Эдгар Аллан По - Ворон

В час, когда настала полночь, ни во чью не веря помощь,

В полудреме одинокой, средь забытых старых книг

Я искал ответа тщетно, слышу – стук, едва приметный,

То, наверно, путник бедный ко двери моей приник.

Жуткой полночью бедняга ко двери моей приник

И стучится в этот миг.

Я запомнил все навечно. Мрак декабрьский бесконечный,

Тень отбрасывали угли, и огонь в камине сник,

Я в напрасном нетерпенье ждал – когда рассвета гений

Из-за снежных туч сомнений ниспошлет мне первый блик.

Лик блаженный, лик Линоры осветит рассветный блик,

Безымянный ныне лик.

Занавесок шелк лиловый, шелест мягкий и суровый

Задержал биенье сердца, в душу трепетом проник,

Вслух я молвил: "Нет здесь чуда – это позднего приюта

Просит путник ниоткуда и к двери моей приник;

Просит позднего приюта и к двери моей приник –

Мрак ночной его настиг".

И, воспрянув духом, встал я, шел к дверям и бормотал я:

"Задремавшего простите, грех мой вовсе невелик.

Вьюги за окном кружили, стук ваш легкий заглушили,

А меня заворожили тайны старых мудрых книг".

Дверь открыл я – встрепенулись кипы древних мудрых книг.

Никого – лишь ветер, дик.

И в минуту промедленья мне пригрезились виденья.

Смертный разум тех видений никогда бы не постиг.

Ночь молчание хранила, на моих устах застыло

Имя. Эхо возвратило зов "Линора" в тот же миг.

Эхо мне в ответ шепнуло зов "Линора", в тот же миг

Растопив души ледник.

Словно кем-то расколдован, возвратясь, я сел, взволнован,

Но отчетливей раздался стука прежнего двойник.

Взор встревоженно блуждает, сердце, что тебя пугает?

Разум быстро разгадает, что сокрыл в себе тайник.

Бродит ветер, бьется в ставни – право, вот и весь тайник –

Бьется в окна ветер, дик.

Ставней скрип во мраке канул. Я вгляделся и отпрянул.

Предо мною допотопный Ворон медленно возник,

Величавый и сердитый, словно отпрыск родовитый,

С подоконника летит он без поклона напрямик,

К бюсту белому Паллады подлетает напрямик

И на шлем садится вмиг.

Замер я, обескуражен – так был вид его отважен.

"Твой вихор смешон, – я молвил, – точно съехавший парик.

Странник, как тебя прозвали в непроглядной вечной дали,

Где раскинулся печали необъятный материк,

В царстве ночи, где Плутона распростерся материк?"

"Нет вовеки!" – слышу крик.

Неожиданность какая! Может, шутка чья-то злая…

Признаюсь, я столь нелепых кличек слышать не привык.

Да и вряд ли кто воочью видел, чтобы поздней ночью

Ворон, мрака средоточье, без запинок, закавык,

С бюста белого Паллады без запинок, закавык

"Нет вовек!" – исторгнул крик.

Ворон четко и сурово повторял лишь это слово,

Словно в нем таился некий вдохновляющий родник.

Полный сумрачным значеньем, неподвижным опереньем

Он блистал. И я с волненьем произнес: "Чудной старик!

Как друзья и как надежды, завтра ты уйдешь, старик…"

"Нет вовеки!" – слышу крик.

Я встревожился – еще бы! – столько было тайной злобы

В ясном выкрике. Сказал я: «О, прилежный ученик!

Твой хозяин, несомненно, был отвергнут миром бренным,

И, страдая неизменно, боль свербящую постиг.

Это траурное слово ты запомнил и постиг –

"Нет вовеки", скорбный крик».

Но эбеновая птица с видом лживого провидца

На меня в упор глядела с бюста над собраньем книг.

Угловатое созданье, ты мутишь мое сознанье,

Что за темное преданье произносит твой язык?

Я придвинул кресло ближе. Что вещал его язык? –

"Нет вовеки", странный крик.

Нить раздумия теряя, в кресле я сидел, гадая,

Жгучий взор пронзал мне сердце, сдержанно светил ночник.

Я подумал: "Неужели на лиловый шелк постели

Здесь, под хриплый вой метели, не склонится нежный лик,

В мягком свете на подушки не склонится нежный лик? –

Нет вовеки, ни на миг!"

Мне почудилось движенье, невесомое скольженье,

Дым небесных благовоний в лоно комнаты проник.

"Пей забвенье по Линоре, – прочитал я в горнем взоре, –

Пей – твое развеет горе панацея в тот же миг,

Лучезарный облик девы ты забудешь в тот же миг".

"Нет вовеки!" – слышу крик.

"Птица ль ты, зловещий странник, или дьявольский посланник,

С берегов пустынных Ночи смерти ль верный проводник,

В доме, скованном кошмаром, появился ты недаром,

Взор твой пышет адским жаром, я предела мук достиг.

Дай забвенье от разлуки, я предела мук достиг".

"Нет вовеки!" – слышу крик.

"Птица ль ты, зловещий странник, или дьявольский посланник,

Заклинаю Божьим духом, что небесный свод воздвиг,

Отвечай: в дали туманной, на земле обетованной,

Среди райских кущ желанный суждено ль узреть мне лик,

В сонме ангельском желанный суждено ль узреть мне лик?" –

"Нет вовеки!" – слышу крик.

Полный гнева, я поднялся. "Лучше б ты не появлялся!

Прочь! У всякого терпенья есть последний, высший пик.

Клюв, пронзивший сердце, вынь ты, навсегда меня покинь ты,

Улетай в ночную синь ты, на подземный материк,

Возвращайся в царство Ночи, на Плутонов материк!"

"Нет вовеки!" – слышу крик.

И сидит еще доныне он на гипсовой богине,

В гущу мерзких адских торжищ резкий взор его проник,

Лампы тусклой свет мерцает, очертанья оттеняет

Черной птицы, что венчает бюст, стоящий среди книг,

И душа моя из тени, распростертой среди книг,

Не восстанет – ни на миг!