Эдгар Аллан По - Ворон

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,

Над старинными томами я склонялся в полусне,

Грезам странным отдавался, вдруг неясный звук раздался,

Будто кто-то постучался – постучался в дверь ко мне.

"Это верно, – прошептал я, – гость в полночной тишине,

Гость стучится в дверь ко мне".

Ясно помню… Ожиданья… Поздней осени рыданья…

И в камине очертанья тускло тлеющих углей…

О, как жаждал я рассвета! Как я тщетно ждал ответа

На страданье, без привета, на вопрос о ней, о ней,

О Леноре, что блистала ярче всех земных огней,

О светиле прежних дней.

И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,

Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.

Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:

"Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,

Поздний гость приюта просит в полуночной тишине, –

Гость стучится в дверь ко мне".

Подавив свои сомненья, победивши опасенья,

Я сказал: "Не осудите замедленья моего!

Этой полночью ненастной я вздремнул, и стук неясный

Слишком тих был, стук неясный, – и не слышал я его,

Я не слышал"- тут раскрыл я дверь жилища моего;-

Тьма, и больше ничего.

Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,

Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;

Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,

Лишь – "Ленора!" – прозвучало имя солнца моего, –

Это я шепнул, и эхо повторило вновь его,

Эхо, больше ничего.

Вновь я в комнату вернулся – обернулся – содрогнулся, –

Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.

"Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,

Там за ставнями забилось у окошка моего,

Это ветер, усмирю я трепет сердца моего,

Ветер, больше ничего".

Я толкнул окно с решеткой – тотчас важною походкой

Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней,

Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво,

И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей,

Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей,

Он взлетел – и сел над ней.

От печали я очнулся и невольно усмехнулся,

Видя важность этой птицы, жившей долгие года.

"Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты презабавно, –

Я промолвил, – но скажи мне: в царстве тьмы, где Ночь всегда,

Как ты звался, гордый Ворон, там, где Ночь царит всегда?"

Молвил Ворон: "Никогда".

Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало,

Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда.

Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится,

Кто поверить согласится, чтобы где-нибудь когда –

Сел над дверью – говорящий без запинки, без труда –

Ворон с кличкой: "Никогда".

И, взирая так сурово, лишь одно твердил он слово,

Точно всю он душу вылил в этом слове "Никогда",

И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он,

Я шепнул: "Друзья сокрылись вот уж многие года,

Завтра он меня покинет, как Надежды, навсегда".

Ворон молвил: "Никогда".

Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге мрачной,

"Верно, был он, – я подумал, – у того, чья жизнь – Беда,

У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченье

Рек весной, чье отреченье от Надежды навсегда

В песне вылилось – о счастье, что, погибнув навсегда,

Вновь не вспыхнет никогда".

Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,

Кресло я свое придвинул против Ворона тогда,

И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной

Отдался душой мятежной: "Это – Ворон, Ворон, да".

Но о чем твердит зловещий этим черным "Никогда",

Страшным криком "Никогда".

Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,

Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,

И с печалью запоздалой, головой своей усталой,

Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:

Я один, на бархат алый та, кого любил всегда,

Не прильнет уж никогда.

Но, постой, вокруг темнеет, и как будто кто-то веет,

То с кадильницей небесной Серафим пришел сюда?

В миг неясный упоенья я вскричал: "Прости, мученье!

Это Бог послал забвенье о Леноре навсегда,

Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!"

Каркнул Ворон: "Никогда".

И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты, иль дух ужасный

Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, –

Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый,

В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!

О, скажи, найду ль забвенье, я молю, скажи, когда?"

Каркнул Ворон: "Никогда".

"Ты пророк, -вскричал я, -вещий! Птица ты иль дух, зловещий,

Этим Небом, что над нами – Богом, скрытым навсегда –

Заклинаю, умоляя, мне сказать, – в пределах Рая

Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,

Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?"

Каркнул Ворон: "Никогда".

И воскликнул я, вставая: "Прочь отсюда, птица злая!

Ты из царства тьмы и бури, – уходи опять туда,

Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,

Удались же, дух упорный! Быть хочу – один всегда!

Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь – всегда!"

Каркнул Ворон: "Никогда".

И сидит, сидит зловещий. Ворон черный. Ворон вещий,

С бюста бледного Паллады не умчится никуда,

Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный,

Свет струится, тень ложится, на полу дрожит всегда,

И душа моя из тени, что волнуется всегда,

Не восстанет-никогда!

Как-то в полночь, утомленный, я забылся, полусонный,

Над таинственным значеньем фолианта одного;

Я дремал, и все молчало… Что-то мягко прозвучало –