Митчелл свернул на боковую улицу и подкатил к отелю.

Это было современное десятиэтажное здание. Газон. Фонтан. В каждом номере — балкон, выходящий на улицу.

Привратник у входа кивнул Митчеллу и с любопытством проводил взглядом Кейда. Служащий у стойки регистрации вручил Кейду карточку и ручку. У репортера так тряслись руки, что карточку он смог заполнить с большим трудом.

— Ваш номер — 458, — сказал клерк и положил на стойку ключи.

У него был вид брезгливого человека, которому приходится иметь дело с нищим попрошайкой.

Митчелл подцепил ключи и, отмахнувшись от подбежавшего коридорного, направился к лифту.

Номер 458 на четвертом этаже оказался хорошо обставленной просторной комнатой. Митчелл первым делом открыл застекленную балконную дверь и выглянул на улицу. Затем, убедившись, что через балкон Кейд убежать не сможет, вернулся в комнату.

Кейд бросил сумку на постель. Его ноги горели, он чувствовал себя смертельно усталым. Ему хотелось сесть, а еще лучше — прилечь, но он не мог сделать этого при постороннем.

— Ну ладно, — сказал Митчелл. — Здесь и останешься до отъезда. Я буду рядом. Если что надо — делай заявку, пока я тебя не запер.

Кейд колебался. Он не ел со вчерашнего вечера, но голода не чувствовал. Он вообще мало ел в последнее время.

— Бутылку скотча и немного льда, — сказал он, не глядя на Митчелла.

— А заплатить есть чем?

— Есть.

Митчелл вышел, хлопнув дверью. Кейд слышал, как в замке провернулся ключ. Он скинул пиджак и уселся в глубокое удобное кресло.

Сидел и разглядывал свои трясущиеся руки.

Минут через десять посыльный принес ему бутылку скотча и лед в ведерке. Кейд даже не взглянул в его сторону и не предложил чаевых. Сопровождавший посыльного Митчелл снова захлопнул и запер дверь.

Когда затихли шаги в коридоре, Кейд налил себе полный стакан. Немного отпил, подошел к телефону и поднял трубку.

В трубке послышался женский голос.

Кейд попросил соединить с редакцией «Нью-Йорк Сан».

— Минуточку, — ответила телефонистка.

Он вслушивался. Девица что-то говорила, но Кейд не мог разобрать — что. Через несколько минут телефонистка сухо сказала:

— Сегодня связи с Нью-Йорком не будет.

Кейд положил трубку. С минуту тупо разглядывал узоры ковра на полу, потом вернулся в кресло и взял в руки стакан.

* * *

— Мистер Кейд! Пожалуйста, проснитесь, мистер Кейд! Мистер Кейд!

Кейд застонал. Не открывая глаз, он приложил ладонь ко лбу. Голова раскалывалась. Он понятия не имел, сколько проспал, но явно недолго. Яркие солнечные лучи, проникающие через балконную дверь, обжигали глаза даже через крепко сжатые веки.

— Мистер Кейд. Пожалуйста…

Кейд с трудом поднялся, опустил ноги на пол. Теперь он сидел спиной к балкону и рискнул открыть глаза. Все расплывалось. Все же он разглядел, что рядом с ним стоит незнакомый человек. Кейд прикрыл глаза ладонью.

— Мистер Кейд, у нас мало времени!

Кейд выждал несколько секунд, затем опустил руку, вгляделся в незнакомца и похолодел. Незнакомец был негром.

— Мистер Кейд! Марш начнется через полчаса. С вами все в порядке?

Негр был молод, высок и строен. На нем белела рубашка с отложным воротничком. Идеально выглаженные черные брюки дополняли наряд.

— Что вы здесь делаете? — прохрипел Кейд. — Как вы сюда попали?

— Извините за непрошеное вторжение, мистер Кейд. Меня зовут Сонни Смолл. Я секретарь комитета по гражданским правам.

Кейд смотрел на него и чувствовал, что бледнеет.

— Моя девушка работает здесь, мистер Кейд, — продолжал Смолл напряженным шепотом. — Она позвонила мне. Она рассказала, что вы пытались связаться со своей газетой, а вас не соединили. Я сразу же помчался сюда. Она сказала мне, где вас заперли, и дала запасные ключи. Мы можем воспользоваться служебным лифтом. Никто нас не увидит.

Кейд запаниковал. Он не мог ни думать, ни говорить, просто сидел и пялился на Смолла.

— У нас нет времени, мистер Кейд. Вот ваша камера. Я ее уже зарядил, — негр сунул «минолту» в трясущиеся руки Кейда. — Нужно что-нибудь нести?

Репортер глубоко, с присвистом вдохнул воздух. Прикосновение холодного металла камеры вырвало его из ступора.

— Убирайтесь отсюда! — заорал он на Смолла. — Оставьте меня в покое! Убирайтесь!

— Вам плохо, мистер Кейд? — Смолл был поражен и напуган.

— Убирайтесь! — повторил Кейд, повышая голос.

— Но я не понимаю… Вы же приехали сюда, чтобы помочь нам, разве не так? Мы получили телеграмму, что вы выехали. Так в чем дело, мистер Кейд? Мы все вас ждем. Марш начинается в три часа.

Кейд поднялся на ноги. Держа «минолту» в правой руке, левой он указал на дверь.

— Убирайтесь! Мне плевать, когда начинается марш. Убирайтесь!

Смолл окаменел.

— Мистер Кейд, но нельзя же так, — сказал он мягко. В его взгляде было сочувствие и понимание, и от этого Кейду стало еще более тошно. — Пожалуйста, выслушайте меня. Вы — величайший в мире фоторепортер. Мы с друзьями уже много лет следим за вашими работами. Мы собираем ваши снимки, мистер Кейд. Репортажи из Венгрии, когда туда вторглись Советы. Голод в Индии. Тот пожар в Гонконге… Это уникальная летопись человеческих страданий. Мистер Кейд, в вас есть что-то, чего не достает другим фоторепортерам: мощный талант и сочувствие к человеческой боли… Мы начинаем наш марш в три часа. Нас поджидают более пятисот человек с дубинками, револьверами и слезоточивым газом. Мы это знаем, но марш состоится. К вечеру многие из нас окажутся в госпиталях, кого-то забьют до смерти, но мы должны это сделать, чтобы выжить в этом городе. Многие из нас напуганы, но когда мы узнали, что вы будете делать снимки марша, мы стали бояться меньше. Теперь мы знаем — что бы с нами ни произошло, вы это заснимете, и мир узнает и про нас, и про наши требования. Вы — наша надежда: мы хотим, чтобы люди поняли, чего мы добиваемся. Не оставляйте нас…

Он замолчал и посмотрел на Кейда.

— Вы боитесь? Ну конечно же боитесь. Я тоже. Да и все мы. — Снова помолчал, затем быстро добавил: — Но я не верю, что такой честный и талантливый человек, как вы, может отказаться помочь нам.

Кейд медленно прошел к письменному столу, положил на него камеру и наполнил стакан виски. Дальше он говорил, не поворачиваясь к Смоллу:

— Ты поставил не на того героя. Проваливай, ниггер, и не показывайся мне на глаза.

После долгого молчания, напряженность которого Кейд ощущал каждой своей клеточкой, Смолл ответил:

— Очень жаль, мистер Кейд… Но не себя мне жаль, а вас.

Дверь тихо закрылась, в замке повернулся ключ.

Кейд внимательно смотрел на стакан в своей руке. Внезапно затрясся от омерзения и залепил стаканом в стену. Осколки брызнули по сторонам, несколько капель виски попало на рубаху. На негнущихся ногах Кейд подошел к кровати и уселся на нее, положив на колени стиснутые кулаки. Так и сидел, пялясь в ковер и заставляя себя ни о чем не думать.

Женский визг, пронзительный, режущий нервы, донесся снаружи, заставив его вскочить на ноги. Кейд прислушался, сердце колотилось в груди.

Визг повторился.

Кейд распахнул дверь и выскочил на балкон. Его трясло.

После прохладного кондиционированного воздуха в комнате уличная жара показалась ему тяжелым влажным одеялом. Он вцепился в перила и, наклонившись вперед, обвел взглядом улицу.

Сонни Смолл стоял в центре залитого солнцем пространства в напряженной позе и со стиснутыми кулаками. В беспощадном солнечном свете его рубаха казалась ослепительно белой, а кожа невероятно черной. Он посмотрел сначала направо, потом налево. Потом замахал руками кому-то, кого Кейд не видел, и закричал тихим напряженным голосом:

— Беги, Тесса! Не подходи ко мне!

Кейд глянул направо. Трое белых бежали к Смоллу: крепкие, здоровые мужики с дубинками в руках. Кейд глянул налево: еще двое, тоже с дубинками. Эти шли неторопливо — Смоллу деваться было некуда. Дичь и охотники.

Кейд бросился в комнату. Быстро схватил камеру и снял с нее линзу на 5,8 см. Вывернул на постель содержимое дорожной сумки и схватил телеобъектив на 20 см. Метнулся назад, на балкон. Годы и годы работы с камерой делали его движения автоматическими, уверенными и быстрыми. Он поставил выдержку 1/125 и диафрагму 16. Негр в белой рубашке и сжимающееся вокруг него кольцо из пяти человек образовывали в видоискателе сцену страшную, зловещую в своей выразительности.

Как ни странно, но в этот момент руки Кейда больше не тряслись. Репортер сделал первый снимок.

Внизу один из белых заорал хриплым голосом триумфатора:

— Да это же черномазая сука Смолл! Мочим его, парни!

Смолл согнулся, прикрывая голову руками. Удар дубинкой швырнул его на колени. Взметнулись другие дубинки. Глухой удар дерева о кость… Кейд нажимал и нажимал на затвор.

Пятеро окружили упавшего негра. Яркая струйка крови перечеркивала круг, образованный десятью запыленными ботинками армейского образца.

Смолл конвульсивно дернулся, когда очередная дубинка ударила его под ребра. Один из белых оттолкнул другого, чтобы удобнее было бить ботинком с кованой подошвой по голове. Брызнувшая кровь запятнала и ботинок, и штанину.

Четырьмя этажами выше затвор фотоаппарата щелкал раз за разом.

Из отеля выбежала стройная босоногая молодая негритянка. На ней был белый халат. Пышная шевелюра растрепана. Она бежала быстро и бесшумно.

Кейд поймал ее в видоискатель. Он ясно видел выражение ужаса в ее глазах, капли пота на лбу и закушенные в отчаянной решимости губы.

Один из белых как раз собирался пнуть Смолла в лицо еще раз, когда на него налетела девушка. Впившиеся в лицо ногти заставили белого отступить. Девушка закрыла Смолла, глядя в лица белых с такой решимостью, что те от неожиданности попятились.