Эдгар Аллан По - Ворон

Как-то ночью в полудреме я сидел в пустынном доме

Над престранным изреченьем инкунабулы одной,

Головой клонясь все ниже… Вдруг сквозь сон – все ближе, ближе –

То ли скрип в оконной нише, то ли скрежет за стеной.

"Кто, – пробормотал я, – бродит там в потемках за стеной,

В этот поздний час ночной?"

Помню, в полночь это было: за окном декабрь унылый,

На ковре узор чертило углей тлеющих пятно.

Я не мог уснуть и в чтенье от любви искал забвенья,

От тоски по той, чье имя света горнего полно,

По Линор, по той, чье имя в небесах наречено,

Той, что нет давным-давно.

А шелков чуть слышный шорох, шепоток в багряных шторах

Обволакивал мне душу страхом, словно пеленой.

И глуша сердцебиенье, запинаясь от волненья,

Стал твердить я: "Без сомненья, здесь не виден знак дурной.

Кто-то хочет, без сомненья, в этот поздний час ночной

Разделить досуг со мной".

Так решив, шагнув к порогу, громко я сказал: "Ей-богу,

Сэр или мадам, простите, сам не знаю, что со мной:

Я давно покинут всеми… вы пришли в такое время…

Стука в дверь не ждал совсем я, слишком свыкся с тишиной".

Так сказав, я дверь наружу распахнул – передо мной

Мрак, один лишь мрак ночной.

В дверь назад скользнул как тень я, от себя гоня в смятенье

То, что даже в сновиденье людям видеть не дано.

А когда замкнулся снова круг безмолвия ночного,

В тишине возникло слово, тихий вздох "Лино… Лино…",

Но услышал лишь себя я – эхо, мне шепнув "Лино-о-о",

Смолкло, вдаль унесено.

Только дверь за мной закрылась (о, как гулко сердце билось!),

Вновь – усиленный безмолвьем, оттененный тишиной, –

Тот же звук раздался где-то. И воскликнул я: "Раз нету

Никого там, значит, это ветер воет за стеной –

Просто ветер, налетая из зимы, из тьмы ночной,

Бьется в ставни за стеной!"

Настежь тут окно раскрыл я – вдруг зашелестели крылья

И угрюмый черный Ворон, символ древности земной,

Без поклона шагом твердым в дом вошел походкой лорда,

Взмах крылом – и замер гордо он над притолокой дверной.

Сел на белый бюст Паллады – там, над притолокой дверной,

Сел – и замер предо мной.

От испуга я очнулся и невольно улыбнулся:

Так был чопорен и строг он, так вздымалась важно грудь!

"Хоть хохол твой и приглажен, – я заметил, – но отважен

Должен быть ты, ибо страшен из Страны Забвенья путь.

Как же звать тебя, о Ворон, через Стикс державший путь?"

Каркнул Ворон: "Не вернуть!"

Что ж, не мог не подивиться я словам престранной птицы:

Хоть ответ и не был связным, к месту не был он ничуть,

Никогда б я не поверил, чтобы в комнате над дверью

Видел этакого зверя кто-нибудь когда-нибудь,

Чтоб на мраморной Палладе вдруг увидел кто-нибудь

Тварь по кличке "Не вернуть".

Но сказав всего два слова, Ворон вдаль глядел сурово,

Как певец, когда сорвется с вещих струн последний звук.

Так сидел он, тень немая, черных крыл не подымая,

И сказал я: "Понимаю: ты пришел ко мне, как друг.

Но тому, чей дом – могила, ни друзей уж, ни подруг…"

"Не вернуть!" – он каркнул вдруг.

Вздрогнул я слегка: ведь тут-то в точку он попал как будто!

Но решил: «Припев унылый – все, что слышать ты привык

В чьем-то доме, на который Фатум, на расправу скорый,

Натравил несчастий свору. И убогий твой язык

Из великой песни скорби лишь один припев постиг:

"Не вернуть!" – тоскливый крик».

Усмехнулся я украдкой, так легко найдя разгадку

Этой тайны, и вернулся в кресло, чтоб слегка вздремнуть…

Но взвилась фантазмов стая вкруг меня! И в хриплом грае,

В дерзком, мерзком этом грае все искал я смысл и суть.

В том зловещем кличе птичьем все хотел постичь я суть

Слов безумных "не вернуть".

Так сидел я, погруженный в ночь, в себя, во мрак бездонный,

Перед птицей, что горящим взором мне сверлила грудь.

Передумал я немало, головой клонясь устало

На подушек бархат алый, алый бархат, лампой чуть

Освещенный, – на который ту, к кому заказан путь,

Никогда уж не вернуть!

Вдруг пролился в воздух спальни аромат курильниц дальних,

Вниз, во тьму, с высот астральных заструился светлый путь,

И незримых хоров пенье слышу я: "Во исцеленье

Небо шлет тебе забвенье – так забудь ее… забудь…

Пей же, пей вино забвенья, и покой вернется в грудь…"

Тут он каркнул: "Не вернуть!"

"Кто ты? – крикнул я с досадой. – Дух? пророк? исчадье ада?

Искусителя посланник? или странник в море бед,

Черным вихрем занесенный в этот край опустошенный,

В дом мой скорбный и смятенный? Но скажи мне: разве нет,

Нет бальзама в Галааде, чтоб вернуть слепому свет?"

"Не вернуть", – пришел ответ.

"Птица, дьявол ли, не знаю, – я вскричал, – но заклинаю

Этим небом, светом горним, указующим нам путь:

Напророчь мне, гость незваный, что в земле обетованной

Сможет вновь к груди желанной сердце бедное прильнуть,

И вернуть тот миг блаженный – пусть хоть там… когда-нибудь".

Каркнул Ворон: "Не вернуть".

Тут я встал: "Твои признанья принял я – как знак прощанья.

Уходи же, кто б ты ни был – в бурю, в ад, куда-нибудь!

Черных перьев не дари мне, лживых слов не говори мне:

Одиночество верни мне. Путь к моим дверям забудь.

И из сердца клюв свой вырви, чтобы жизнь вернулась в грудь!"

Каркнул Ворон: "Не вернуть".

И с тех пор, как страж дозорный, он сидит, мой Ворон черный,

Надо мною, не давая ни проснуться, ни уснуть.

И в глазах у древней птицы демон дремлющий таится,

И от крыльев тень ложится, на полу дрожа чуть-чуть.

И души из этой тени, что легла плитой на грудь,

Не поднять – и не вернуть.

Било полночь. Был я болен, духом пуст и обездолен,

Заблудился в старой Книге, в неразгаданных словах.

Пробужденьем от кошмара прозвучали три удара,

Как когда-то – три удара старой битой на дверях.

Я подумал: там прохожий зябко ёжится в дверях,

Заблудившийся в полях.

Только я привстал со стула, лампа, помню я, мигнула,

Пламя словно бы от ветра закачалось на свечах.

И внизу качнулись тени – сумма смуты и смятений,

Не вопросы, просто тени, молча лёгшие во прах…

Ах, Ленор, моя утрата, ночи, лёгшие во прах…

Ты ушла – и мир зачах.

Зашуршало что-то в шторах, из угла донёсся шорох,

Будто ночи одиночеств отражаются в вещах,

Довершают мне потерю приглашеньем к суеверью,

Тут же кто-то ждёт за дверью с чёрной ночью на плечах…

Я нарочно медлю, что ли? Поневоле смутный страх,

Если полночь на часах.

Впрочем, хватит! Может, хуже там – кому-то – в зимней стуже.

Я откинул крюк тяжёлый и за дверью нараспах

Огляделся: "Гость иль гостья, здесь темно как на погосте,

Где же вы? Не прячьтесь, бросьте!…" – Пустота и снежный прах.