Эдгар Аллан По - Ворон

Будто кто-то очень тихо колыхнул дверной запор.

"Это гость, – пробормотал я, – гость колеблет мой запор,

Кто ж не спит до этих пор?"

Все мне помнится так ясно: ночь декабрьская ненастна,

Каждый отблеск на паркете стлал загадочный узор;

Как я утра дожидался и надеждой обольщался

Скорбь унять в старинных книгах о возлюбленной Линор,

Лучезарной, несравнимой; в мире ангелов Линор,

Там в раю с недавних пор.

Шелковистый смутный шорох в темно-красных жутких сторах

Сеял ужас, непонятный для меня до этих пор.

Чтобы сердца стук унялся, повторять я лишь старался:

"Это гость, который просит отпереть дверной запор,

Гость меня увидеть хочет, просит отпереть запор,

И не спит до этих пор".

Успокоенный немного, я сказал, став у порога:

"Извините, что не отпер двери я до этих пор,

Но так сладко задремал я, что и стука не слыхал я,

Вы так тихо, осторожно колыхнули мой запор,

Что я в стуке сомневался". Тут я дверь открыл во двор –

Только мрак мой гасит взор.

Глубоко тот мрак пронзая, трепеща и ожидая,

Страшный смертным призрак хрупкий все улавливал мой взор;

Но молчанье было глухо, хоть и чутко было ухо,

И одно, одно лишь имя шепот мой твердил: "Линор!"

И мне эхо приносило снова шепот мой: "Линор!" –

Милой сердцу с давних пор.

Снова в комнату вступая, весь внутри огнем пылая,

Я услышал снова будто рук таинственных напор.

"За окном впотьмах, без света, кто-то верно ждет ответа.

Кто же, кто же, посмотрю я, за шуршащей дымкой стор?

Кто там ждет до этих пор?"[18]

Ставень прочь метнул с размаху. Волю дав глухому взмаху

Крыльев, ворон древний гордо, ворон баснословных пор,

В комнату мою влетает, мне привета не кидает,

Но с достоинством вельможи неподвижно держит взор.

Сел на бюст Паллады тихо, и его спокоен взор,

Словно здесь он с давних пор.

Это птица грусть смахнула, и улыбка проскользнула

У меня на облик важный птицы с взглядами в упор.

Я сказал: "Старинный ворон, как ты призрачен и черен,

Из каких ущелий мрачных ты взметнулся на простор?"

Каркнул ворон, променявший мрак ущелий на простор:

"Никогда уж с этих пор".

Сильно сердце поразило: птица ясно говорила;

Хоть ответ ее без смысла я не понял до сих пор.

Трудно было не смущаться, птице той не удивляться,

Что на бюст над дверью села, – птица из полночных гор,

Птица с именем столь странным, из студеных темных гор:

"Никогда уж с этих пор".

Но на бюсте ворон снова все твердит мне то же слово,

То же слово извергает из своих зловещих нор,

И другого не бормочет, перьев черных не всклокочет, –

И когда шепчу я внятно: "Я покинут с давних пор.

Завтра он меня покинет". Птица каркает в упор:

"Никогда уж с этих пор".

И в безмолвии свинцовом, пораженный этим словом,

Я сказал, он послан, верно, от Того, чей рок безмерный

Речи все в один сливает несмолкаемый укор,

Безнадежный, похоронный, несмолкаемый укор:

"Никогда уж с этих пор"[19].

И мою улыбку снова ворон выманил суровый,

Кресло выдвинув, поставил я его совсем в упор

Против ворона. Без слова сел на бархат я лиловый,

Размышляя, что сказала птица баснословных пор,

Что же карканье то значит птицы из студеных гор:

"Никогда уж с этих пор".

Весь в догадках утопая, мысль безмолвьем охраняя,

В сердце глаз вороньих чуял пламенеющий задор.

Это чуял и другое, в кресле сидя, для покоя

Я к подушке приникая, как и лампы ник узор[20].

"Ах, теперь ей не приникнуть к той подушке, где узор, –

Никогда уж с этих пор".

Тут струя меня обвила благовонного кадила.

Серафим его колеблет, гулок пол, шуршанье стор.

"О, несчастный, – я воскликнул, – Бог в твои страданья вникнул,

И забвеньем исцеляет память о твоей Линор".

Каркнул ворон про забвенье в небо скрывшейся Линор:

"Никогда уж с этих пор".

"О, пророк, – сказал тогда я, – птица добрая иль злая,

Искуситель ты иль жертва, вихрем сброшенная с гор,

В заколдованный мой угол, где все полно жутких пугал,

Исцеленье существует, о скажи, иль это вздор?"

И тогда про исцеленье ворон каркнул мне в упор:

"Никогда уж с этих пор".

"О, пророк, – сказал тогда я, – птица добрая иль злая,

Небесами, что над нами высят горний свой убор,

Вечным Богом заклинаю, ты скажи мне, умоляю,

Ах, возможно ли мне будет там, в раю, обнять Линор?"

Ворон каркнул про святую в мире ангелов Линор:

"Никогда уж с этих пор".

"Так исчезни, злая птица, как ночная небылица, –

Я вскричал, вскочивши с кресла, – уноси твой лживый вздор!

Только требую теперь я, не оставь твои мне перья,

Ложь твою они напомнят. С бюста прочь! В ночной простор!"

Ворон каркнул, не слетая, не летя в ночной простор:

"Никогда уж с этих пор".

И с тех пор на бюсте ворон, мрачно-тих и густо-черен,

Все сидит, сидит без мысли, как бы вылететь на двор.

И глаза его так злобны, грезам демона подобны.

Лампы свет тяжелой тенью птицу на пол распростер.

Не подняться мне из тени, свет которую простер, –

Никогда уж с этих пор.

Как-то ночью одинокой

я задумался глубоко

Над томами черной магии,

забытой с давних пор.

Сон клонил, – я забывался…

Вдруг неясный звук раздался,

Словно кто-то постучался –

постучался в мой затвор…

"Это гость, – пробормотал я, –

постучался в мой затвор,

Запоздалый визитер…"

Ясно помню тот декабрьский

лютый ветер, холод адский,

Эти тени – по паркету

черной бахромы узор, –

Как меня томило это,

как я с книгой ждал рассвета

В страшной скорби без просвета –

без просвета по Линор,

По утраченной недавно

светлой, ласковой Линор,

Невозвратной с этих пор.

Вдруг забилось неприятно

сердце в страхе под невнятный

Шорох шепотный пурпуровых

моих тяжелых штор;

Чтоб унять сердцебиенье,

сам с собою без смущенья

Говорил я, весь – волненье:

"То стучится в мой затвор

Запоздалый гость, – смущенно

он стучится в мой затвор,

Этот поздний визитер".

Взяв себя немного в руки,

крикнул я в ответ на стуки:

"О, пожалуйста, простите, –

я сейчас сниму затвор!

Задремал я… рад… приятно…

но стучались вы невнятно,

Было даже непонятно –

непонятно: стук ли, вздор?…

А теперь я различаю –

это точно – стук, не вздор!…

Дверь открыл: ночной простор.

Никого! В недоуменье,

с новым страхом и в смущенье

От неведомых предчувствий,

затаившийся, как вор,

Я смотрел, на все готовый,

в сумрак холода ночного,

И шепнул одно лишь слово,

слово-шепот, в ночь, "Линор"…

Это я сказал, но где-то

эхо вторило: "Линор"…

Тихий, жуткий разговор.

Я захлопнул дверь. Невольно

сердце сжалось острой болью.

Сел… и скоро вновь услышал

тот же звук: тор-тор… тор-тор…

"А-а, – сказал я, – так легка мне

вся загадка: стук недавний –

Дребезжанье старой ставни…

только ветер… мелочь… вздор…

Нет, никто там не стучался, –

просто ставни… зимний вздор…

Мог бы знать и до сих пор".

Быстро встал, – окно открыл я.

Широко расставив крылья,

Крупный ворон – птица древняя –

в окно ко мне, в упор,

Вдруг вошел, неторопливо

всхохлил перья, и красивым

Плавным взлетом, горделиво, –

словно зная с давних пор, –

Пролетел, на бюст Паллады сел…

как будто с давних пор

Там сидел он, этот Ворон.

Сколько важности! Бравады!

хохотал я до упаду:

"Ну, нежданный гость, привет вам!

Что ж, садитесь! Разговор

Я начну… Что много шума

натворил ты здесь, угрюмый

Ворон, полный древней думы?

Ну, скажи – как бледный хор

Называл тебя? – в Аиде

бестелесных духов хор?"

Ворон крикнул: "Nevermore".

Я вскочил от удивленья:

новое еще явленье! –

Никогда не приходилось

мне слыхать подобный вздор!

"Вы забавны, Ворон-птица, –

только как могло случиться

Языку вам обучиться

и салонный разговор