и это вызвало у меня в памяти слова Джейми о том, какой фригидной она была в течение тринадцати лет их брака. На террасе предложила мне кресло и сама села в кресло напротив. Внизу под нами океан с ревом обрушивал волны на полосу белого песка длиной в милю. Дом и вся эта территория являлись частью разводного соглашения. Кроме того, как сообщил Джейми, ей досталось двести тысяч долларов наличными и тридцать тысяч в год в качестве алиментов.

Бетти предложила мне выпить. Я отказался — было еще только половина двенадцатого. Она спросила, не хочу ли я кофе. Может, чай со льдом? И я опять отказался. Тогда, без всяких предисловий, Бетти заявила:

— Я хочу знать, что Джейми говорил полицейским.

— О чем?

— Обо мне.

— Только то, что вы когда-то были женаты.

— Тогда почему они пришли сюда и задавали мне вопросы? Он сказал им, что я могу иметь какое-то отношение к этим убийствам?

— Нет, он не говорил.

— Я тебе не верю.

— Ты должна была бы ожидать их визита. Визит к бывшей жене представляется вполне обычной процедурой в такой ситуации…

— Нет, это не было обычной процедурой! — возразила Бетти и, рывком поднявшись с кресла, принялась шагать по комнате.

— Бетти, по телефону ты сообщила, что хочешь поговорить с адвокатом Джейми. Я здесь. И я уже сказал тебе, что Джейми не говорил…

— Тогда почему они думают, будто я могла совершить это?

— Они заявили, что так думают?

— Интересовались, где я находилась прошлой ночью.

— И что ты ответила?

— Я находилась здесь.

— Тогда о чем ты беспокоишься?

— Они хотели узнать, был ли кто-нибудь со мной. Я ответила, что со мной никого не было, я сидела тут одна и смотрела телевизор. Я женщина, у которой нет мужа, мне сорок два года. Где, черт возьми, по их мнению, я могла бы быть в воскресенье поздно вечером?

— Бетти, я все еще не понимаю, почему…

— Не понимаешь? Они выясняли, какие передачи по телевизору я смотрела. Звонила ли я кому-нибудь, и звонил ли кто-нибудь мне, в котором часу я легла спать. Что, по-твоему, это означает?

— Обычные вопросы. Если ты действительно говорила с кем-нибудь по телефону…

— Я не разговаривала, черт подери, ни с одной живой душой всю ночь! Мой телефон не очень-то часто звонит все эти дни. — Взгляд ее стал мрачным, губы поджались. — Я одинокая женщина в городе, полном разведенных и вдов. Когда мужчины могут найти себе двадцатилетнюю в баре на пляже, им не очень-то нужны…

— Я имею в виду…

— Ты имеешь в виду, что телефонный звонок подтвердил бы мое алиби?

— Заметь, ты произнесла это слово, Бетти, не я.

— Я не нуждаюсь в алиби. Я не убивала эту суку.

— Ты сказала так в полиции?

— Да. Я видела, как они звонили в дверь после своего ухода. Одна из моих соседок потом сообщила мне по телефону, что они спрашивали, видела ли она свет в моем доме прошлой ночью. И стояли ли моя машина в гараже.

— А свет где-нибудь был включен?

— Только в комнате, где телевизор, со стороны пляжа. Никто с улицы не мог его видеть. И дверь гаража была закрыта, так что никто из моих соседей не знает, находилась я дома или нет.

— Но ведь ты была дома. Ты только что сказала.

— Да.

— Тогда зачем тебе так переживать, Бетти?

— Я не хочу быть втянута в эту историю. Я должна сохранять свою репутацию в городе, а это непросто для одинокой женщины. В моей жизни и без этого хватает трудностей. Джейми лишил меня достоинства, гордости, а теперь распускает свой длинный язык и намекает…

— Ему и в голову не приходит ничего подобного. Я присутствовал при его допросе полицейскими. Ни разу он не сделал ни малейшего… Послушай, Бетти, чего ты, черт подери, хочешь?

— Я скажу тебе, чего я не хочу. Не хочу, чтобы сюда ходили и спрашивали меня, где я была, и обращались со мной как с какой-то уголовницей только потому, что Джейми…

— Джейми ничего не говорил!

— Изволь ему это от меня передать! Ты скажешь ему, что если я услышу, что он осмелился хоть слово сказать кому-нибудь о том, что я, возможно, имею отношение к этим убийствам, я подам на него в суд за клевету, не успеет он и глазом моргнуть. Ты пойдешь и скажешь ему.

— И ты вызвала меня для этого?

— Да. Ты его адвокат. Предупреди его. Я не желаю, чтобы совали нос в мою личную жизнь. Достаточно того, что он унизил меня, когда выставил напоказ перед всем городом свою любовную интрижку, начав совместную жизнь со Златовлаской еще до того, как мы заключили соглашение. Этот сукин сын восемнадцать месяцев жил с ней в маленьком любовном гнездышке на Стоун-Крэб! Ты передашь ему мои слова, Мэтт. Ты предупредишь его…

— Передам.

— И скажи ему кое-что еще.

Бетти стояла спиной к океану, солнце было почти в зените, песок и вода ярко блестели. Она взглянула мне в лицо и произнесла:

— Скажи ему, что я рада их смерти.

— Вряд ли ты хочешь, чтобы я передал ему это, Бетти.

— Скажи ему, — процедила она. — Обязательно скажи.


Меня не удивило то, что Эренберг побывал у нее. Я пока мало знал о нем, однако подозревал, что он ничего не примет на веру в данном случае — ни алиби Джейми, ни показания его бывшей жены о том, где она находилась в ночь убийства. У меня не возникало сомнений, что вскоре Эренберг наверняка узнает о преждевременном уходе Джейми с игры в покер и о его последующем свидании с Кэтрин Бренет. Я понимал, что он не поверит в алиби Бетти только с ее слов. Если никто не видел света в доме прошлой ночью, если никто не мог подтвердить, что Бетти действительно находилась у себя, значит, она могла быть где угодно. И этим «где угодно» могла оказаться и Джакаранда-драйв, на которой убили Морин и детей.

Я размышлял обо всем этом на обратном пути в офис. Убийства были совершены в ярости, а уж ярости у Бетти Парчейз хватало. Я размышлял, не позвонить ли Эренбергу и передать ему ее слова, сказанные мне на пороге: «Скажи ему, что я рада их смерти». Но звонить ему мне не пришлось: когда я приехал в офис, Синтия сообщила, что Эренберг сам позвонил мне пять минут назад. Сын Джейми, Майкл, сознался в убийствах.


Полицейский участок в Калузе официально называется «Ведомство общественной безопасности» — эти слова написаны белыми буквами на низкой стене. Менее заметная надпись, выбитая справа на металлической входной двери и частично скрытая за кустами, гласит: «Полицейское управление». Здание построено из коричневого кирпича разных оттенков, и его строгий фасад разбивают лишь узкие окна, напоминающие ружейные бойницы в крепостной стене. В этом нет ничего необычного для Калузы, где все лето стоит жара, и большие окна только нагревают помещение и слепят глаза. Я вошел в здание и направился к двум девушкам, видимо, секретарям. Одна из них сообщила мне, что я могу найти детектива Эренберга и доктора Парчейза на третьем этаже, и затем позвонила детективу предупредить, что я иду к нему. Они с Джейми ждали меня в коридоре у выхода из лифта. Эренберг сразу произнес сочувствующим тоном: