– Может быть, я не уверен. – Он пожал плечами. – Я плохо разбираюсь в таких вещах, мистер Бойд.

– Да уж, это вы доказали, – согласился я.

– Знаю, это совсем не простая задача для вас, но, с другой стороны, никто не зарабатывает просто так сто тысяч долларов, верно?

– Ну, я мог бы назвать пару парней с телевидения… Может быть, вы припомните еще что-нибудь об этой девушке?

Он секунду подумал:

– Извините, но ничего не приходит на ум.

– О’кей, – сказал я. – Полагаю, что, если я подольше постою на Таймс-сквер, мне удастся на нее наскочить.

Я встал, опять засунул свой «магнум» в кобуру, потом извлек из кармана другой пистолет и осторожно протянул его Мастерсу.

– В следующий раз, когда пойдете открывать входную дверь, будьте осторожнее с этой штукой! – сказал я.

– Прошу прощения за то, что произошло, мистер Бойд. Я очень рад, что промазал.

– А уж как я рад! – подхватил я, вручая ему свою визитную карточку. – Сообщите мне сразу же, если раздастся звонок от душителя.

– А вы держите меня в курсе событий. Информируйте, намечается ли прогресс.

– Конечно. Я сразу это сделаю.

– А как насчет ваших расходов? Не хотите получить сейчас небольшую сумму?

– За сто тысяч долларов я могу и сам оплатить свои расходы, – великодушно ответил я.

Мастерс проводил меня до входной двери. На минуту я задержался, прежде чем выйти в крошечный холл.

– Скажите, это портрет художника Читэма?

– Вы заметили? – Он казался довольным. – Правда, великолепная вещь?

– Вы знаете девушку, которая для него позировала?

– Нет, – как-то слишком небрежно ответил он. – А что, я должен ее знать?

– Каждый мужчина хоть раз в жизни должен повидать такую женщину, как она, – хмуро ответил я.

– Значит, вы с ней знакомы?

– Так, мельком. А как насчет художника? Вы с ним знакомы?

– Нет, мы никогда не встречались, – ответил Мастерс и недовольно покачал головой, как будто я допустил грубость. – У меня никогда не было желания знакомиться с художниками – это приводит только к разочарованиям. По сравнению с их работами личности авторов всегда кажутся мне незначительными. Поэтому я стараюсь избегать личных встреч.

– Должно быть, вы сами неординарная личность, мистер Мастерс, – вежливо произнес я и нажал кнопку лифта.

Глава 6

Похоже, поездки в Гринвич-Виллидж уже вошли у меня в привычку. Поразившее меня совпадение – портрет работы Читэма в гостиной Мастерса – было слишком сильным, а отрицание знакомства с Пандорой слишком нарочитым. Ну что ж, если он не желает об этом рассказать, может быть, расскажет она.

Мне удалось поставить машину на том же месте, что и в прошлый раз, – если дело продвинется, можно будет застолбить участок! – и я вошел в вестибюль и спустился по лестнице в студию. Точнее, наполовину спустился, а потом остановился. Спиной ко мне на ступеньках сидела девушка. Она повернула голову и посмотрела на меня, отчего моя уверенность испарилась. Я говорю об уверенности в том, что это девушка: с таким же успехом она могла оказаться ведьминым отродьем.

На голове у нее красовалось что-то похожее на птичье гнездо, но это вполне могли быть и ее собственные волосы, взбитые собственными грязными пальчиками. Лицо у нее было худое и длинное, а темные глаза – слишком большие. Из косметики она воспользовалась только жемчужно-белыми тенями для век и белой обводкой для глаз. Бесформенный серый свитер болтался, почти закрывая короткую черную юбку, черные чулки завершали наряд. Ей было не больше восемнадцати.

– Извините, – вежливо произнес я и переступил через нее.

Добравшись до двери, я нажал на звонок, а секунд через тридцать понял, что в доме никого нет. Призрак все еще сидел на ступеньках, спрятав подбородок в ладони, опершись локтями о колени, бессмысленно глядя в пятое измерение.

Я поднялся на пару ступенек, пока ее лицо не оказалось на уровне моего.

– Вы не знаете, где я могу найти Пандору?

Бледные губы скривились в слабой гримасе.

– Продажная тварь, – произнесла она безразлично.

– А Дуглас где?

– Подонок! – ответила она уже более выразительно.

– Я хочу выяснить, где он, а что Дуглас подонок – я и сам знаю.

– Не он, а ты!

– Ты назвала меня подонком?! – переспросил я со знаменитой бойдовской сообразительностью.

– Это ты говоришь, папуля! – захихикала она. – Болтаешься здесь в этом наборе от «Брукс бразерс», как будто ты на Мэдисон-авеню!

– В моем деле нужно выглядеть прилично и строго, – сообщил я ей. – А то люди отволокут своих жмуриков в другое место, чтобы другие подонки их зарывали.

На секунду в ее глазах мелькнул интерес.

– А ты чем занимаешься, папаша? – спросила она.

– Я похоронщик, гробовщик, но работаю только ради кайфа. Как возьмусь за дело, сначала потихоньку разминаюсь, темп набираю, а потом как бабахну – бам! бум! – со всей оттяжкой и пошел вгрызаться вовсю. Только дайте мне хорошенький трупик распотрошить – и оп! Мои собственные внутренности так и взыграют в унисон, каждая жилка отзывается, как гитарная струна. Сечешь?

– Да, усекла, папаша! – медленно проговорила она, засияв. – Это совершенно новый вид кайфа, я о таком еще не слыхивала. Это как жизнь и смерть, и все такое прочее, и все катится, катится в один здоровенный горшок! Забойно!

– Ничего особенного, – скромно возразил я. – Наш главный спец из дурдома считает, что я весь прогнил – и спереди, и сзади, и от середины вниз! Это вроде как язва, он говорит. Но я в это не врубаюсь. По-моему, сам он психованный, на Фрейде шизанутый!

Она встала и доверчиво просунула свою ладошку в мою.

– Друг и блондинка отправились к Фредди, у него с собой новая картина, – жуть, он говорит, как Объединенные Нации. Хочешь отправиться туда и блевануть, а, папашка?

– А почему нет? – ответил я. – У нас впереди целая жизнь, и делать в ней, куколка, совершенно нечего. Так что разок мы можем себе позволить хоть что-то сотворить. Пошли к Фредди, отметимся на новой картине.

Как оказалось, Фредди обитал всего в двух кварталах отсюда. Еще одна студия в цокольном этаже, еще один подвал, который не так давно был уважаемым хранилищем угля, а теперь докатился до приюта Фредди.

Помещение оказалось плохо освещенным, все в облаках дыма. Войдешь туда и чувствуешь себя как в аду, перед рекой Стикс с перевозчиком. Кругом было полно людей, по крайней мере, я предпочитал считать, что это все-таки люди, ведь нельзя же всегда верить собственным глазам, как невозможно всегда сохранять трезвый рассудок.

Как только мы вошли, какой-то рано полысевший тощий тип в очках сунул нам в руки два стакана с темной жидкостью.

– Дети, вы должны выпить за новую картину Фредди! – пропел он высоким голосом. – Клянусь, он – номер один среди секс-художников!

Я подозрительно глянул на грязноватую влагу.

– Что это? – спросил я.

– Это херес, мужик! Настоящая южноафриканская смесь – ты, в натуре, знаешь, как эти молодцы-зулусы делают вино? Мужики! Я прямо разлагаюсь при мысли об этом. Целое племя танцует на виноградных гроздьях, выжимая ногами натуральный сок! И все они двухметрового роста, и женщины тоже, медленно идут по кругу, как в хороводе! А ты теперь это пьешь, мужик!

– Только не я! – Я с содроганием вручил стакан ему обратно. Он тут же осушил его одним глотком и обратил взор к кошмарику, который привел меня к Фредди.

– Где ты подобрала этого подонка?! – воинственно воскликнул он. – На Уолл-стрит ошивался, отброс?

– Он не подонок! – Ее голос зазвучал оскорбленно. – Он изобрел новый вид кайфа! Когда он бальзамирует мертвецов, ему кажется, что кто-то натягивает его кишки на виолончель, – деликатно объяснила она.

– Да? – В голосе парня прорезалось уважение. – Приятель, извини, я ошибался насчет тебя. Извини.

– Здесь не найдется выпить чего-нибудь еще, кроме этого хереса? – с надеждой спросил я.

– Да нет, – покачал он головой. – Фредди закупил по дешевке целую бочку. Прежний владелец собирался все это вылить, вот подонок! Ты можешь это представить?!

– Да уж. А что, Пандора сейчас здесь?

– Мужик! – Он закатил глаза. – Если бы она была здесь, ты бы не спрашивал. Ты бы это сразу почувствовал.

– Ну а Читэм хотя бы здесь?

– Конечно, где-то там, – махнул он в сторону толпы. – Рано или поздно вы его найдете.

– Папашка! Посмотри, – неожиданно взвизгнула моя кошмарная подружка, вцепившись в мою руку. – Кто-то собирается поиграть на твоих внутренностях!

Инстинктивно я схватился за живот, но потом с облегчением вздохнул, поняв, что она имела в виду: какой-то толстяк вытащил двойную бас-гитару и приготовился играть. Рядом с ним стоял еще какой-то тип, видимо, собирался запеть. Конечно, я опять ошибся: через двадцать секунд он начал читать свою поэму, завывая под резкие звуки струн. Я понял, что это поэма, только лишь потому, что мне это объяснила моя спутница. Услышал я только несколько строчек, которые пробились ко мне сквозь сумасшедший шум, но и этого было достаточно. «Мусорные баки, гнилые отбросы, сточные трубы и слизь, – декламировал поэт пронзительно и страстно. – Все это уходит, уходит, а мне уже все равно, словно это розовые бутоны, бутоны, бутоны…»

Очкарик, который угощал нас хересом, не мог дольше терпеть.

– Мужик! – завопил он. – Я поймал ритм!

Он схватил мою спутницу и вытащил ее на середину комнаты, где было небольшое свободное пространство, и они начали медленно покачиваться с отрешенным видом под звуки гитары и завывание поэта. Со стороны моя девушка-битница выглядела так, словно ей за ворот насыпали чесоточный порошок, и она пыталась, не прибегая к помощи рук, высвободиться из своей одежки.

Я закурил и нырнул в толпу в надежде найти Дугласа. Несколько минут поработав локтями, я едва пробился лишь через шестую часть комнаты и уже подумывал, насколько продуктивны мои усилия, когда неожиданно оказался лицом к лицу с толстой блондинкой, которая уже наверняка повидала сорок летних сезонов и не менее сорока пяти зимних. Она была в черных доспехах платья для коктейля, и вы могли пролить коктейль практически на любой участок ее фасада, не промочив при этом самого платья. Бриллианты нескромно сияли почти на каждом ее пальце, и она никак не вписывалась в это сборище битников.