Эдгар Аллан По - Ворон

Как-то в полночь, утомлённый, развернул я, полусонный,

Книгу странного ученья (мир забыл уже его) –

И взяла меня дремота; вдруг я вздрогнул отчего-то,

Словно стукнул тихо кто-то у порога моего.

"То стучится, – прошептал я, – гость у входа моего –

Путник, больше ничего".

Ясно помню всё, как было: осень плакала уныло,

И в камине пламя стыло, под золой почти мертво…

Не светало… Что за муки! Не принёс дурман науки

Мне забвенья о разлуке с девой сердца моего –

О Леноре: в Божьем хоре дева сердца моего –

Здесь, со мною – никого…

Шелест шёлка, шум и шорох в мягких пурпуровых шторах

Жуткой, чуткой странной дрожью проникал меня всего;

И, борясь с тревогой смутной, заглушая страх минутный,

Повторил я: "Бесприютный там у входа моего –

Поздний странник постучался у порога моего –

Гость, и больше ничего".

Стихло сердце понемногу. Я направился к порогу,

Восклицая: "Вы простите – я промедлил оттого,

Что дремал в унылой скуке и проснулся лишь при стуке –

При неясном, лёгком звуке у порога моего".

И широко распахнул я дверь жилища моего:

Мрак, и больше ничего.

Мрак бездонный озирая, там стоял я, замирая,

Полный дум, быть может, смертным незнакомых до того;

Но царила тьма сурово средь безмолвия ночного,

И единственное слово чуть прорезало его –

Зов: "Ленора…" – Только эхо повторило мне его –

Эхо, больше ничего.

И, встревожен непонятно, я лишь шаг ступил обратно –

Снова стук, уже слышнее, чем звучал он до того.

Я промолвил: "Это ставнем на шарнире стародавнем

Хлопнул ветер; вся беда в нём, весь секрет и колдовство.

Отпереть – и снова просто разрешится колдовство:

Ветер, больше ничего".

Распахнул я створ оконный – и, как царь в палате тронной,

Старый, статный чёрный Ворон важно выплыл из него,

Без поклона, плавно, гордо, он вступил легко и твёрдо, –

Воспарил, с осанкой лорда, к верху входа моего –

И вверху на бюст Паллады у порога моего

Сел – и больше ничего.

Чёрный гость на белом бюсте – я, глядя сквозь дымку грусти,

Усмехнулся – так он строго на меня глядел в упор.

"Вихрь измял тебя, но, право, ты взираешь величаво,

Словно князь ты, чья держава – ночь Плутоновых озёр.

Как зовут тебя, владыка чёрных адовых озёр?"

Он прокаркал: "Nevermore".

Изумился я немало: слово ясно прозвучало –

"Никогда"… Но что за имя?! И бывало ль до сих пор,

Чтобы в доме средь пустыни сел на бледный бюст богини

Странный призрак чёрно-синий и вперил недвижный взор, –

Странный, хмурый, чёрный ворон, мрачный, вещий, тяжкий взор,

И названье: "Nevermore"?

Но, прокаркав это слово, вновь молчал уж он сурово,

Словно всю в нём вылил душу – и замкнул её затвор.

Он сидел легко и статно, и шепнул я еле внятно:

"Завтра утром невозвратно улетит он на простор –

Как друзья – как все надежды – улетит он на простор…"

Каркнул Ворон: "Nevermore".

Содрогнулся я при этом, поражен таким ответом,

И сказал ему: "Наверно, господин твой с давних пор

Беспощадно и жестоко был постигнут гневом Рока,

И, изверившись глубоко, Небесам послал укор

И твердил, взамен молитвы, этот горестный укор,

Этот возглас… "Nevermore".

Он чернел на белом бюсте; я смотрел с улыбкой грусти –

Опустился тихо в кресла – дал мечте своей простор;

Мчались думы в беспорядке – и на бархатные складки

Я поник, ища разгадки: что принёс он в мой шатёр –

Что за правду мне привёл он в сиротливый мой шатёр

Этим скорбным "Nevermore"?

Я сидел, объятый думой, молчаливый и угрюмый,

И смотрел в его горящий, пепелящий душу взор.

Мысль одна сменялась новой; в креслах замер я, суровый.

И на бархат их лиловый лампа свет лила в упор…

Не склониться Ей на бархат, светом залитый в упор,

Не склониться – "Nevermore"…

Чу – провеяли незримо, словно крылья серафима –

Звон кадила – волны дыма – шорох ног о мой ковёр…

"Это Небо за моленья шлёт мне чашу исцеленья,

Чашу мира и забвенья, сердцу волю и простор!

Дай – я выпью и забуду, и верну душе простор!"

Каркнул Ворон: "Nevermore".

"Адский дух иль тварь земная, – произнёс я, замирая, –

Кто бы, сам тебя ли Дьявол или вихрей буйный спор

Ни занёс, пророк пернатый, в этот дом навек проклятый,

Над которым в час утраты грянул Божий приговор, –

Отвечай мне: есть прощенье? истечёт ли приговор?"

Каркнул Ворон: "Nevermore!"

"Адский дух иль тварь земная, – повторил я замирая, –

Отвечай мне: там, за гранью, в Небесах, где всё – простор,

И лазурь, и свет янтарный, – там найду ль я, благодарный,

Душу девы лучезарной, взятой Богом в Божий хор, –

Душу той, кого Ленорой именует Божий хор?"

Каркнул Ворон: "Nevermore!"

Я вскочил: "Ты лжёшь, Нечистый! В царство Ночи вновь умчись ты,

Унеси во тьму с собою ненавистный свой убор –

Этих перьев цвет надгробный, чёрной лжи твоей подобный, –

Этот жуткий, едкий, злобный, пепелящий душу взор!

Дай мне мир моей пустыни, дай забыть твой клич и взор!"

Каркнул Ворон: "Nevermore!"

И сидит, сидит с тех пор он, неподвижный чёрный Ворон –

Над дверьми, на белом бюсте он сидит ещё с тех пор,

Злыми взорами блистая – верно, так, о злом мечтая,

Смотрит демон; тень густая грузно пала на ковёр,

И душе из этой тени, что ложится на ковёр,

Не подняться – "Nevermore"…

В час томительный полночи, когда сон смыкал мне очи,

Утомленный и разбитый я сидел, дремля над книгой

Позабытых жизни тайн. Вдруг у двери тихий шорох –

Кто-то скребся еле слышно, скребся тихо в дверь моя[25].

Гость какой-то запоздалый, думал я, стучит сюда –

Пусть войдет он – не беда.

Это было, помню точно, средь сырой Декабрьской ночи.

Бледный отблеск от камина стлался тенью на полу.

С трепетом я ждал рассвета, тщетно ждал от книг ответа,

Чтоб души утешить горе – ждал ответа о Леноре,

Светлом ангеле Леноре, что исчезла без следа,

Без возврата навсегда.

Тихий шелест шелка шторы вдруг нарушил тишину.

Вздрогнул я – холодный ужас кровь заледенил мою.

Сердце билось замирая, встал я, тихо повторяя, повторяя все одно:

"Поздний гость ждет у порога разрешенья моего,

Гость там просит у порога дверь открыть ему сюда,

Пусть же входит – не беда".

Поборов свое волненье, я отбросил прочь сомненье.

Я прошу у вас прощенья, что я вас так задержал,

Дело вышло очень просто, я немножко задремал,

Вы же тихо так стучали, дверь слегка лишь вы толкали…

Распахнув тут настежь дверь, я сказал: "Прошу сюда" –

Но… молчанье, темнота.

Пред томящей темнотою страха полон я стоял.

Мир фантастики, что смертным недоступен, мне предстал.

Темнота кругом царила беспредметности полна,

Ухо слово вдруг схватило – то шепнул "Ленора" я.

Еле слышное "Ленора" повторила темнота,

И охваченное мглою все исчезло без следа.

Жутко в комнате мне стало, голова моя пылала.

Слышу, вновь стучится кто-то посильнее, чем тогда.

"Несомненно, – тут сказал я, – стук тот слышится в окне,

Взглянем, кто там, чтоб сомненья все исчезли без следа.

Тише сердце, надо только не бояться никогда:

Ветер дует, как всегда".

Только приоткрыл я ставню, как в нее жеманно, плавно,

Важно влез огромный Ворон, ворон старых добрых лет.

На меня не кинув взгляда, без заминки, мерным шагом

Подойдя, взлетел на дверь, пересел на бюст Паллады

И уселся с строгим взглядом, с видом важного лица,

Точно там сидел всегда.

Птица черная невольно грусть рассеяла мою:

Так торжественно-суров мрачный был ее покров.