Мюррей увидел не защищенное от атаки место и тут же этим воспользовался.

— Боюсь, вам не убедить в этом миссис Нэпп, — заговорил он. — Она работала в культурно-спортивном центре и находится здесь, чтобы помочь старому знакомому.

На лице Миллера отразилось недоумение.

— Старому знакомому?

— Вы знаете его. Арнольду Ландину.

— Этому полицейскому?

— Да. Миссис Нэпп близко общалась с ним в том центре. Когда узнала, что он попал в беду, то пришла ко мне и попросила возможности поговорить лично с вами. Она уверена, что произошла ошибка, и хочет восстановить справедливость.

Мюррея интересовало, как Миллер на это отреагирует. В подобных случаях люди смеются, бранятся или выходят из себя. Но только не Миллер. Он слегка нахмурился, поджал губы, спокойно сосредоточился. Все это говорило лишь о сочувственном интересе, о пылком желании выслушать и помочь. Это был превосходный спектакль. С таким свидетелем Лоскальцо мог бы выступить с обвинением против президента Соединенных Штатов.

— Прошу прощения, — сказал Миллер, — но я не совсем понимаю. Какая ошибка произошла? И при чем тут вы? — спросил он Мюррея. — Вы друг Ландина?

— Я взаимодействую с адвокатом по его делу. — «Взаимодействую» — превосходное слово, означающее все и ничего. — Моя фамилия Керк, если захотите справиться. Во всяком случае, я объяснил миссис Нэпп, что ехать прямо к вам очень странно, но мне пришлось убедиться в том, что она может быть очень упорной.

Миссис Нэпп негодующе заявила:

— Могу, если речь идет о восстановлении справедливости.

— Конечно, конечно, — успокаивающе сказал Миллер, — но при чем тут я?

Мюррей заметил, что миссис Нэпп уже не так крепко сжимает сумочку. Подобно хорошему боксеру, она возбужденно ждала гонга, и теперь, когда он прозвучал, была готова действовать как чемпион. Рассказанная ею история Арнольда Ландина, который ни ребенком, ни юношей, ни мужчиной не мог сделать ничего дурного, напоминала голливудскую сагу о трущобах.

— Так что сами понимаете, — завершила миссис Нэпп, — узнав об этих жутких обвинениях против него, я сразу же поняла, что это ошибка. Он не мог быть бесчестным. Это не в его натуре. Мистер Миллер, не могли вы его с кем-то спутать? Не могли запамятовать, что произошло на самом деле? Это возможно, разве не так?

На протяжении всего рассказа Миллер сохранял сочувственный интерес. Теперь он выказал легкое раздражение.

— Позвольте ответить таким образом, — заговорил он. — Возможно и то, что в Нью-Йорке есть честные полицейские, но пока что я таких не встречал. Нет, леди, не смотрите на меня так. Я имел дела с бо́льшим числом полицейских, чем вы узнаете за всю жизнь, и каждый из них ждал взятки и готов был вывернуть тебе руку, если ты не лез в карман за деньгами.

Конечно, при моей работе — слава богу, я давно отошел от нее — следует признать, что это часть бизнеса. С вашей точки зрения, полицейский — это человек в красивой форме, который иногда помогает вам перейти улицу, преследует преступников, всегда оказывается рядом, если голова ребенка застрянет в турникете метро. Но, леди, это потому, что вы всегда на нужной стороне улицы. Перейдите туда, где я был, и глаза у вас откроются. Будь то яблоко, пятидолларовая ассигнация или тысяча долларов — какой-нибудь полицейский всегда рядом ждет, чтобы поживиться.

Почему вы думаете, что Ландин не такой? Потому что, судя по вашему рассказу, он был самым славным мальчиком в своем квартале? Нет, дело не в этом — будь он славным, то ни за что не пошел бы в полицию. Мальчиков, которые хотят быть полицейскими, еще в детском саду обуревает желание помыкать людьми и брать взятки!

А что происходит с тем, кто поступает в полицию, если он не прирожденный взяточник? Его делают взяточником, вот что! Как думаете, где бы оказался Ландин, если бы не брал у меня денег, чтобы отдавать долю капитану, инспектору, политикам на самом верху, чтобы у них было достаточно денег давать вашему культурно-спортивному центру несколько центов и помогать воспитывать детей честными? Это шутка, леди; все это большая шутка над людьми вроде вас. Любой полицейский, любой политик ищет только отступного, взятки. Вот чего искал Ландин и вот что получил. И если хотите получить от меня совет, спишите его как чистую потерю. Пусть о нем беспокоится его адвокат. Ответил я на ваш вопрос?

Миссис Нэпп посмотрела широко раскрытыми глазами на Мюррея, тот кивнул.

— Думаю, что да.

— Вот и хорошо, — сказал Миллер. Достал платок из нагрудного кармана и утер блестевший от пота лоб. — Извините, что вынужден был так говорить, но все сводится к тому, о чем я вел речь — о том, что люди слишком жалостливы. Они не вправе беспокоиться о тех, кто того не стоит. Это неестественно. Это только создает неприятности.

— Еще один вопрос, — сказал Мюррей. — Если вы…

— Оставьте, — сурово произнес Миллер. — Я сказал леди то, что ей хотелось знать, и на этом все. Все остальное, что могу сказать, скажу только в суде. А если думаете, мистер, что я чего-то не понимаю, скажу вам то, что мне стало ясно. Эта леди не обращалась к вам, никто не пойдет на такие хлопоты развлечения ради. Это вы втянули ее во все это. — Он отмахнулся от возражений миссис Нэпп. — Я не говорю, что все сказанное ею неправда. Я только говорю, что позор втягивать благовоспитанную пожилую леди во все это, чтобы обработать меня перед судом. Не хочется говорить, в каком свете это выставляет вас, мистер.


Лифт опускался, цепи его печально бренчали.

— Что мне хочется сделать сейчас, — сказал Мюррей, — так это поехать в контору и записать на пленку все, что мы запомнили, пока это свежо в памяти. Что скажете?

— Ладно, — ответила миссис Нэпп, но в ее голосе прозвучала необычная нотка. Мюррей с тревогой заметил, что она выглядит очень старой и очень усталой.

— Уверены? — спросил он. — Вы как будто слегка не в себе.

— Просто такая реакция.

— Это естественно. Встреча прошла замечательно, правда? И когда все будет на пленке, мы сможем забыть о ней. Потом поедем в какое-нибудь приличное вечернее заведение, я угощу вас кофе и творожным пудингом. Давайте посидим «У Линди».

— Нет, — резко ответила миссис Нэпп. Слишком резко.

Мюррей не сразу понял:

— Из-за того, что миссис Миллер слушала, как муж отпускает скверные шутки о своей постановке? Ладно, поедем в другое место. В какое захотите.

— Это не было несчастным случаем, — сказала миссис Нэпп, не слушая его. — Это была попытка самоубийства, так ведь?

— Видимо, так.

— А она такая прелесть. Такая жалкая крошка. Я сидела, слушала ее и хотела сказать что-нибудь такое… Господи, — с силой воскликнула миссис Нэпп, — иногда я ненавижу всех мужчин!

Мюррей подумал, что это несправедливо по отношению к Айре Миллеру и к мужскому полу в целом, однако настроение миссис Нэпп не допускало возражений. Тут, к его облегчению, лифт остановился, и дверь приглашающе отъехала вбок. Но миссис Нэпп не двинулась с места. Он взглянул на нее и с тревогой понял, что она плачет. Отвернувшись, держа в руке платок, она беззвучно, беспомощно плакала.

Это было своего рода откровением.

Глава 9

Той ночью Мюррей плохо спал и в пять часов утра решил выпить полный стакан бренди в виде чрезвычайной меры. В контору приехал в полдень, ощущая во рту неприятный привкус и глубоко в костях усталость.

— Это, — сказал он мисс Уайтсайд, просматривая книгу записей на прием, — была одна из тех ночей, когда лучше было бы не ложиться. Многие оказались непринятыми?

— Многие, — нелюбезно ответила мисс Уайтсайд. — Большинству из них я назначила другое время, но один из них — мистер Скотт — сказал, что дождется вашего прихода. Он ушел пообедать, но сказал, что сразу же вернется. Очень хотел вас видеть.

— Мир был бы лучше, не будь люди слишком упорными, но раз уж он такой человек… Господи, что вы там читаете, мисс Уайтсайд? — Мюррей с любопытством взглянул на обложку журнала. На обложке была фотография царствующей голливудской королевы, глубокий вырез ее платья широко распахнулся, когда она подалась вперед к фотокамере. Под снимком жирным шрифтом было напечатано: «Почему ее трусики обнаружены не в той спальне?» — Мисс Уайтсайд, не нужно показывать здесь такие вещи. Вы отпугнете лучших клиентов.

Чувство юмора не было сильной стороной мисс Уайтсайд. Она ярко покраснела и грубо сунула журнал в руку Мюррея.

— Он не мой, мистер Керк. Его оставил здесь мистер Скотт. Кажется, он работает в редакции этого журнала.

— О. Извините за ошибочное суждение о вас, мисс Уайтсайд. Просто в наши дни не знаешь…

— Позвольте сказать вам, мистер Керк, что меня не застанут за чтением такой вещи.

— Не сомневаюсь. Каков из себя этот Скотт, мисс Уайтсайд?

— О, очень приятный, — ответила мисс Уайтсайд. — Классный тип.


Он был именно таким, Мюррей увидел это сразу, как только Скотт вошел в кабинет. Подтянутый, с седеющими волосами, с жестким и гладким, как полированный кремень, лицом, он был бы безупречным натурщиком для рекламы виски, позирующим со стаканом в руке перед камином. Поставить его за штурвал яхты возле Сэндс-Пойнт или с дорогим охотничьим ружьем на Истерн-Шор, и он будет как раз на месте. У него был приятный вид. И приятный голос. Такой, как у Харлингена.

— Вы опоздали, мистер Керк, но извиняться не нужно. Терпеть не могу людей, которые требуют у человека объяснений, почему он опоздал, словно у школьника. Вы заметите, что я не оставил вам своей визитной карточки. В этом нет нужды. Мои данные есть на первой полосе этого экземпляра «Пипхоул»[20]. Я издатель этого журнала. Что до моего появления здесь — так сказать, горы, идущей к Магомету, — не ломайте над этим голову. Существуют аспекты моего бизнеса, которые я предпочитаю вести таким образом. Причина очевидна.