Две дубинки.

Три пары наручников.

Четыре полицейских фуражки.

Пять раций.

Шесть полицейских жетонов.

Семь листовок о розыске.

Восемь черных лошадей.

Девять патрульных машин.

Десять форм отчетов детективов.

Одиннадцать револьверов «Детектив Спешл».

Они все еще не знали, что значит любое из этих сообщений.

Он планировал остановиться на одиннадцати?

Или он пойдет дальше?

Если он остановиться на одиннадцати, тогда в последовательности по-прежнему недоставало номера один.

«Да и черт с ним», – решили они.

До Рождества оставалось всего пять дней.

* * *

Берт Клинг просматривал свою почту, когда Эйлин Бёрк вошла воспользовашись ключом, что он ей передал. Было почти половина пятого пополудни и огни на мосту Калмз Поинт, украшенные гирляндами к праздничной поре, мигали зеленым и красным на фоне розовеющего заката. Он сидел под торшером у окна в кресле, купленном в комиссионке после развода. Он никогда не говорил о своем разводе с Энди Паркером. Он никогда не говорил с Паркером ни о чем другом, кроме полицейской работы, да и то случалось не часто. Он не знал, что Паркер был в разводе. Он не знал, что у них двоих могли бы одинаковые мысли на эту тему и не знал, что Паркер, как и он сам, считал развод разновидностью убийства.

Праздники, даже теперь, даже с Эйлин, были самым трудным временем для Клинга. Августа всплывала в его сознании все время, когда он ходил по магазинам, даже когда с ним рядом была Эйлин. Он думал, что наверное всё дело в физическом сходстве. Когда пытался подобрать цвет, он объяснял менеджеру, что его девушка рыжеволосаи зеленоглаза – описывая Эйлин, конечно, и тут же мгновенно на ум приходила Августа. Или пытаясь вспомнить размер одежды Эйлин, он говорил, что она ростом пять футов и девять дюймов, и сразу же образ Августы возникал снова, непрошенный и призрачный, той Августы, что он впервые увидел при расследовании ограбления её квартиры.

Длинные рыжие волосы, зеленые глаза и густой загар. Темно-зеленый свитер, короткая коричневая юбка, коричневые туфли. Высокие скулы, миндалевидные глаза, пылающие зеленым огнем на фоне загорелой кожи, вздернутый нос, слегка приподнятая верхняя губа, обнажающая идеально белые зубы. Свитер плотно облегал груди без бюстгальтера, коричневый пояс с медными заклепками крепко стягивал шерстяную ткань у талии. Спинка софы повторяла изгиб её тела, юбка приоткрывала потайную часть её бедра, когда она немного поворачивалась к нему…

Августа.

«Привет,» – сказала Эйлин и подошла к нему.

Она поцеловала его в макушку. Красные и зеленые огни с моста мигнули в её красных и зеленых волосах и глазах

– Ты похожа на Рождество, – сказал он.

– Что, правда? – сказала она. – А чувствую себя как Хэллоуин. Когда ты вернулся? Я совсем недавно звонила тебе.

– Чуть позже четырех, – ответил он. – Я немного походил по магазинам. Что сказал доктор?

– Сказал, что время лечит любые раны.

Она сняла пальто, привычным движением бросила его на постель, села на её краешек, сняла туфли на высоком каблуке и стала массажировать ногу. Длинные ноги, гладкие и чистые, с изящным лодыжкам. Эйлин. Августа. Порезы на лице уничтожили б Августу. Она была моделью, её лицо было залогом её достатка. Эйлин была просто копом. Но она была женщиной. И красивой женщиной. И ей порезали лицо. Это случилось 21 октября, два месяца назад. В больнице наложили двенадцать стежков. Шрам на её левой щеке по-прежнему был багровым.

– Он сказал, что возможно, мне вообще не понадобится пластическая хирургия, – сказала Эйлин. – Сказал, что в приемной больницы сработали очень хорошо. Сказал, что шрам может и выглядит сейчас ужасно…

– Он реально выглядит не очень плохо, – перебил её Клинг.

– Да, черта с два, – сказала Эйлин. – Но, когда он заживет, останется тонкая белая линия, сказал он, если я смогу с этим жить. Сказал, что все зависит от моего «уровня приятия». Как тебе этот эвфемизм?

– Когда ты должна придти к нему в следующий раз? – спросил Клинг.

– Через месяц. Он сказал, что я пока еще не должна даже задумываться о пластической операции. Сказал, что порез полностью заживет за полгода или год и мне нужно дождаться, чтобы определится со своими ощущениями. Вот что он подразумевает под этим «уровнем приятия» наверное. Как много у меня пудры. Насколько уродливой я планирую быть до конца своих дней.

– Ты не выглядишь уродиной, – сказал Клинг. – Ты даже теоретически не можешь выглядеть…

– Я не выиграю теперь ни одного конкурса красоты, это уж точно, – сказала Эйлин. – Как думаешь, много ли в городе насильников, которые западают на шрамы? Как думаешь, клюнут они на приманку с рассеченной левой щекой?

– А мне даже нравится вид, который придает тебе этот шрам, – пошутил он в попытке вывести её из мрачного настроения. – Он придает тебе какой-то грозный вид.

– Ага, грозный, – отозвалась она.

– Бесшабашный. Как леди-пират.

– Как трехсотфунтовый вооруженный грабитель, – сказала Эйлин . – Только татуировки на руке не достает. «Мама в сердце».

– Как ты смотришь на то, чтобы побыть сегодня вечером немного китайцами? – спросил он.

– Я хочу завернуться в постель и проспать там месяц. Ходить к нему на прием утомительно. Он всегда такой чертовски утешительный, понимаешь, о чем я? Ведь это не его гребанное лицо, и он считает…

– Эй-эй! – мягко сказал Клинг.

Она посмотрела ему в глаза.

– Ну-ну, – сказал он и подошел. Поцеловал ее в макушку. Нежно положил руку под подбородок и поцеловал её лоб, а затем кончик носа. Поцеловал шрам. Бережно и нежно.

– Поцелуями не избавишься от него, Берт, – сказала она и после паузы добавила, – надеюсь ты не купил мне на Рождество чего-то излишне женственного.

– Что?

– Я не чувствую себя красивой. Мне бы не хотелось подарков, которые…

– Ты прекрасна, – сказал он. – И женственна. И сексуальна. И…

– Льстец.

– Так где ты хочешь поужинать? – спросил он. – В МакДональдсе?

– И большой транжира к тому же, – сказала она и после паузы добавила. – И что?

– Ха?

– Прекрасная и женственная, сексуальная и что дальше?

– И я люблю тебя, – сказал он.

– Правда?

– Правда.

– Не смотря на много миллионов других женщин в этом городе…?

– Ты – единственная женщина в этом городе.

Она посмотрела на него. Кивнула.

– Спасибо, – сказала она и встала с постели. – Дай мне принять душ и переодеться. Спасибо тебе! – снова сказала она, поцеловала его в губы и ушла в ванную.

Из ванной послышался шум душа.

Он снова принялся за стопку писем. Открыл несколько рождественских открыток, затем взял красный конверт и разорвал клапан. На открытке было написано:

ВЫ ПРИГЛАШЕНЫ НА ВЕЧЕРИНКУ к лейтенанту Питеру Бёрнсу. ДАТА: 5 января. ВРЕМЯ: 20-00. МЕСТО: комната детективов 87-го участка.