Эдгар Аллан По - Ворон

В полночь странную и злую, вопрошая тьму немую,

Я искал в старинных книгах исцеленья своего.

В полусне клонясь все ниже, вдруг я чей-то стук услышал –

Не могло быть звука тише; но услышал я его.

"Это гость, – сказал я глухо, – это робкий стук его:

Гость – и больше ничего!"

О, теперь я вспомнил ясно, это был Декабрь ненастный.

И бросали на пол угли призрак тленья своего.

Я рассвета жаждал страстно. Книги я пытал напрасно.

Как забыть удар ужасный? – и Ленора – смысл его.

Это имя – произносят в небе ангелы его –

Здесь не тронет никого.

Шелестящий и печальный шорох шелка погребальный…

Стынет страх в багряных шторах: не уйти мне от него!

Трепет сердца умеряя, все стоял я, повторяя:

"Это гость стучит, – я знаю, – здесь, у входа моего.

Поздний гость стучит, – я знаю, – здесь, у входа моего:

Гость – и больше ничего!"

Подавил я содроганье и сказал без колебанья:

"Кто б там ни был, гость иль гостья: не сердитесь оттого,

Что устал я, задремал я и немного опоздал я

Отворить вам, – так сказал я, – двери дома моего.

Я прошу вас: проходите в двери дома моего…"

Тьма – и больше ничего!

Я смотрел во мрак морозный, скован страхом, в странных грезах.

И еще никто из смертных так не грезил до того.

Но во мраке все немело, тишина оцепенела,

Только слово прозвенело – и "Ленора?" – смысл его.

Имя я шепнул, и эхо, бормоча, двоит его:

Эхо – больше ничего!

И, к столу вернувшись снова, весь зажженный этим словом,

Вскоре я опять услышал стук, сильней чем до того.

"Верно, – я воскликнул, – верно, бьет о раму ставень мерно.

К ночи он прикрыт был скверно: в этом – ключ и смысл всего.

Сердце, тише! То лишь ветер, в этом – ключ и смысл всего:

Ветер – больше ничего!"

Но едва открыл я ставень, появился величавый

Ворон дней давно минувших: лорд иль леди – вид его.

Поклониться не хотел он, надо мною пролетел он,

Сел на бюст Паллады белый, став мрачнее оттого,

Важно сел на бюст Паллады, став мрачнее оттого:

Сел – и больше ничего!

Сел он – и не шевельнулся. Я невольно улыбнулся:

Слишком сделался надменным черной птицы вид тогда.

"Пусть хохол твой брит и стрижен, ты не трус, я это вижу,

Я прошу спуститься ниже, гость из стран, где Ночь всегда,

И скажи мне, что за имя носишь там, где Ночь всегда?"

Каркнул Ворон: "Никогда!"

И ответ прямой и ясный древней птицы безобразной

Поразил меня: ведь в сердце входят ночью без труда

Смутный страх и недоверье, если птицы или звери,

С бюста бледного над дверью, как бывает иногда, –

На вопрос: "Как ваше имя?" отвечают иногда

Странным словом: "Никогда!"

В размышлении глубоком дремлет Ворон одинокий.

Произнес одно он слово – слово мрачного суда, –

Будто в нем всю душу вылил, и его не дрогнут крылья.

Но лишь я шепнул в бессилье: "Лучший друг ушел туда,

Так ионе зарей исчезнет, как Надежда, без следа", –

Каркнул Ворон: "Никогда!"

Изумленный совпаденьем, я воскликнул: "Нет сомненья! –

Он одно запомнил слово, заучив его, когда

Птицы той хозяин прежний в океане бед безбрежном

Пел свой реквием надеждам, знал один рефрен всегда:

Не окончатся мученья – был один рефрен всегда –

Никогда, о, никогда!"

И за черной тенью зыбкой снова я слежу с улыбкой.

Кресло к птице, к бюсту, к двери повернув, – лицом туда, –

В мягкой ткани утопая, грезу с грезой сочетая,

Я о вестнике гадаю дней, ушедших без следа,

Что скрывает хмурый Ворон дней, ушедших без следа,

В этом хриплом: "Никогда"?

Так гадая наудачу, я не спорил с птицей мрачной

(В блеске глаз ее упорных скрыта тайная беда).

В грезах голову я свесил на лиловый бархат кресел.

Сна и яви странной смесью лампа льет свой свет сюда.

Я с тоской Ленору вспомнил: не придет она сюда

Никогда, о, никогда!

Тихий звон – и сладким дымом из курильницы незримой,

Что колеблют серафимы, с высоты сойдя сюда,

Грудь наполнилась. Несчастный! Хочет небо – это ясно! –

Утолить огонь ужасный. Пей – забудешь все тогда!

Пей, о, пей забвенья сладость -нее забудь тогда!

Каркнул Ворон: "Никогда!"

"О, пророк! О, вестник злобный! – птице ль, дьяволу ль

подобный! –

Ад послал тебя иль с бурей занесло дыханье льда?

Одинокий и мятежный, в доме ужасов нездешних

Мне скажи: есть ранам свежим исцеленье навсегда?

Будет, будет ли утешен грешный дух мой навсегда?"

Каркнул Ворон: "Никогда!"

"О, пророк! О, вестник злобный! – птице ль, дьяволу ль

подобный! –

Небом, что мы чтим с тобою, сердцем, что гнетет беда,

Я прошу – ответь: могила мне вернет ли образ милый,

Чтоб любовь соединила с н е й в объятьях, как тогда, –

С ней, которая Ленорой на земле звалась тогда?"

Каркнул Ворон: "Никогда!"

"Пусть же это заклинанье станет знаком расставанья!

Враг иль птица! Прочь отсюда – в Ночь и в Бурю навсегда!

Перья черные – примету лжи коварно-мрачной этой

Унеси ты до рассвета! Прочь отсюда без следа!

Вынь свой клюв из раны сердца! Прочь отсюда без следа!"

Каркнул Ворон: "Никогда!"

Черный Ворон, странный видом, все сидит он, все сидит он,

Не покинет бюст Паллады, словно слит с ним навсегда,

И глаза его мерцают (так лишь демоны мечтают!).

Лампа на пол тень роняет, тень его, что так густа.

И душе моей из тени, тени злой, что так густа,

Не подняться – никогда!

Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,

Задремал я над страницей фолианта одного,

И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,

Будто глухо так затукал в двери дома моего.

"Гость, -сказал я, -там стучится в двери дома моего.

Гость-и больше ничего".

Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,

И от каждой вспышки красной тень скользила на ковер.

Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали

Облегченье от печали по утраченной Линор,

По святой, что там, в Эдеме ангелы зовут Линор, –

Безыменной здесь с тех пор.

Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах

Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,

И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:

"Это гость лишь запоздалый у порога моего,

Гость какой-то запоздалый у порога моего,

Гость-и больше ничего".

И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.

"Извините, сэр иль леди, -я приветствовал его, –

Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,

Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,

Что я вас едва услышал", -дверь открыл я: никого,

Тьма-и больше ничего.

Тьмой полночной окруженный, так стоял я. погруженный

В грезы, что еще не снились никому до этих пор;

Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака,

Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: "Линор!"

Это я шепнул, и эхо прошептало мне: "Линор!"

Прошептало, как укор.

В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери

И услышал стук такой же, но отчетливей того.

"Это тот же стук недавний, – я сказал, -в окно за ставней,

Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,

Это ветер стукнул ставней у окошка моего, –

Ветер – больше ничего".

Только приоткрыл я ставни – вышел Ворон стародавний,