Чтоб на голову Минервы взгромоздилась без стыда

Птица или тварь другая и в лицо вам без стыда

Выкрикнула: "Никогда!"

Произнесши это слово, черный Ворон замер снова,

Как бы удовлетворенный завершением труда.

Я шепнул: "Нет в мире этом той, с кем связан я обетом,

Я один. И гость с рассветом улетит – бог весть куда,

Он, как все мои надежды, улетит бог весть куда".

Ворон каркнул: "Никогда!"

Изумил пришелец мрачный репликой меня удачной.

Но ведь птицы повторяют, что твердят их господа.

Я промолвил: «Твой хозяин, видно, горем был измаян

И ответ твой не случаен: в нем та, прежняя, беда.

Может быть, его терзала неизбывная беда

И твердил он: "Никогда!"»

Кресло я придвинул ближе: был занятен гость бесстыжий,

Страшный Ворон, что на свете жил несчетные года.

И, дивясь его повадкам, предавался я догадкам, –

Что таится в слове кратком, принесенном им сюда,

Есть ли смысл потусторонний в принесенном им сюда

Хриплом крике "Никогда!"?

Я сидел, молчаньем скован, взглядом птицы околдован,

Чудилась мне в этом взгляде негасимая вражда.

Средь привычного уюта я покоился, но смута

В мыслях властвовала люто… Все, все было, как всегда,

Лишь ее, что вечерами в кресле нежилась всегда,

Здесь не будет никогда!

Вдруг незримый дым кадильный мозг окутал мой бессильный, –

Что там – хоры серафимов или облаков гряда?

Я вскричал: "Пойми, несчастный! Этот знак прямой и ясный –

Указал Господь всевластный, что всему своя чреда:

Потерпи, придет забвенье, ведь всему своя чреда".

Ворон каркнул: "Никогда!"

"Птица ль ты, вещун постылый, иль слуга нечистой силы, –

Молвил я, – заброшен бурей или дьяволом сюда?

Отвечай: от мук спасенье обрету ли в некий день я,

В душу хлынет ли забвенье, словно мертвая вода,

И затянет рану сердца, словно мертвая вода?"

Ворон каркнул: "Никогда!"

"Птица ль ты, вещун постылый, иль слуга нечистой силы,

Заклинаю небом, адом, часом Страшного суда, –

Что ты видишь в днях грядущих: встречусь с ней я в райских кущах

В миг, когда среди живущих кончится моя страда?

Встречусь ли, когда земная кончится моя страда?"

Ворон каркнул: "Никогда!"

Встал я: "Демон ты иль птица, но пора нам распроститься.

Тварь бесстыдная и злая, состраданью ты чужда.

Я тебя, пророка злого, своего лишаю крова,

Пусть один я буду снова, – прочь, исчезни без следа!

Вынь свой клюв из раны сердца, сгинь навеки без следа!"

Ворон каркнул: "Никогда!"

И, венчая шкаф мой книжный, неподвижный, неподвижный,

С изваяния Минервы не слетая никуда,

Восседает Ворон черный, несменяемый дозорный,

Давит взор его упорный, давит, будто глыба льда.

И мой дух оцепенелый из-под мертвой глыбы льда

Не восстанет никогда.

ПЕРЕВОДЫ ПОЗДНЕСОВЕТСКОГО И ПОСТСОВЕТСКОГО ПЕРИОДОВ (с 1984)


Перевод Владимира Саришивили, 1-я редакция (1984, опубл. 1990)[45]


ВОРОН

(из Э. По)

Било полночь мерным боем надо мною, над изгоем,

С книгой странной я затеял никому не нужный спор

И безмолвно препирался. Вдруг негромкий стук раздался –

Это поздний гость стучался стуком тихим, как укор,

Гость – и только. Гость – и только. Стук негромкий, как укор.

Гость – не друг, не враг, не вор.

Память все запечатлела – за окном метель ревела,

Полыхали угли, точно адский свадебный убор.

Я желал, чтоб ночь минула, и заря вдали блеснула,

Ветром утренним задуло пламя скорби по Линор.

В мудрых книгах нет ответа – где теперь искать Линор,

Чей погас навеки взор.

Шелест шелковой портьеры взволновал меня без меры,

И ударил в сердце ужас, как по ясеню топор,

Сердце гулко сотрясалось, в нем, как эхо, повторялось,

Как в зерцале отражалось: "Это гость пришел на двор,

Ко двору, придется, верно, а пока пришел на двор

Гость – не друг, не враг, не вор".

Укрепившись в этой вере, бормотал я, идя к двери:

"Бога ради, извините слух мой, леди или сер[46],

Оправляясь от печали, не расслышал я вначале –

Так легонько Вы стучали…" Распахнул я дверь на двор,

Вечным холодом окован занесенный снегом двор,

Темен, пуст ночной простор.

И стоял я на пороге, изумленный, одинокий,

Не отваживался смертный грезить так до этих пор…

Вопрошал я тьму напрасно с непонятным постоянством,

Ход гармонии пространства нарушал мой стон: "Линор"…

И с небес кудрявый ангел мне в ответ шепнул: "Линор",

Будто выстрелил в упор.

Ветер взвыл и чуть не лопнул, двери я в сердцах захлопнул,

Но, к несчастью, вдруг услышал стука прежнего повтор.

"Успокойся, друг мой давний, сердце, не желай вреда мне –

Это со скрипучей ставней ветер начал разговор,

Только ставня неприступна – бесполезен разговор".

Тут взметнулись волны штор.

И без жеста и без знака Ворон выступил из мрака

Так величественно, точно светский щеголь и позер.

Это гость – не друг, не вор он, а всего лишь древний Ворон.

Сеет смуту, сеет мор он, жнет разлуку и раздор.

Он вспорхнул на бюст Паллады, сел там, черен, как раздор,

Мой незваный визитер.

Встрепенулся дух и разум, но испуг рассеять разом

Удалось надменной птице, прилетевшей из-под гор,

Из-под гор, где с века Оно, во владениях Плутона,

Кроме мрака, нет закона, где бушует мрачный бор.

Что же значит имя "Ворон" в тех краях, где мрачный бор?

Молвил Ворон: "Нэвермор".

Что же, сей ответ прекрасен, хоть, увы, не очень ясен –

Так на сцене отвечает незадачливый партнер.

Страшен в час туманной грусти, тихой, точно Коцит в устье,

На холодном белом бюсте духов злых парламентер,

Черный Ворон – из-под гор он духов злых парламентер

По прозванью "Нэвермор".

Он сидит на изваянье, всем надеждам, всем желаньям

Хриплым окриком готовый дать решительный отпор.

"Что ж, побудь со мной, дружище, все покинули жилище,

Вот и ты уйдешь, как тыщи уходили до сих пор.

Улетишь ты, как надежды улетали до сих пор".

Молвил Ворон: "Нэвермор".

Верно, ты ответил верно, но испуга ток по нервам

Пробежал. Какой хозяин, обреченный на затвор,

Подсказал тебе, поведай, этот смутный возглас бреда,

Может быть, со смертью это похоронный договор,

Может, с нею обреченный заключает договор

Безнадежным "Нэвермор"?

Ложь светилась в хищных глазках, и видений свистопляска

Пронеслась в больном сознанье табуном во весь опор,

И сидел мой гость злорадный, неуклюжий и нескладный,

И, как видно, в путь обратный не собрался до сих пор.

Я сидел, гадая тщетно, и гадаю до сих пор:

Что же значит "Нэвермор"?

Взора дьявольская сила грудь мою насквозь пронзила

И с души сорвала грубо дней былых воздушный флер,

Я вздохнул, укрылся пледом, разморенный слабым светом,

Предоставив новым бедам надо мною слиться в хор.

Ей, в раю, вовек не слышать этот сумеречный хор,

Не услышать – Нэвермор.

И внезапно все застыло – лишь незримый дым кадила

Предо мною плыл, сплетаясь в удивительный узор.

То небесный Вседержитель, душ измученных спаситель

Посылал в мою обитель чашу скорби по Линор.

Осушить бы эту чашу и забыть навек Линор…

Молвил Ворон: "Нэвермор".

О, надменный адский житель, кто ты – демон-искуситель,

Глас грядущего иль просто бестолковый горлодер –

Над любовью ты не властен, я отвергнут, я несчастен,

Дай испить бальзам от страсти по утраченной Линор,

Нареченной в райских кущах серафимами "Линор".

Молвил Ворон: "Нэвермор".

Будь ты злобный адский житель, будь ты демон-искуситель,

Но над нами Божья воля, вечный голубой шатер,

Я молю тебя ответить – суждено ль когда-то встретить

Мне на том, на лучшем свете, лучезарную Линор,

Заключу ли я в объятья лучезарную Линор?

Молвил Ворон: "Нэвермор".

Ты жесток и беспощаден, будь же проклят, будь неладен,

Улетай в края Плутона, где бушует мрачный бор.

Черный холод оперенья, что лежит на шторах тенью,

Пусть исчезнет по веленью моему с угрюмых штор,

Вынь кровавый клюв из сердца, улетай в ночной простор.

Молвил Ворон: "Нэвермор".

За окном уже светает – он сидит – не улетает,

День декабрьский растает, снова ночь придет на двор,

Ворон бюста не покинет, верный мраморной Афине,

Тень, холодная, как иней, ниспадает на ковер.