Эдгар Аллан По - Ворон

Что древен твой высокий род,

Какой же титул он дает?

И как зовут тебя?" В ответ

Он каркнул мне: "Возврата нет!"

Был удивлен, конечно, я,

Что птица говорит моя,

Хотя ответ на мой вопрос

Мне утешенья не принес:

В нем смысла не было, но все ж

По телу пробежала дрожь,

Так странно было над собой

На бюсте видеть в час ночной

Ту птицу черную и знать,

Что птица может смело дать

На языке людей ответ,

Что имя ей: "Возврата нет".

А ворон был, как ночь, угрюм,

Как будто полный мрачных дум,

И так торжественно молчал,

Как будто слов, что он сказал,

Довольно было для того,

Чтоб душу выразить его.

А я опять шептал в тоске:

"Да, все исчезло вдалеке,

Ушли надежды и друзья,

И одинок, покинут я,

И ворон улетит чуть свет…"

И каркнул он: "Возврата нет!"

Я был теперь опять смущен:

Ответил так разумно он,

Как будто понял мысль мою?!.

Все вздор! фантазии даю

Я много воли! Этот крик

Был заучен им; он привык

К нему когда-то; может быть,

Ему пришлось с страдальцем жить,

Который этот тяжкий стон

Твердил, печально удручен,

Твердил, под гнетом дум и бед,

Лишь слова два: возврата нет!

Но все ж он развлекал меня,

И, подложив в камин огня,

Я в кресле бархатном своем

К нему подвинулся. Вдвоем

Мы так сидели. Я смотрел

Ему в глаза и все хотел

Узнать по виду, по глазам,

Каким он предался мечтам,

О чем он важно думать мог,

О чем он каркал, как пророк,

Имел ли смысл его ответ

И мрачный крик: возврата нет?

Но он по-прежнему молчал

И взором огненным сверкал,

Как будто пронизать насквозь

Меня хотел им, и лилось

Сиянье лампы на ковер,

На бархат кресла, где мой взор

Блуждал, с мечтами о былом…

С тоскою вновь в уме моем,

Я видел ясно пред собой,

На спинке кресла голубой,

Головки нежной милый след

И кудри… О, возврата нет!

И мне казалось, что кругом

В тревожном воздухе ночном

Пронесся нежный фимиам:

Я тихий шелест слышал там –

Вдоль стен и радужных ковров,

Я слышал мягкий шум шагов,

Мне мнилось, ангелы сошли

В жилище бренное земли…

Я вскрикнул: "Господи, ко мне

Не ты ль в полночной тишине

Прислал тут рой небесных сил,

Чтоб он покой мне возвратил,

Забыть заставил…" Но в ответ

Я слышу крик: "Возврата нет!"

То каркнул ворон, и ему

Я закричал: "О, кто б сквозь тьму,

Тебя, предвестник бед и слез,

Ко мне в жилище не занес,

Хоть демон сам, поведай мне

Могу ли снова в тишине

Когда-нибудь забыться я?

Дает ли скорбная земля

Забвенье нам когда-нибудь?

Когда покинет эту грудь

Безумной муки тяжкий след?"

И каркнул он: "Возврата нет!"

Я стал молить тогда его:

"Во имя Бога самого,

Во имя истины святой

Поведай мне, мучитель мой,

Когда принять захочет Бог

Меня в небесный свой чертог,

Увижу ль там Ленору я?

Прильнет ли милая моя

Хоть там опять к груди моей?

Увижу ль я ее очей

Былой, лазурный, кроткий свет?…"

И каркнул он: "Возврата нет!"

И, в исступленье, крикнул я:

"Будь трижды проклят: речь твоя

Разлуку вечную сулит!

Невыносим мне мрачный вид

И твой коварный, злой язык!

Ступай отсюда прочь! Пусть крик

Звучит твой там, в ночной стране,

Где мчатся тени лишь одне,

Где бури вечные ревут…

Не оставляй снежинки тут

Ты с крыльев траурных своих,

Чтоб мог забыть я снова их,

Забыть твой лживый, злой ответ!…"

А ворон вновь: "Возврата нет!"

И все сидит, не улетел,

Сидит, как прежде, злобен, смел,

Как демон мрачен, горд и нем,

Он жить остался здесь совсем.

От лампы тень его кругом

Лежит на мне, лежит на всем,

Что вкруг меня, и в той тени,

В той тьме – страданья лишь одни!…

Сдавило сердце у меня…

В душе померкшей нет огня,

И не проникнет счастья свет

Сквозь тень и тьму… возврата нет!

В глухую полночь, в тишине,

При бледно-трепетном огне,

Над старой книгой, обветшалой,

Поник я головой усталой…

За дверью стук раздался вдруг:

То, видно, путник запоздалый…

Но – тихо было все вокруг.

Стоял декабрь. Уже давно

Зияла ночь в мое окно.

Искал я тщетно в книжной пыли

Забвенья. Думы мои были

О той, кого я так любил,

Кого уж нет, кого забыли,

Но я, увы, не позабыл!

Чуть слышный шорох в тишине

В тот странный миг казался мне

Идущей тенью привиденья.

Чтоб сердца удержать биенье,

Я говорил: "То, верно, друг,

За дверью ждущий приглашенья…"

Но – тихо было все вокруг.

Я ободрился и сказал:

"Кто там? Я стука не слыхал,

Прошу простить – вздремнул немного.

Кто б ни был ты – под кров убогий

Войди, приветствуй мой досуг.

Вот дверь. Стою я у порога…"

Но – тихо было все вокруг.

И долго я глядел во тьму,

Со страхом думая: кому

Не страшен мрак – могила взора,

Сопутник горя и позора!

К чему ж мой трепетный испуг?

Не ты ль пришла, Элеонора?

Но – тихо было все вокруг.

Волненьем тягостным объят,

Пришел я в комнату назад.

Стук повторился с новой силой,

Нет, то не призрак девы милой,

Святой, душевный мой недуг, –

То в раму ветер бьет унылый…

Но – тихо было все вокруг.

Окно я быстро распахнул.

Вдруг ворон крыльями взмахнул,

Влетел – и, кинув гордо взгляды

Вокруг, он сел на бюст Паллады

Среди глубокой тишины.

Напрасно! Здесь тебе не рады,

Пернатый вестник старины!

"Зачем ты в хижину мою

Ворвался вдруг? Но я даю

Тебе приют, ночной гуляка…

А стар ты, ворон, стар! Однако,

В тебе бессилья нет следа.

Как звать тебя, пришлец из мрака?"

Он глухо каркнул: "Никогда!"

Не странно ль! ворон дал ответ!

Что за неведомый привет?

Вот былей новая страница:

Мне былью стала небылица.

Но все ж, не диво ли, когда

Сидит в углу, на бюсте, птица

С мудреной кличкой "Никогда!"

Он, сидя, неподвижен был,

И тихо я проговорил:

"Ты не поймешь моей печали!

Исчезнув завтра в синей дали,

Меня ты бросишь навсегда,

Как в жизни все меня бросали!"

Он глухо каркнул: "Никогда!"

И прозвучал ответом мне

Тот крик в угрюмой тишине.

Должно быть, у того, кто силой

Гоним был, без надежд, без милой,

Чья закатилася звезда, –

Подслушал он припев унылый,

Припев холодный: "Никогда!"

Я сел пред вороном. Хотя

Я слушал крик его шутя,

Но впал невольно в размышленье:

«Вещун, вселявший страх, сомненье

В мой ум, в минувшие года,

Какое вещее значенье

Таится в слове "Никогда"?

Не смерть ли? Да? О, может быть,

Ей здесь не время было жить!

С душой и сердцем робкой лани,

Она чуждалась нашей брани.

Была ей страсть людей чужда…

О, не нажать ей этой ткани

Своей головкой никогда!»

И стало мне отрадно вдруг:

Как будто горний дух вокруг

Разлил и жизнь, и наслажденье.

И я сказал: "То провиденье

Мне шлет чрез ворона сюда

О ней, утраченной, забвенье…"

Он глухо каркнул: "Никогда!"

"Посол ли ты, пророк ли ты,

Иль демон злой из темноты,

Иль, с бурей бешеною споря,

Ты пригнан ею, пригнан с моря,

Как гонит нас, людей, нужда!

Скажи: уйду ли я от горя?"

Он глухо каркнул: "Никогда!"

"О, вестник, посланный судьбой!

Мы царство Бога чтим с тобой, –

Скажи, – в раю, под негой вечной,

Где светоч жизни бесконечной,

Когда и я приду туда, –

Сольюсь ли там с своей сердечной?"

Он глухо каркнул: "Никогда!"

"О, злой вещун! поди ты прочь!

Уйди опять в глухую ночь,